С начала этого месяца в некоторых государственных и средних школах Украины ввели обязательное использование государственного языка. Это означает, что в венгерских школах Закарпатья даже на переменах можно будет говорить только на украинском языке. Это новый удар по проживающему здесь 170-тысячному венгерскому населению после принятия Закона об образовании, сказавшегося, прежде всего, на меньшинствах. После всего этого не удивительно, что в этом году в высших образовательных учреждениях Закарпатья учится всего 200 первокурсников. Если ко всему этому прибавить еще и то, что, согласно новой экзаменационной системе, меньше трети выпускников этого года соответствует необходимым для продолжения обучения критериям, то не нужно быть провидцем, чтобы понять - это меньшинство обречено на медленное вымирание. В Словакии, которую в Будапеште так активно осуждают из-за вступившего в силу 1 сентября Закона о языке, поскольку он нарушает европейские нормы, ситуация еще хуже. Здесь венгерского населения больше, чем на Украине: то, что венгров здесь в 2,5 раза больше, добавляет им силу и ощущение большей защищенности, к тому же Европейский Союз, едва справляющийся с проблемами нацменьшинств, предоставляет определенную защиту.
На днях я обрисовал эту картину одному своему украинскому другу, который слушал мой поток жалоб с непониманием. «Конечно, ведь закарпатские венгры не хотят говорить по-украински, к тому же живут по будапештскому времени!» - процитировал он один из самых мягких принципов новоиспеченного украинского национализма. Я растерялся от такого узкого подхода к проблеме. На секунду я даже подумал, что это я требую соблюдения невыполнимых прав человека, хотя, увидев мое замешательство, собеседник пожалел о сказанном. «Знаешь, дерево рубят – щепки летят!» - развел он руками.
Ко мне сразу вернулась моя самоуверенность, ведь в последнее время я ни раз сталкивался с тем фактом, что в Киеве большим топором отёсывают национальное государство. Под идеей укрепления государственного самоопределения с тела нации необходимо срезать все то, что напоминает о временах до 1991 года. Следуя такой логике, многие полагают, что использование нескольких языков не обогащает, а лишь ослабляет молодое государство. Удар направлен, прежде всего, на русский язык, за использованием которого в Киеве по-прежнему видят империю, а не людей. Конечно, для того, чтобы сохранить видимость цивилизованного подхода к проблеме, под эту гребенку попали языки других меньшинств. Тем более что дико растущие побеги поиска самоопределения дали для этого идеологическую почву. В антироссийском пылу на пьедестал поднимаются такие национальные герои, которые под знаком возрождения украинской нации готовы выжить из страны не только «москалей», но и поляков, венгров, евреев. До этого «только» памятник на Верецком перевале и другие венгерские национальные символы мозолили глаза их последователям, сейчас они не щадят уже и права меньшинств. Именно поэтому всё происходящее нельзя объяснить детской болезнью молодого государства. Тем более, когда к этому подстрекает политик, которого мировая пресса в течение четырёх лет преподносила как прозападного, который в сильном оранжевом евроатлантическом запале недоволен тем, что в Закарпатье смотрят венгерские каналы. Конечно, всё это хорошо сочетается со стремлением построить нацию в ущерб соседним народам, но нельзя оставить без внимания меры по искоренению языка меньшинств. Всё-таки от государства, поставившего перед собой цель достичь европейской интеграции, можно ожидать соблюдения норм, прописанных в подписанной им Европейской хартии региональных языков или языков меньшинств – ратифицировать которую оппозиция хочет лишь во время предвыборной кампании – или Рамочной конвенции Совета Европы о защите нацменьшинств, не говоря уже об основополагающем договоре о венгерско-украинских отношениях. Особенно, если учесть то, что последний первое венгерское правительство после перестройки подписало на рассвете украинской государственности 6 декабря 1991 года.
Где-то на этом моменте своей гневной аргументации я понял, что эту вспышку гнева кто угодно может воспринять как нападение на украинскую государственность, что мне не близко. Но бессильный гнев не давал мне покоя – я еще говорил о пользе, красоте языкового разнообразия – и признаюсь, это был удар ниже пояса, когда я в качестве контраргумента привел песенный конкурс «Евровидение» в Москве. «Когда Украина сможет позволить себе, чтобы ее представляла московская звезда, которая к тому же споет песню на двух языках, на русском и украинском?» - спросил я, на что мой друг похлопал меня по плечу, и мы перешли к более приятным темам. Разговаривая, конечно, для нас обоих само собой разумеющимся образом на русском языке. И всё-таки на рот замок надолго не повесишь.
