Передышка для приемных детей из России

Сотни приёмных детей, по большей части из России, приехали пожить сюда, на северо-запад штата Монтана и, может быть, найдут здесь целительную передышку в общении с лошадьми и коровами на холмистых угодьях на ранчо Джойс Стеркел (Joyce Sterkel). Некоторые из них хотят вернуться обратно в свои приёмные семьи, несмотря на все проблемы.

У других, например, у Вани Клусика, остались слишком тяжёлые воспоминания.

Семнадцатилетний Ваня, с синдромом "пьяного зачатия", страдает нарушением способности к формированию суждений, самоконтроля, интеллекта и даже задержкой физического развития. В российском детдоме, где он жил с 8 до 14 лет, пока супружеская пара из Калифорнии не забрала его в Америку, ему случалось сносить побои.

«Там были мальчики старше меня, 18 и 19 лет, а я был слишком маленьким», - рассказывал он недавно спокойным голосом, стоя на ярком утреннем солнце возле школы на ранчо. Ваня, которому этим летом исполняется восемнадцать лет, хочет остаться здесь после окончания школы, работать с другими пострадавшими детьми, и г-жа Стеркел разрешила ему.

Порою международное усыновление оказывается путешествием по неизведанным водам, со слишком многочисленными подводными рифами и мелями – как для родителей, так и для детей; и не всё бывает возможно обсудить заранее. Ранчо г-жи Стеркел в пяти милях от канадской границы, в глухой долине, куда электричество-то провели только где-то в 1960-м году, стало тем финишем, к которому пришли некоторые из этих семей.

После того, как некая женщина из Теннеси отправила семилетнего приёмного сына своей дочери одного, без сопровождения, на самолёте обратно к себе на родину, в Россию, заявив, что он жестоко обращался с приёмной матерью, уже несколько недель не утихает волна гнева, обрушившегося на родителей, на правительства, на агентства по усыновлению. Идёт широкое обсуждение, что они должны – и чего не должны – делать при усыновлении детей.

В этих дебатах не хватает голосов и мнений самих детей, свидетельств их надломленной жизни, часто с самого начала отмеченной тяжелым наследием внутриутробным алкоголизмом, жизнью в приютах с самого рождения, нищетой, а иногда и приобретением социально неприемлемых навыков выживания.
 
«Вру, ворую и прячу еду», - ответила Алекси, радостная, улыбчивая 13-летняя девочка, на вопрос, почему приёмные родители прислали её сюда. Алекси (её приёмная семья не хочет, чтобы назвали её фамилию) сидит на краешке бильярдного стола в главном здании ранчо, болтая ногами, и читает книжку Рика Уоррена «Целеустремленная жизнь».

Первые два года жизни она провела в детском приюте в России. Она говорит она, что ничего об этом не помнит; только знает, что ей всегда было сложно доверять взрослым, в том числе и приемным родителям.

Ранчо для детей - некоммерческая организация, основанная несколько лет назад и специализирующаяся на помощи приёмным детям из России, откуда много лет назад приехала семья самой г-жа Стеркел и где она работала акушеркой в начале 1990-х, пока сама не усыновила трёх русских детей. Истории о пережитых несчастьях и ужасах здесь так же обычны, как сбитые коленки.

Шестидесятитрехлетняя госпожа Стеркел говорит, что эти истории внушают ей большое сочувствие к приёмным родителям, дошедшим до отчаяния. Внутренняя жизнь этих приёмышей, мозг которых искалечен опытом, полученным еще до рождения, отличается крайним непостоянством. То они лучатся светом, то проявляют неожиданную жестокость; они не способны на адекватную нравственную оценку своих поступков. Часто они эмоционально холодны, проявляют саморазрушительные тенденции; а нередко и то, и другое вместе.

В России проклятье под названием «водка» неразрывно впаяно в историю от эпохи первых русских царей. Одно широко цитируемое исследование позволило сделать вывод, что частота плодного алкогольного синдрома в России в восемь раз выше, чем в остальном мире.

Внутриматочное воздействие алкоголя может вызывать необратимые нарушения мозга; это сопровождается и внешними проявлениями: маленький размер глаз и увеличенная верхняя губа с уплощённой бороздкой. Даже те, у кого воздействие было менее интенсивным, по данным многочисленных медицинских исследований, имеют внутренние нарушения химизма мозга.

Изоляция в младенчестве — в условиях домов младенца, недоукомплектованных персоналом или у детей с пьющими родителями – усложняет эти проблемы. В статье, опубликованной в прошлом году в Американском Психиатрическом журнале о детях дошкольного возраста из Румынии, указано, что больше половины тех, кто жил в детских приютах, имеют психиатрические нарушения: от синдрома дефицита внимания до посттравматического стресса. По данным исследований, у мальчиков симптоматика выражена несколько сильнее, чем у девочек.

Госпожа Стеркел , хорошо знакомая с этой подробно изученной дорогой в ад, нетерпимо относится к замечаниям такого рода, как сделал российский президент Дмитрий Медведев, назвавший возвращение мальчика из Теннессии «чудовищным поступком».

«Чудовищно то, что пережил он», - говорит она, кивая в сторону Вани. – А отправить ребенка обратно – это не чудовищно».

Столь же жёстко отзывается порой г-жа Стеркел и о некоторых из своих клиентов, например, о приёмных родителях русского мальчика, которого недавно привезли на ранчо с первыми проявлениями плодного алкогольного синдрома. Родители согласились платить 3500 долларов в месяц за содержание мальчика, но, сказали они, что бы ни случилось, они точно решили, что не могут забрать его назад.

«Вот это печально — ведь они даже не попробовали сделать всё возможное», — говорит г-жа Стеркел.

Сейчас на Ранчо для детей 30 обитателей, от 5 до 17 лет; кто-то из них поживёт здесь месяц-другой, а кто-то задержится на годы. Есть и критики, которые говорят, что ранчо, как и все подобные места, где стремятся использовать терапевтическое воздействие самой жизни – влияние природы, животных, сельского уклада, - это нереальные островки среди реальной жизни, которые не способны коренным образом разрешить основные проблемы ребенка.

«Что это им может дать – только некоторую передышку», - говорит Рональд С Федеричи, клинический нейропсихолог из Виргинии, специализирующийся на лечении приёмных детей из-за границы.

Доктор Фредеричи проследил судьбу международных усыновлений с 1992 года, и, по его оценкам, примерно 4 тысячи случаев усыновления детей только из Восточной Европы оказались неудачными; часть этих детей оказалась в государственных детских учреждениях или попала в места вроде Ранчо для детей или были высланы обратно на родину. По словам доктора, он уважает побудительные мотивы людей, создавших это ранчо; однако без базового медицинского и психологического лечения невозможно добиться стойких положительных результатов.

«Это как каникулы на морском побережье — на море всегда становится лучше», — говорит доактор.

Г-жа Стеркел и её персонал отчасти соглашаются с ним. Ритм жизни на ранчо — послеобеденные прогулки на лошадях, два преподавателя в комнате на восемь учеников, коровье молоко в изобилии — когда они вернутся домой, их жизнь будет протекать совсем иначе. Но она верит, что строгий распорядок и ответственность, например, обязанность убирать свою комнату, а кроме того, тесный контакт с природой и животными может оказать заметное влияние на эти искалеченные жизни.

«Мы не можем полностью исправить весь причинённый вред. - говорит она. - Обычно наши родители сами уже оказываются дошедшими до того, что им приходится восстанавливать своё психическое здоровье».

Около 70 процентов из примерно 300 детей, прибывших сюда, говорит г-жа Стеркел, возвращаются обратно в свои приёмные семьи — впрочем, признаёт она, часто потом их следы теряются. Из остальных 30 процентов, тех, кто помладше, часто усыновляет другая семья, а подростки попадают в федеральную образовательную программу Job Corps. Появилось и второе поколение, с которым приходится работать— десятимесячная девочка, которую назвали Лилия.

Маму Лилии удочерили из России, и сама она несколько лет попала сюда по программе – бешеная, неуправляемая, увлечённая готическим движением и заявляющая, что она вампир. Жизнь молодой женщины на ранчо не сильно изменилась к лучшему: она подсела на метамфетамины; в 19 лет эта вся покрытая татуировками и пирсингом девушка уже забеременела.

Но в прошлом году она вернулась на ранчо, говорит г-жа Стеркел, на последних месяцах беременности, и согласилась оставить своего младенца на попечение семьи Стеркел . Г-жа Стеркел , ныне законный опекун ребёнка, говорит, что допускает, что Лилия подверглась внутриутробному алкогольному воздействию, поэтому она пытается делать все, чему научилась за долгие годы; она понимает, что особенно важен физический контакт, и почти постоянно держит ребенка на руках или на коленях, пытаясь провести самую раннюю интервенционную терапию.

А у Вани появился «старший брат» - двадцатиоднолетний Женя Дэвидсон. Впервые он попал на ранчо тоже как один из усыновленных детей с фетальным алкогольным синдромом. Теперь он вернулся сюда, работает разнорабочим и помогает ухаживать за младшими детьми. Молодые люди живут вместе в помещении над гаражом г-жи Стеркел .

Женя Дэвидсон, с лица которого не сходит улыбка, говорит, что северо-восточная Монтана стала его домом. Он мечтает заняться собственным ландшафтным бизнесом.