Если и есть аномалия в «литературных» связях Колумбии и Венесуэлы, то, как признают писатели обеих стран, она выражается в отсутствии таковых. Хотя в последнее время Уго Чавес, надо отдать ему должное, всячески старается укрепить их. За несколько часов до того как эта тема была поднята на фестивале Hay в Картахене де Индиас, вертолёт венесуэльских вооружённых сил пересёк реку Араука (Arauca), вторгся на 20 минут в воздушное пространство соседней страны и даже неторопливо облетел несколько колумбийских военных объектов. Как заявляют сами колумбийские власти, они проявили «благоразумие», не отреагировали на «провокацию» и, как говорится в известном сонете Сервантеса вертолёт «улетел, и ничего не произошло». Но это только до следующего раза. Уже целые полчища аналитиков наперебой пишут статьи в колумбийских газетах, настаивая на том, что в случае повторения подобного ответ должен быть более жёстким. То, что Урибе называет благоразумием, Чавес не должен истолковывать как слабость.
Благоразумием была пронизана беседа, которую вёл венесуэльский журналист Серхио Дабар (Sergio Dahbar) об исторически непростых, а в последнее время и просто напряжённых отношениях между двумя соседними странами. Все были предельно вежливыми. У писателей вежливость изобилует, а политикам её не хватает. Полемику открыл колумбийский писатель Энрике Серрано (Enrique Serrano), автор книги «От имени Бога» (De parte de Dios). Он сразу же расставил всё по своим местам: «Кто таков колумбиец? Тот, который не понимает Венесуэлу». И добавил, что Венесуэла ведёт себя по отношению к Колумбии как младшая сестра, которая уже имеет то, чего нет у других. Это нефть, разделившая двух сестёр, «знающих, что они похожи друг на друга, но при этом не хотят быть похожими». И бурным потоком хлынули эмигранты в Каракас и нефтеносные районы новой «земли обетованной». Два миллиона колумбийцев из приграничного района Сантандер (Santander) в семидесятые годы оставили обжитые места и устремились на нефтепромыслы. До той поры, подчеркнуд Серрано, «в Колумбии не использовалось слово ‘венеко’ (по отношению к жителям соседней страны), имеющее явный уничижительный оттенок».
Не вдаваясь в социологию, венесуэльский писатель Франсиско Суньяга (Francisco Suniaga), который стал целым явлением в литературе, написав всего две повести (последняя – «Пассажир Трумэна» El pasajero de Truman), обратился к своему детству, проведённому на острове Маргарита, чтобы выделить общие черты двух стран. Скептицизм несколько ослаб, когда все участники дискуссии признали, что, несмотря на то, что нефть разъединила их страны, писателей всё же объединяет стремление опубликовать свои работы по обе стороны границы. Не были обойдены вниманием и популярные колумбийские теленовелы, авторы которых взяли за основу венесуэльский опыт.
И только в конце заговорили о политике и пришли к выводу о том, что трения между политическими руководителями пройдут, а мудрость простых людей возьмёт верх, несмотря на все происки сил зла. Серхио Дабар вспомнил своеобразный обет, который в своё время взяли на себя колумбийский писатель Гарсия Маркес (García Márquez) и его венесуэльский коллега Мигель Отеро Сильва (Miguel Otero Silva): если когда-нибудь в отношениях между их странами возникнет напряжённость, один из них переедет в Венесуэлу, а другой – в Колумбию, чтобы хоть как-то способствовать утверждению здравого смысла. Проблема в том, что Мигель Отеро Сильва уже скончался, и неизвестно, готов ли кто-нибудь принять на себя его обязательства.
Когда немецкий писатель Рауль Зелик (Raúl Zelik), автор книги «Венесуэла после Чавеса» (Venezuela: más allá de Chávez), робко сослался на доклад ЮНЕСКО о преимуществах венесуэльской системы образования, писатели этой страны, весьма критично настроенные по отношению к режиму Чавеса, сослались на разрыв между реальной жизнью и официальной статистикой. Надо пожить там, сказали они, и посмотреть на президента, которого свои собственные военные спрашивают о причинах всё большего присутствия в их рядах высокопоставленных кубинских офицеров. Президента, который ищет внешние причины, чтобы собрать вокруг преданных людей и обеспечить себе свободу действий накануне выборов, которые он может проиграть.
Уже в конце мероприятия, во время кулуарных бесед, один из участников задал вопрос, который он не решался сформулировать со сцены: а в чём разница между Урибе и Чавесом? Но пока никто не захотел играть в игру «Найди семь отличий» и, подобно сбившимся с маршрута вертолётам, все вернулись на свои базы. Или на городскую площадь послушать джаз.
Реквием по литературной критике
У входа в театр имени Адольфо Мехия (Adolfo Mejía) зрителей встречает огромное сердце из папье-маше. На нём изображён шарж Габриэля Гарсия Маркеса, поселившегося в Картахене де Индиас, и бутерброд с начертанной на нём фразой Билла Клинтона: «Гарсия Маркес – мой литературный герой». Возможно, эта реклама представляет из себя один из последних видов литературной критики. Потому что сама критика уже не более чем одна из форм рекламы. Обо всё этом говорилось в ходе дискуссии «Удовольствие и необходимость комментировать книги», в которой участвовали Гильермо Алтарес, главный редактор культурного приложения к газете El País, сотрудник газеты La Razón Мануэль Кальдерон (Manuel Calderón), мексиканский литературный критик Кристофер Домингес (Christopher Domínguez), а также автор коротких рассказов и очерков из Колумбии Хуан Габриэль Васкес (Juan Gabriel Vásquez).В ходе той встречи были сделаны следующие выводы:
1) Журналистику спасёт журналистика. То есть, критика не исчезнет, она найдёт убежище в блогах, и уступит своё место таким жанрам как хроника или репортаж. (хорошо это, плохо [как, например, для Домингеса] или неизбежно – другой вопрос, поскольку рычаги управления остаются в тех же самых руках);
2) Издания на испанском языке, посвящённые культуре, становятся всё более редкими. В США осталось всего два литературных приложения;
3) Критика находится в критическом состоянии с тех пор, как была придумана;
4) Критика новизны может быть маленьким шедевром. В качестве примера можно привести Апдайка и Эмиса. Другое дело, что в газетах для них не всегда хватает бумаги. Возможно, что критика как таковая, в том виде, в котором мы её знали, доживает свои последние дни, однако театр был полон и у выхода люди старались сфотографироваться с журналистами, принимавшими участие в коллоквиуме. А может быть, улыбки отражали лишь нервное напряжение, ещё один симптом неизлечимой болезни.
