В первом десятилетии XXI века осмысление прошлого стало в Европе одной из наиболее обсуждаемых политических тем. Даже в эпоху холодной войны с ее непримиримым идеологическим противостоянием страны пытались найти в истории нечто объединяющее, ведь острых конфликтов, чреватых столкновением, хватало и без того. Почему же прошлое превратилось в предмет постоянного расхождения?
После распада коммунистического лагеря в Европе возникло множество стран, либо восстановивших полный суверенитет, либо и вовсе впервые его получивших. Все они занялись государственным строительством, формированием новой национальной идентичности. А этот процесс невозможен без создания собственного исторического мифа, который к тому же во многих случаях строится на противопоставлении другим мифам. Причем чем ближе народы в культурно-историческом плане, тем более резкое размежевание требуется им для доказательства своей «отдельности».
Иными словами, суверенной Украине, например, нужна совсем другая история, чтобы провести ментальную границу с Россией, и ее созданием активно занимался президент Виктор Ющенко. А суверенной Белоруссии, где сильные националистические настроения никогда не могли получить массовую поддержку, потребовалась идентичность, замешанная на идее исключительной социальной справедливости и наследования лучших черт СССР, именно такое представление внедрил и эксплуатирует президент Александр Лукашенко.
С точки зрения отношения к исторической памяти есть принципиальная разница между посткоммунистическим миром и Западной Европой. В основе европейской интеграции, запущенной в конце 1940-х годов, лежало, конечно, не забвение (это просто невозможно в культуре Старого Света), но негласная договоренность о том, что исторические споры не используются в качестве инструмента текущей политики. В противном случае нации, которые еще несколько лет назад самозабвенно убивали друг друга, да и вообще занимались этим столетиями, никогда бы ни о чем не смогли договориться. Между тем интересы развития требовали объединить усилия.
На территории бывшего СССР и советского блока все наоборот. История постоянно всплывает как аргумент и оружие при решении проблем сегодняшнего дня. Требования компенсаций за «советскую оккупацию» в Прибалтике. Отказ президента Румынии признавать границу с Молдавией, возникшую в результате «пакта Молотова-Риббентропа». Заявление бывшего польского премьера Ярослава Качиньского о том, что Польша должна получить в Совете ЕС право голоса, исходя не из сегодняшнего населения, а из того, каким бы оно было, если бы немцы не убили миллионы поляков. Мутные попытки возвеличивания Сталина в России… Все это проявления одного типа политического сознания. И оно способно только воспроизводить конфликты, а не решать их.
Празднование 65-летия Победы в Великой Отечественной войне проходит в более спокойной обстановке, чем в последние годы. Это связано с уходом из активной политики лидеров, наиболее активно настаивавших на «восстановлении исторической справедливости» - Леха Качиньского, Виктора Ющенко, Валдаса Адамкуса. Однако дискуссия не прекратится, поскольку появление на международной арене государств, обладающих иным опытом Второй мировой войны, будет провоцировать дальнейшие попытки изменения контекста. Взгляд на военный период стран, которые были зажаты между интересами великих держав, выступали объектами большой политики, просто не может быть тем же, что у наций-субъектов, эту политику вершивших. И в этом смысле отказ и.о. президента Молдавии Михая Гимпу поехать на парад в Москве, потому что там маршируют победители, а он считает себя побежденным, стоит оценить как честную позицию, на которую он имеет право. (В отличие от абсурдного намерения Кишинева наградить орденом в честь 65-летия ветеранов, воевавших на обеих сторонах фронта, – подобную акцию «национального примирения» трудно не расценить как издевательство над самой логикой истории.)
Конечно, возникает вопрос о том, почему взгляд на Вторую мировую малых стран, проявлениями которого становится, например, реабилитация коллаборационистов и союзников нацистов, не вызывает отповеди со стороны держав-победительниц? Соединенные Штаты это вообще уже не особенно интересует. С точки зрения пересмотра итогов войны, их сейчас куда больше волнует война холодная, чем Вторая мировая, ведь спустя 20 лет после триумфа Америки истинным победителем все больше кажется Китай. Что же касается Европы, то там считают, что за перенесенные страдания малые страны заслужили снисхождение к националистическим «шалостям». Позиция опасная, ведь если под сомнение ставится незыблемость идейной оценки итогов войны, то почему неприкосновенны другие ее результаты, например, территориальные?
Еще одним общим качеством государств, находящихся на этапе национального строительства (а к ним относится и Россия, поскольку распад СССР означал для нее крушение прежнего типа государственности), является неготовность встретиться со своей реальной историей. Попытки найти вовне виновных в бедах, постигавших народы, в разной степени свойственны всем от Польши и Эстонии до Таджикистана и Туркменистана. И с большим трудом нации способны подступать к оценке позорных и болезненных страниц собственного прошлого.
Россия в этом смысле не является исключением. ХХ век с его триумфами и трагедиями, подвигами и кровавыми преступлениями не осмыслен как целостный период, а публичное внимание зачастую уделяется отнюдь не самым важным историческим эпизодам. Так, бесконечные и совершенно уже бесплодные споры о Сталине, в котором одни видят символ величия, а другие – дьявольское наваждение, вытесняют дискуссию о катастрофе, которая определила судьбу России в XX веке, – Гражданской войне. Эта тема почти никого не интересует, разве что в качестве гламурной этикетки, наклеенной на приторные сюжеты, наподобие фильма «Адмирал». Между тем корни очень многих проблем и развития российского общества, и отношений страны с внешним миром, уходят в тот страшный период междоусобной резни.
Россия только еще подходит к тому, чтобы начать объективно анализировать собственную историю, избегая ярлыков и карикатурной однобокости в оценках. Признаки этого процесса есть и в других странах. Во всяком случае, наиболее явные перегибы на Украине или в Польше уступают место большему прагматизму, дабы хотя бы не провоцировать бесчисленные конфликты с соседями.
История никуда не уходит, Европа без своей истории – трагической и победоносной одновременно – перестала бы существовать. Однако в лучшие времена Старый Свет находил возможности избегать исторических конфликтов ради всеобщего прогресса. Правда, до сих пор такие периоды рано или поздно сменялись новыми вспышками самоубийственного национализма.
Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» специально для ИноСМИ
