После взрывов, прозвучавших на прошлой неделе в московском городском метро, государственный секретарь США Хиллари Клинтон заметила, что мы все «сражаемся с одним врагом». Никто и нигде: в Москве, Лондоне, Мадриде, Нью-Йорке, - не может чувствовать себя в полной безопасности от терактов. И всё же в России терроризм представляет, вероятно, более сложную проблему, чем в Европе или в Америке. Северный Кавказ, гнездо радикального ислама, находится в пределах границ нашей страны. От этого не отмахнуться: люди, живущие на этой территории, являются гражданами России; эти области финансируются из российского федерального бюджета. Это все равно как если бы Афганистан с его разборками разных мятежных группировок оказался одним из континентальных штатов США.
Но, хотя проблема терроризма вопиет о себе уже достаточно давно, российская система деспотичного и безответственного правлении препятствует стратегическому мышлению в этом вопросе.
В начале 1990-х годов, после падения Советского Союза, правительство Бориса Ельцина отреагировало на вооруженные выступления сепаратистов в Чечне развязыванием полномасштабной войны. Подготовка и снабжение российских вооруженных сил были недостаточны; обе стороны проявляли в этой войне чудовищную жестокость. Мирное соглашение 1996 года стало свидетельством унизительной слабости России: бывшая сверхдержава не смогла навести порядок в своём собственном небольшом регионе.
«Мир» в Чечне ознаменовался лавиной похищений людей с целью получения выкупа, захватом заложников и терактами. В 1999 году чеченские формирования вторглись в соседнюю дагестанскую область, и примерно в то же время прогремевшие на всю страну взрывы в жилых домах трёх российских городов унесли жизни примерно 300 человек.
Когда Владимир Путин в 2000 году стал президентом, его решением этой ситуации стала новая война. Она принесла ещё большие жестокости, еще более глубокое озверение участников конфликта, а России в целом – растущую ксенофобию по отношению к «кавказцам». На этот раз федеральные силы одержали победу над чеченскими боевиками; однако теракты продолжались вплоть до 2004 года. Самым ужасным из них стал захват школы в Беслане в сентябре того года, когда было убито больше 330 заложников, половина из которых были дети.
К середине 2000-х сепаратисткие тенденции Чечни не составляли проблемы, однако возникло новое осложнение: по всему Северному Кавказу поднялась волна воинствующего ислама. Ещё в начале 90-х ислам на этой, традиционно мусульманской, территории, был слаб; взрослое поколение имело светское образование, полученное в советскую эпоху, притяжение российской культуры ещё сохраняло свою силу. Но новое поколение, выросшее в Чечне, разорённой российской армией, и в соседних областях Дагестана и Ингушетии, подвергалось растущему влиянию исламской культуры и ислама, и нередко в его самых радикальных деформациях. Тайные экстремистские группировки стали призывать к джихаду на всей территории России. На Северном Кавказе, по сообщениям журналистов, возникли центры по подготовке террористов-смертников.
Несколько лет назад Кремль изменил свою тактику, поставив во главе этих мусульманских провинций преданных Москве руководителей и ограничив миссию федерального правительства финансированием и эпизодическими антитеррористическими операциями. Россия закрывала глаза на антиправительственные нападения, взрывы, и убийства сотрудников милиции и местных властей, ставших обычным делом в Ингушетии и Дагестане. Центральное правительство игнорировало жестокие методы правления местных руководителей, используемые ими против исламистских террористов и других криминальных и экстремистских групп. Их ход рассуждений был таков: пусть на Северном Кавказе сохраняется насилие, зато остальная часть российской территории будет жить в относительной безопасности. Однако теракты на прошлой неделе отчётливо продемонстрировали, насколько порочной и недальновидной была эта политика.
Сегодня подъем радикального ислама на Северном Кавказе стал неизбежен, особенно на фоне активизации этих сил в самых разных частях мира. Единственно возможным стратегическим выбором для России является долговременная и многоступенчатая политическая линия правительства, выработанная им для решения этой проблемы. Решающее значение имеет, чтобы российское правительство и российский народ обращались с выходцами с Северного Кавказа как со своими соотечественниками – сегодня это стало нелёгкой задачей: на них смотрят как на носителей подозрительной культуры или просто как на непрошенных пришельцев. Другая неотложная задача – улучшение безопасности в России в целом, а также повышение эффективности антитеррористических действий. Впрочем, решить эти задачи в стране, где жестокое поведение сотрудников милиции сделало их угрозой для собственного народа, а не силой, от которой граждане могут получить защиту, вряд ли окажется возможным.
Напряжённая стилистика официальных речей отразилась в языке в 1999 года: после печально известных взрывов в московских жилых домах Путин пообещал «мочить террористов в сортире». Теперь он обещает «выковырять их со дна канализации на свет божий». Но масштабное применение силы – не выход. Как это уже было в 90-х годах, оно наверняка приведёт к новому витку порочного круга карательных мер и усилий экстремистов в полной мере отомстить за них.
Можно услышать и разумные голоса. Президент Дмитрий Медведев на прошлой неделе высказался о необходимости создания на Северном Кавказе «нормальной современной среду для образования, для ведения бизнеса, для преодоления кумовства … и, конечно же, для преодоления коррупции». Впрочем, коррупция разъедает не только Северный Кавказ; это основа российской системы правления, построенной на политической монополии и отсутствии подотчётности. Пока в России не будут проведены всеохватные реформы, хорошим намерениям не суждено стать сильной политикой.
Маша Липман, редактор журнала Pro et Contra Московского Центра Карнеги, ведет ежемесячную колонку для The Post.
Радикальный ислам, взлелеянный Россией
