"Большая восьмерка", "Большая пятерка", "Большая двадцатка", "Большая двойка", "Большая тройка", а теперь и большая Группа четырнадцати стран ("Большая восьмерка" + "Большая пятерка" + Египет) - никогда еще "математика" мирового порядка не была более сложной и запутанной.
Кофи Аннан по случаю 50-ой годовщины ООН в 2005 году попытался привести многосторонние организации нашего мира в соответствие с новыми реалиями. Это была смелая попытка, с которой надо было немного подождать. Северный развитый мир был еще не готов признать новый вес восходящих держав и необходимость установить новый баланс между Севером и Югом, Востоком и Западом.
Неужели текущий финансовый и экономический кризис, учитывая его травмирующую глубину и явную ответственность Соединенных Штатов за его источник, создал необходимые условия и более благоприятный климат для того, чтобы заново заложить важные основы для многосторонних организаций? Слишком рано быть уверенными в том, что наступят настоящие перемены. Но вот в чем можно быть уверенными - это в том, что повторное восстановление баланса между Севером и Югом должно начаться с честного и трезвого взгляда на текущий статус Европы в нашей многосторонней системе.
В настоящее время Европы как слишком много, так и слишком мало, или выражаясь другими словами, слишком много европейских стран представлено на главных всемирных форумах слишком большим количеством голосов. Но в плане веса и влияния, недостаточно единой Европы.
В начале 1980-х гг. бывший французский министр иностранных дел Жан Франсуа-Понсе предложил, чтобы Франция и Великобритания отказались от своих мест в Совете безопасности ООН в пользу единого места для Европейского союза. Германия больше не добивалась бы места, Италия не чувствовала бы себя исключенной, а международная идентичность Европы значительно бы укрепилась.
Конечно же, этому не суждено было случиться. Франция и Великобритания не пожелали отказаться от символа своего ядерного и международного статуса. Они, возможно, еще менее склонны сделать это в настоящее время во имя Союза, который менее популярен, чем когда-либо, по крайней мере, на Британских островах.
Но давайте будем разумными: нелепость присутствия Италии в "Большой восьмерке" вместе с отсутствием официального членства для таких стран, как Китай, Индия и Бразилия, больше не является приемлемой или надежной. И все же из-за этой аномалии Европа страдает от серьезного дефицита законности и присутствия на международном уровне.
Конечно же, США нельзя сравнить с Союзом, который нисколько не напоминает Соединенные Штаты Европы. Но если контраст между двумя сторонами Атлантики, между континентом 'да, мы можем' и континентом 'да, мы должны', настолько огромен, то это по причинам, которые европейцы отказываются признавать или даже обсуждать.
Первая - это отсутствие всего того, что олицетворяет ЕС. Было бы абсурдно сравнивать президента США Барака Обаму и президента Комиссии ЕС Жозе Мануэля Баррозу как равных. В то время как Обама в значительной степени обязан избранием своему обаянию, Баррозу скорее всего сопутствует успех именно благодаря отсутствию харизмы, потому что он так мало говорит на очень многих языках. Но для национальных руководителей в ЕС, чье последнее стремление - это иметь дело с новым Жаком Делором, т.е. человеком со своими собственными идеями, такой шифр, как Баррозу - это как раз тот, кто нужен.
С другой стороны, ЕС платит большую цену за бюрократическую анонимность своих руководителей. Процесс растущего отчуждения и безразличия между Союзом и его гражданами уже идет полным ходом, что подтвердила низкая явка избирателей на последние выборы в Европейский Парламент. В результате, в Европе меньше Союза, а в мире меньше Европы.
Сильный европейский голос, например, Николя Саркози в течение французского президентства в ЕС, может добиться положительных сдвигов, но только в течение шести месяцев и за счет укрепления националистических чувств других европейских стран, как реакция на выражение 'галльской гордости'.
Если европейцы хотят возродить уверенность в себе, гордость и коллективную надежду, они должны воспользоваться возможностью, которую предоставляет им необходимое и неизбежное регулирование многосторонней системы. Они должны сделать из необходимости возможность. Конечно же, единый европейский голос в главных многосторонних организациях кажется более нереалистичным, чем когда-либо: кто его хочет, за исключением, возможно, небольших членов ЕС?
Но последний шанс Европы быть надежным игроком в многополюсном мире возлагается именно на ее способность представить один единый ответственный голос. Европа в настоящее время существует в качестве экономического игрока, а не международного политического. Если европейцы поставят перед собой цель говорить одним голосом, иметь одного представителя в спектре многосторонних организаций - начиная с Совета Безопасности ООН - то к ним будут относиться серьезнее. В этом случае действительно можно сказать, что 'меньше значит больше'.
Многие критики сочли бы такой ход преждевременным. Двадцать лет назад сразу после падения Берлинской стены можно было сказать: "Я так хочу Европу, что готов принять одну Германию' - революционный шаг, если имеется в виду известная шутка французского автора Франсуа Мориака: 'Я так люблю Германию, что хочу, чтобы их было две'.
В сегодняшний глобальный век с подъемом восходящих держав и относительным закатом Запада, единственная Европа, к которой будут относиться серьезно - это Европа, которая может говорить и выступать как одно целое.
_____________________
Фальшивый гегемон ("The National Interest", США)
Новая внешняя политика Америки ("Handelsblatt", Германия)
