Икона, и что с ней делать. Взгляд из православного Парижа

2010 год - год России во Франции и год Франции в России. Выставочный гвоздь программы этого года - "Святая Русь" в Лувре, экспозиция икон и предметов церковного обихода допетровской Руси. Среди экспонатов - древнейшие русские иконы, никогда не вывозившиеся заграницу. Их вывозят в самый разгар полемики о реституции икон. Что делать с иконами? Хранить в музеях и отправлять на выставки? Или вернуть в церкви, для которых они предназначались? Чтобы решать этот вопрос, хорошо бы понять, что из себя представляет икона. Об этом наша сегодняшняя беседа с парижским русским православным священником о. Николаем Озолиным, историком искусства и преподавателем иконологии в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже.

Ярослав Горбаневский: Говорят, что икона - это литургический предмет, молитвенный. Что это обозначает конкретно? Чему икона служит в ходе литургии или молитвы?

о. Николай Озолин: Да, вы совершенно правы, икона - литургический образ, который создается для того, чтобы он полноценно участвовал в литургии, в богослужении. В отличие от многих произведений других искусств, об иконе нельзя правильно говорить, не учитывая её очень определенную и, скажем, даже практическую функцию. Потому что икона, которая по своему содержанию (если так вкратце сказать) своим специфическим живописным языком показывает учение Церкви о том, что изображено на этой иконе. Например, Спасителя икона показывает так, как Церковь Его видит, показывает Богоматерь, праздники и святых. Вот это содержание, которое можно называть вероучительным или догматическим, передается в той литургической функции, которую исполняет икона во время богослужения.

Короче говоря, иконы служат для верующих во время их молитвы. Они собирают и направляют молитвы верующих. Мы все знаем, что легче внутренне: духовно и душевно установить контакт (это такой простой пример, но тем не менее...) с человеком, которого мы видим, чем если мы его не видим перед собой. Икона даёт нам такую возможность: видеть Спасителя, Богоматерь, святых. Причем так, что это видение не будет зависеть от нашего воображения и от наших ограниченной возможности их представить. Икона представляет нам церковное зрение той личности или того события, которое на ней изображено.

- Отец Николай, я позволю себе отступить немного в сторону. Когда мы сравниваем православную икону и западноевропейскую священную живопись, создается ощущение, что, по крайней мере начиная где-то с XVI века, кажется, на Западе уже не было священной живописи, которая была бы окном в этот мир иной, а она становится некоторой иллюстрацией (иногда прекрасной), в то время как икона представляется именно окном. Правильно ли такое ощущение со стороны?

- Я думаю, что ваше ощущение совершенно правильно. Единственное, что вы немножко слишком позднюю дату взяли. Мне кажется, что начиная с поздней готики не надо говорить о сакральном или о священном искусстве, а надо говорить о религиозной живописи на Западе. Она религиозна по тематике. Но по своей форме начиная со средней готики появляется этот самый натурализм, начинается возвращение из света и из рамок окна в тот, небесный мир, как вы говорите, возвращение всего изображения обратно в падший мир. То есть, изображается окружающая нас природа, окружающий нас мир, которые по нашей христианской вере очень сильно нуждается в спасении.

И разница между иконой и картиной в том и заключается, что икона показывает или самого Господа, или спасенного человека, человека, который реализовал, осуществил свое спасение. Потому мы его называем святым, он, живя ещё на земле, стал как бы живой иконой. И вот мы его изображаем и создаем таким образом специфический христианский православный образ, тема которого и есть его святость.

Я у всех своих студентов всегда спрашиваю в конце первого года, что все иконы имеют общего между собой. Я ожидаю ответа: все иконы изображают, показывают святость изображенного сюжета. Святость. Если эта святость выражена, будь это даже иногда в убогих, примитивных формах, как это бывает в Каппадокии, в этих пещерных храмах, в других местах... если святость видна, значит это икона. А если она не видна, если показывают Спасителя на кресте в поздней готике - "l'homme des douleurs", "муж скорбей" - просто измученный человек висит и больше ничего, то тогда надпись, которая есть на наших распятиях - "Царь славы", она как бы не осуществлена. Эта слава не показана. И потому такое изображение не может быть для нас иконой.

- Икона - молитвенный предмет, окно в мир святости, но в то же время - доска, на которой кисточками и красками иконописец изобразил людей, события... Что такое эта доска? своего рода магический предмет, обладающий особой силой, которая позволяет заглянуть в эту святость?

- Нет, слово "магия" вообще надо забыть и выбросить. Абсолютно ничего "магического" нигде в Церкви нет и в том числе и в иконе нет. У нас есть таинства, где благодать Божия передается человеку: в причащении, в крещении, миропомазании... Но магии в Церкви нет. Магия может быть только от лукавого.

Когда мы говорим об иконе (мы говорим о священных иконах), конечно дело не в том, что перед нами кусок дерева, замазанный какими-то красками. Не им кланяются.

Было такое время, когда в Церкви чуть ли не восторжествовали так называемые "иконоборцы". Они отвергали икону (это было в VII-VIII вв. в Византии) на основании ветхозаветного запрета на изображение Божие. Потому что мертвые краски, как они говорили, и кусок дерева недостойны поклонения, почитания. И вот все апологеты святых икон: Иоанн Дамаскин, Феодор Студит, патриархи Герман, Мефодий, Никифор, Тарасий - все они настаивали на том, что когда мы почитаем икону, это - почитание того, кто изображен на этой иконе, и что от образа почитание переходит, по словам Василия Великого, к первообразу. То есть, к модели. Это раз. Это фундаментально важно.

Но вместе с тем мы знаем по опыту, что святость, Божия святость, Дух святой, когда через Свои нетварные энергии передаются людям, освящают не только дух, не только душу, но освящают и тело. Так что мы не исключаем материю из процесса освящения. Мы даже через материю и посредством материи освящаем. Мы же воду святим! Есть такое очень красивое русское понятие (насколько мне известно, оно существует только у нас) - "намоленная" икона. Намоленная икона - это икона, которая достаточно, наверное, уже и древняя, старая, перед которой многие верующие молились. Люди молились. И из-за того, что люди перед этой иконой молились, без всякой магии, без ничего такого, эта икона становится еще более благодатным сосудом, чем то, чем она была в тот самый момент, когда её закончили, когда иконописец её закончил. Конечно, она уже и тогда была настоящей иконой. Но очень часто намоленные иконы становятся тем, что мы называем "чудотворными" иконами. То есть, через какую-то икону бывает какое-то благодатное действие Духа Святого или Господа или Богоматери. И когда такое случается, данный образ становится особо почитаемым. Что совершенно логично.

- При этом икона остается всё-таки доской, на которой красками и кисточками изображены Спаситель, святые, события священной истории. Изображены линиями, пятнами цвета, причем как мы знаем из русской иконописи, линиями поющими, цветами...

- ... радостными.

- Насколько эти собственно живописные качества: линии, пятна, рисунок, выразительность ликов - насколько они содействуют, способствуют тому, что происходит при молитве? Насколько они способствуют тому, что икона выполняет свою роль?

- Они совершенно фундаментальны, важны. Можно так сказать: терпимая икона - это такая икона, которая не мешает молиться, хорошая икона - это икона, которая помогает молиться, отличная икона - это икона, которая есть школа молитвы. И все знаменитые, великие и замечательные святые иконы, естественно, в частности, и древнерусские, и русские вообще, те, которые относятся к той категории наилучших икон, - это каждый раз просто урок, школа молитвы. Потому что она так написана, что ясно, что человек, который писал эту икону, молился, пока её писал. И конечно, в этом смысле икона есть, должна быть продуктом молитвы того человека, который её писал. К тому же она непременно отражает духовный облик данного иконописца. Почему мы очень настаиваем на том, что были и, дай Бог, где-то, может, и сейчас есть, а в будущем должно быть много святых иконописцев. Потому что, как всё, что на самом деле в Церкви осуществляется, осуществляется в общем Духом Святым. То есть, освящающей силой Божией, которая Церковью в этом мире действует.

- Линии, гармония цвета, выразительность рисунка и молитвенная роль иконы - насколько это всё связано?

- Это всё относится к тому, что икона есть молитва, что эти линии, эти краски именно должны быть выражением молитвы, то есть внутреннего духовного мира и, естественно, гармонии. Икона - это мир молитвы.

- То есть, насколько я понимаю, каждая конкретная икона способна насколько-то открывать молящимся мир святости, о котором вы говорили. То есть, эта способность не равна в разных иконах?

- Конечно, нет. Она и среди людей не равна. И среди духовенства. Это вообще личный дар, который, даже когда он есть, может проявляться в разной степени в разные моменты в разное время. Но это должно непременно присутствовать. Иконописание - это на самом деле церковное служение. Надо напомнить, что отцы 7 Собора, Второго Никейского 787 года, которые как раз имели дело с иконоборцами, говорили, что мы, христиане, проповедуем нашу веру не только словом, но и образом. Так что эти иконные образы - это живописная проповедь Евангелия, "керигма". Параллельно со словесной проповедью идет проповедь изображениями.

- Внутреннее единство иконы как молитвенного предмета и как произведения живописного искусства становится источником конфликта. Кто-то требует вернуть иконы в церковь, где они должны были быть изначальноы, куда они предназначались, кто-то требует оставить их в музеях и бережно их хранить, считая, что сохранить их можно только в музее. Что же делать? Может быть, отдать иконы в церкви, но там следить за их хранением, ставить их в стеклянные ящики, но к ним тогда не смогут прикоснуться верующие? Или может быть, пусть иконы возвращаются в церкви и пусть они стареют и умирают своей естественной смертью, но исполняют свою роль? Как решать этот конфликт?

- Ну, во-первых, надо сказать, что иконы так быстро не умирают. И вообще говорить о "смерти" иконы - это, по-моему как-то... ну, я понимаю, о чем вы говорите. Но может быть, это не лучшая формулировка. Просто надо исходить из того, вы правильно сказали, из основного и единственного назначения иконы. Иконы стали рассматриваться как предмет искусства как такового, такого, которое можно держать в музеях и так далее, конечно, в такие времена, когда это было единственной возможностью обеспечить их выживание. После революции, когда икона попадала в такой-то запасник такого-то музея, можно было надеяться, что она там будет стоять в ожидании лучших времен...

- Сегодня лучшие времена наступили.

- То, что я и хотел сказать. Лучшие времена наступили, и сейчас в общем всё очень просто. Иметь какие-то претензии вне Церкви на то, что было сделано в Церкви и для Церкви, - это можно объяснить увлечением каких-то искусствоведов своим предметом. Если эти искусствоведы, которые так сильно любят икону, до сих пор не поняли, в чем настоящее назначение иконы (то есть, если они, скажем, люди нецерковные и неверующие), тогда нужно себя спросить, в правильных ли или в компетентных ли руках находятся эти иконы. Вот и всё. Этот вопрос очень простой.

Но. С другой стороны, я очень настаиваю на этом, сегодня, конечно, все эти музейщики имеют огромную заслугу перед Богом и перед Церковью, потому что многие из них в очень трудных и тяжелых условиях спасали конкретно иконы. Эти замечательные музейщики, которые ездили в экспедиции (я некоторых из них еще знал), которые ездили на Север, в разные места, находили и собирали древние образа, которые оказались потом в Рублевском музее, в Третьяковке, в Русском музее. Всё это они спасали, и они сделали великое дело. Но они-то тогда не могли прямо отдать их Церкви. Они же были музейные работники. Но ведь неужели они их спасали для того, чтобы эти иконы потом до конца веков стояли в музеях? Это же абсурд. В те времена им нельзя было найти другое место. Для того, чтобы они не погибли, слава Богу, что они их туда привезли. Но в наше время...

Теперь: все эти разговоры о том, что церковный народ такой безграмотный, глупый и бездарный, что непременно испортит все старинные иконы, - это всё-таки, скажем, мягко говоря, легкая предвзятость. Причем даже без стеклянных ящиков, о которых вы говорите, можно вполне создать условия для того, чтобы иконы, даже очень, скажем так, хрупкие могли исполнить свою изначальную литургическую функцию. Будь-то временно. Ещё в Византии были случаи, когда некоторые святыни выставляли в какие-то определенные моменты. Никто не говорит, что старинная икона должна постоянно находиться в храме в двух метрах от печки. Никто этого не говорит. Никому это не нужно. Но, чтобы её выносили, может быть, торжественно, литургически на поклонение - это всегда можно организовать. Иконопочитание обеспечить со стороны Церкви можно. Сохранение этих памятников со стороны Цервки, конечно, тоже можно. Только надо этим заняться. И может быть, тут звучит небезосновательно голос искусствоведов, музейщиков, которые могут и, я думаю, должны были бы помогать церковным людям, научить их, как обращаться с такими памятниками, где их держать, когда они не исполняют свою литургическую функцию. Иногда можно найти место где-то в храме, где эта икона потом постоянно может находиться, и иногда, наверное, есть такие случаи, когда икону лучше выносить в особые то ли праздники, то ли события церковного литургического года. Возможности неограниченные.

- Может быть, достаточно поставить в церковь копию?

- Единственное, что надо все-таки понять, что список (копия) иконы - это все-таки список. А когда речь идет (а чаще всего именно об этом говорят) о старинных иконах, о чудотворных иконах - они намолены. То есть, любая старинная икона, никуда не денешься, - уникальный предмет. И почитание этой иконы должно проходить именно через эту доску, эти краски, о которых вы говорили. Потому что именно в них и через них подавалась та благодать, которая соделала эту икону чудотворной.

На наши вопросы отвечал русский парижский православный священник о. Николай Озолин, историк искусства и профессор иконологии в Свято-Сергиевском парижском богословском институте.