Радикальный ислам, взлелеянный Россией

После взрывов, прозвучавших на прошлой неделе в московском городском метро, государственный секретарь США Хиллари Клинтон заметила, что мы все «сражаемся с одним врагом». Никто и нигде: в Москве, Лондоне, Мадриде, Нью-Йорке, - не может чувствовать себя в полной безопасности от терактов. И всё же в России терроризм представляет, вероятно, более сложную проблему, чем в Европе или в Америке. Северный Кавказ, гнездо радикального ислама, находится в пределах границ нашей страны. От этого не отмахнуться: люди, живущие на этой  территории, являются гражданами России; эти области финансируются из российского федерального бюджета. Это все равно как если бы  Афганистан с его разборками разных мятежных группировок оказался одним из континентальных штатов США.

Но, хотя проблема терроризма вопиет о себе уже достаточно давно, российская система деспотичного и безответственного правлении препятствует стратегическому мышлению в этом вопросе.

В начале 1990-х годов, после падения Советского Союза, правительство Бориса Ельцина отреагировало на вооруженные выступления сепаратистов в Чечне развязыванием полномасштабной войны. Подготовка и снабжение российских вооруженных сил были недостаточны; обе стороны проявляли в этой войне чудовищную жестокость. Мирное соглашение 1996 года стало свидетельством унизительной слабости России: бывшая сверхдержава не смогла навести порядок в своём собственном небольшом регионе.   
 
«Мир» в Чечне ознаменовался лавиной похищений людей с целью получения выкупа, захватом заложников и терактами. В 1999 году чеченские формирования вторглись в соседнюю дагестанскую область, и примерно в то же время прогремевшие на всю страну взрывы в жилых домах трёх российских городов унесли жизни примерно 300 человек.

Когда Владимир Путин в 2000 году стал президентом, его решением этой ситуации стала новая война. Она принесла ещё большие жестокости, еще более глубокое озверение участников конфликта, а России в целом – растущую ксенофобию по отношению к «кавказцам». На этот раз федеральные силы одержали победу над чеченскими боевиками; однако теракты продолжались вплоть до 2004 года. Самым ужасным из них стал захват школы в Беслане в сентябре того года, когда было убито больше 330 заложников, половина из которых были дети.

К середине 2000-х сепаратисткие тенденции Чечни не составляли проблемы, однако возникло новое осложнение: по всему Северному Кавказу поднялась волна воинствующего ислама. Ещё в начале 90-х ислам на этой, традиционно мусульманской, территории, был слаб; взрослое поколение имело светское образование, полученное в советскую эпоху, притяжение российской культуры ещё сохраняло свою силу. Но новое поколение, выросшее в Чечне, разорённой российской армией, и в соседних областях Дагестана и Ингушетии, подвергалось растущему влиянию исламской культуры и ислама, и нередко в его самых радикальных деформациях. Тайные экстремистские группировки стали призывать к джихаду на всей территории России. На Северном Кавказе, по сообщениям журналистов, возникли центры по подготовке террористов-смертников.

Несколько лет назад Кремль изменил свою тактику, поставив во главе этих мусульманских провинций преданных Москве руководителей и ограничив миссию федерального правительства финансированием и эпизодическими антитеррористическими операциями. Россия закрывала глаза на антиправительственные нападения, взрывы, и убийства сотрудников милиции и местных властей, ставших обычным делом в Ингушетии и Дагестане. Центральное правительство игнорировало жестокие методы правления местных руководителей, используемые ими против исламистских террористов и других криминальных и экстремистских групп. Их ход рассуждений был таков: пусть на Северном Кавказе сохраняется насилие, зато остальная часть российской территории будет жить в относительной безопасности. Однако теракты на прошлой неделе отчётливо продемонстрировали, насколько порочной и недальновидной была эта политика.

Сегодня подъем радикального ислама на Северном Кавказе стал неизбежен, особенно на фоне активизации этих сил в самых разных частях мира. Единственно возможным  стратегическим выбором для России является долговременная и многоступенчатая  политическая линия правительства, выработанная им для решения этой проблемы. Решающее значение имеет, чтобы российское правительство и российский народ обращались с выходцами с Северного Кавказа как со своими соотечественниками – сегодня это стало нелёгкой задачей: на них смотрят как на носителей подозрительной культуры или просто как на непрошенных пришельцев. Другая неотложная задача – улучшение безопасности в России в целом, а также повышение эффективности антитеррористических действий. Впрочем, решить эти задачи в стране, где жестокое поведение сотрудников милиции сделало их угрозой для собственного народа, а не силой, от которой граждане могут получить защиту, вряд ли окажется возможным.

Напряжённая стилистика официальных речей отразилась в языке в 1999 года: после печально известных взрывов в московских жилых домах Путин пообещал «мочить террористов в сортире». Теперь он обещает «выковырять их со дна канализации на свет божий». Но масштабное применение силы – не выход. Как это уже было в 90-х годах, оно наверняка приведёт к новому витку порочного круга карательных мер и усилий экстремистов в полной мере отомстить за них. 

Можно услышать и разумные голоса. Президент Дмитрий Медведев на прошлой неделе высказался о необходимости создания на Северном Кавказе «нормальной современной среду для образования, для ведения бизнеса, для преодоления кумовства … и, конечно же, для преодоления коррупции». Впрочем, коррупция разъедает не только Северный Кавказ; это основа российской системы правления, построенной на политической монополии и отсутствии подотчётности. Пока в России не будут проведены всеохватные реформы, хорошим намерениям не суждено стать сильной политикой.

Маша Липман, редактор журнала Pro et Contra Московского Центра Карнеги, ведет ежемесячную колонку для The Post.