Русские любят свою русскую душу. Однако ее положение в контексте последних двадцати лет изменилось. Русская душа – это что-то, что отличает русских от остального мира. И русские по-русски гордятся ею – пассивно агрессивным образом. Русская душа неповторима, потому что ее определяет генетика, она глубока и высокомерно сложна. В отличие от всех остальных душ, она способна вместить в себя сложности и тяготы этого мира, пережить их и дать русским чувство собственной исключительности. Это далеко не единственный миф об исключительности какой-то нации, возникающий на основании уникального опыта. Русская душа интеллигентна, и она знает, что и другие нации (ошибочно) считают себя исключительными.
С американцами все очевидно. У них есть американская мечта, правда, она не имеет ничего общего с генетически передаваемым опытом. Это набор идеалов, которые теоретически доступны всем. Поэтому эта мечта такая поверхностная, полагает русская душа. Американское технологическое, политическое, культурное и экономическое превосходство русских раздражает. Долгое время они считали себя равноправными партнерами американцев, а сегодня им уже ясно, что это была иллюзия. Русских вывело из себя высказывание бывшего канцлера ФРГ Гельмута Шмидта, что СССР – это Верхняя Вольта с ядерным оружием. Еще можно добавить – с высокой ценой на нефть и на природный газ, благодаря которым Россия зубами и когтями держится и за великие державы, и за группу наступающих экономических гигантов, известных под аббревиатурой БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай).
Но пока трезвый взгляд на экономическую и демографическую ситуацию в России позволяет только поставить под вопрос членство России в БРИК, тем не менее, кремлевская элита мечтает о мире, где решения принимают Путин и Обама. Суть русских танцев вокруг радара и ПРО в Центральной Европе – не упустить редкий шанс ухватиться за тему, которая хотя бы создаст впечатление того, что Россия вернулась в политику сверхдержав. Легендарный саммит Буш-Путин в Кеннебанкпорте хоть и был шарадой, но фотографии новостных агентств Кремлю понравились.
Американский комплекс
Комплекс в отношении Америки глубоко укоренился в русском национальном самосознании, он связан с поражением Советского союза в «холодной» войне. Слова Путина о том, что распад СССР был исторической трагедией, поставили под сомнение предполагаемую и удобную для всех демократизацию России. Эти слова по сути означают понимание нынешней ситуации и ностальгию по былой славе.
Русская душа понимает, что двадцатый век нанес, в общем, решающий удар по репутации России в мире. И виновата здесь Америка, которая привела империю к краху и на весь мир ославила императора. Если бы речь шла только о скверной репутации, российская власть это как-нибудь пережила бы. Вся сложность в том, что в мире постмодерна репутация, являясь частью так называемой soft power («мягкой власти»), влияет на успешность государства в целом.
Soft power – это способность государства притягивать внимание и восхищение, быть примером для подражания. Soft power выходит за рамки страны. Американская soft power, даже после существенных потерь, все равно остается самой влиятельной. Ее по-прежнему определяют попкультура (Голливуд и Бродвей), университеты, технологические достижения, всемирный успех американских корпораций, превосходство в науке и состоятельное гражданское общество.
Soft power, главным образом, работает за пределами государства и иногда даже усложняет ему жизнь на какое-то время. Возьмем, например, гражданское общество. В 60-е и 70-е годы американское общество было резко против войны во Вьетнаме, а сегодня оно против войны в Ираке. В Голливуде об этом начали снимать фильмы. Начиная с «Охотника на оленей» Чимино и «Апокалипсиса» Копполы и заканчивая прошлогодним «Посланником» Орена Мовермана. Если на все это смотреть шире, эти продукты свидетельствуют о динамичности культуры и о мощном гражданском обществе, которое тоже работает на привлекательность Соединенных Штатов и помогает правительству проводить интересы Америки.
Любая мода заканчивается
Россия тоже хочет играть эту роль, но двадцатый век загубил ее привлекательность. Сегодня Москва ни в одном вопросе не является примером для мира. Русская культура в широком смысле слова практически не существует, все ограничивается достойным наследием и традициями. Но одного искусства недостаточно: Германия Геббельса была страной и Гете, и Бетховена.
Нынешнее положение дел разочаровало бы и премьера Петра Столыпина, и других деятелей, живших до Первой мировой войны. После Русско-японской войны (1905-1907 годы) и первой революции (1905-1907) Столыпин провел важную аграрную реформу; казалось, что в царство приходит модернизация и демократия, что страна после столетий непростых метаний между Западом и Востоком, наконец, обретает свое место. Потом пришла Первая мировая война, а с ней и радикально левый режим. Хотя он, конечно, не стал катастрофой для репутации России, скорее наоборот.
В 20-е и 30-е годы soft power России оказывала заметное влияние на сторонников левых взглядов на Западе. Современное искусство, поэзия и романы, авторов которых Сталин со временем или сломал, или выгнал, с начала придали новому режиму модный лоск. На многих действовала гуманистическая риторика рабочего движения, использовавшая для некоторых не слишком красивых выражений такие эвфемизмы, как «классовая борьба».
Даже во время гражданской войны в Испании (1936 – 1939 годы), в разгар эпохи Сталина с ее камерами пыток (о них знали немногие), грандиозными процессами и лозунгами в духе «Собаке – собачья смерть!» (о них не знали только те, кто и не хотел знать), советская Россия была примером для левых. Потом был шок от пакта Молотова-Риббентропа, но сразу же началась война, и решающую роль в поражении нацистов сыграл Советский союз.
Только во время «холодной» войны любовь левых к России поостыла. Уже в первые послевоенные годы существенная часть европейских социалистов перешла на сторону проамериканской политики, а американские либералы стали антикоммунистами. Настоящее русское искусство попало в эстетическую («Доктор Живаго», «Мастер и Маргарита») или даже политическую («Один день Ивана Денисовича») оппозицию по отношению к режиму или в сущности перестало быть русским (Набоков, Стравинский, Бродский). В отличие от голливудских антивоенных фильмов и движений, выступавших с резкой критикой (американского) режима, эти произведения даже в далекой перспективе не облегчили положение «русского» государства, наоборот. Эти творения не только помогали увидеть жизнь при диктатуре коммунистов, но и раскрывали что-то тревожное, свойственное отчаянному состоянию русской души.
Азиатское восхищение
В мире сейчас есть несколько мест, где Россию по разным причинам боготворят. Все эти места находятся на территории, которую московский режим называет ближним зарубежьем. Для Казахстана, где русские более ста лет строили цивилизацию, Россия служит примером, а Москва – это город, на который должна быть похожа Алмата (по радио там передают исключительно постсоветский поп). Примерно так же обстоят дела и в других, чуть более отстающих странах Центральной Азии. Вопрос в том, куда бы направились эти культуры и нации, если бы они получили свободу принимать решения самостоятельно.
Германии, Швейцарии и Великобритании уже довелось близко столкнуться с русскими нуворишами, им даже приходилось сталкиваться с такими людьми, как Андрей Луговой, который, вероятно, отравил в Лондоне Александра Литвиненко, так что в этих странах ситуация другая. За спинами богатых клиентов, шуршащих евро, франками и фунтами, о настоящем отношении к России здесь можно услышать много нелицеприятного.
Поэтому естественное состояние русской души сегодня пассивно агрессивное. Это сочетание смирения и защиты, завернутое в комплекс неполноценности.
Преступления, совершенные Россией над собственным народом совершенные в мире, в двадцатом веке нанесли фатальный удар хорошей репутации этой страны. Если к этому добавить поведение постсоветской политической и деловой элиты, вывод будет следующим: сегодня soft power России практически не существует.