Россия ориентируется на Европу

Книга "Россия меж двух миров" (La Russie entre deux mondes) секретаря Французской Академии Элен Каррер д'Анкосс выходит 5 мая в издательстве Fayard. Сейчас мы публикуем отрывки из ее предисловия и заключительной части.

ПРЕДИСЛОВИЕ

9 ноября 1989 года: Берлинская стена рухнула. Для стран Варшавского договора и большей части других стран Европы это событие ознаменовало собой конец эпохи коммунизма да и вообще всего XX века. Однако для россиян окончание XX века не было мгновенным и произошло отнюдь не в 1989 году. В память народа навсегда врезались две даты, ставшие символом агонии старой эры: 8 декабря 1991 года, когда как по мановению волшебной палочки исчез могучий Советский союз; 31 декабря 1999 года - мирный и добровольный уход Бориса Ельцина (небывалый случай для страны, где передача власти всегда была насильственной), который положил конец так называемому "переходному" периоду.  

Подобное несовпадение дат объясняет существование двух разных взглядов на историю. Оно также стало предвестником недопонимания и размолвок между Россией, которая с большим трудом пыталась встать на ноги после краха коммунизма, и остальным миром, убежденным в том, что исчезновение основанной Лениным системы было достаточным, чтобы стереть все следы ее существования. Немаловажно и то, что повсюду за пределами СССР падение коммунистической власти в Центральной и Восточной Европе рассматривают как финальную точку в падении красного тоталитаризма, причисляя российский катаклизм к второстепенным и периферическим событиям излома двух веков. Международное сообщество приняло европейские страны бывшего коммунистического лагеря с распростертыми объятиями, как блудных детей, с которыми оно на время было разлучено, тогда как к новой России оно долгое время относилось с подозрением.

Мир в сомнениях: действительно ли Россия оставила коммунизм позади? Что же вообще такое эта странная Россия, само название которой раньше исчезло, уступив место СССР, и чье прошлое и границы приводят в замешательство ее собственных граждан? Новая Россия, которая появилась на обломках добровольно разрушившего свою империю СССР, как соотнести ее с современной Европой и тем, чем она была на протяжении веков?

В течение всей своей истории россияне постоянно спорили о своей идентичности. Так кто же они? Европейцы? А может длинная череда нашествий все же делает их азиатами? Или все-таки евразийцами? В те годы, когда Михаил Горбачев пытался изменить свою страну самым что ни на есть революционным путем, на этот вопрос он отвечал без колебаний: Россия – европейская страна, Европа – это общий дом как еще советских россиян, так и всех живущих на континенте народов. Тем не менее, у европейцев, и в особенности французов, никогда не было единого мнения на этот счет. В 1839 году маркиз де Кюстин (Astolphe-Louis-Léonor Marquis de Custine) написал в своем ставшем бестселлером произведении, что Россия, с которой он в общем-то ознакомился предельно поверхностно, была варварской и азиатской страной. Его суждения имели немалое влияние на умы даже в момент исчезновения коммунизма и страстного стремления России в Европу. Кюстин утверждал, что "Сибирь начинается с Вислы", то есть Европа заканчивается в Польше и Россия в нее не входит.
Такие идеи зачастую живут долго, так что и эта еще надолго сохранит свое влияние на взгляды западного мира на новую Россию. (…).

Нужно ли бояться России? Этот вопрос всегда всплывает в заключении бесчисленных аналитических статей об этой стране, чьи огромные размеры (а это крупнейшее государство в мире) волнуют не меньше чем обратный им факт: сокращение территории в связи с распадом империи. Россию действительно стоило бы бояться из-за ее величины: хотя Борис Ельцин и позволил ей в 1992 году потерять почти четверть территории, то, что остается, по-прежнему пугает своей мощью. Ее стоило бы также бояться из-за того, что сегодня она не так широка как раньше, что, как считают на Западе, может стать питательной почвой для ностальгии или даже желания взять реванш. (…).

От советского прошлого Россию отделяет уже двадцать лет. Во время второго десятилетия у руля страны неизменно стоял Владимир Путин: сначала он был премьер-министром, затем президентом, а потом снова премьером. Его концепции и личность определили выбор внутренней и внешней политики России на протяжении всего этого периода. Словам о "геополитической катастрофе" справедливости ради стоит противопоставить его неоднократно повторяемое заявление, которое воплощает в себе весь его проект: "Мы должны сделать из России страну XXI века". В стране, где отставание в развитии, а затем и несбалансированное развитие (именно поэтому ее прозвали "бедной державой") стали ее неотъемлемыми характеристиками, такой проект резкого скачка в XXI век кажется по меньшей мере рискованным и крайне затратным. При этом Владимир Путин уже десять лет пользуется в своей стране безграничной популярностью, основная причина которой кроется в восстановлении внешнеполитического влияния России. Немалую роль в суждениях сограждан Путина, бесспорно, играет и значительное улучшение их материального положения. Их очень легко понять, стоит лишь вспомнить о десятилетиях, когда благосостояние людей было принесено в жертву утопии о светлом будущем! Не меньше чем от финансовых трудностей россияне постсоветской эры страдали от падения престижа страны на международной арене. "Бедная держава" была уже не державой, а просто бедной. Испытавшее в те годы унижение российское общество с ликованием наблюдает за восстановлением мощи страны, хотя оно и не в состоянии точно оценить ее масштабы и современность.

Вот почему эта книга предлагает взглянуть на путинскую Россию, Россию XXI века в свете ее статуса и международных свершений, задумавшись, в конце концов, о том, какой ответ можно дать на следующий вопрос (если, конечно, мы вправе себе его задать): "Стоит ли по-прежнему бояться России?"    

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

(…) Тем не менее, существует и другой способ оценить эти десять лет, который предлагает американский политолог Андрей Цыганков: "События второй половины 2008 года показали, что на смену миру после холодной войны пришел постзападный мир, в котором Россия и Китай играют все более и более значимые роли". Подобный подход во многом позволяет понять отношения России и остального мира за прошедшее десятилетие, уловить их основные моменты, логику и инструменты. (…).

Российско-грузинская война августа 2008 года стала по-настоящему поворотным моментом. Прежде всего она означает отказ России от всего, что она считает продолжением или возвращением холодной войны. Была она также и отказом от концепции международной жизни, определяемой в одностороннем порядке, без ее участия. Своим вступлением в конфликт Россия ясно дала понять, что она не государство с сомнительной демократией, которое международное сообщество может обвинять в несоблюдении правил, запрещая ему тем самым действовать в собственных интересах, а настоящая и полноправная демократия.

Своими действиями Россия также стремится противопоставить США свой неопровержимый статус державы и создать новый мир в условиях окончания холодной войны. То есть она хочет положить конец тому миру, где ей могут угрожать "цветными революциями", расширением НАТО до ее границ или опрометчивым размещением элементов ПРО у ее рубежей. (…).  

Если российское общественное мнение в своем большинстве удовлетворено восстановлением позиций России, то элита выказывает признаки беспокойства. Первая причина для сомнений: какой должна быть Россия как держава постзападного мира? Этот вопрос вновь наводит россиян на размышления о принадлежности их страны. Для большинства и россиян и руководства страны, Россия – это не азиатское государство, а великая европейская держава, которая географически расположена в Азии и имеет благодаря своему евразийскому положению возможность в полной мере принять участие в постзападном мире. При этом осознание европейской принадлежности России еще никогда не было столь мощным как в XXI веке, когда этот вопрос был, наконец, открыто поставлен. Кроме того, оба руководителя страны, Владимир Путин и Дмитрий Медведев, постоянно говорят о месте христианства (а точнее православия) в национальном самосознании россиян. (…).

Помимо принадлежности России, перед терзаемой призраками истории российской элитой встает и другой, не менее серьезный вопрос. Не окажется ли вновь приобретенная мощь России, как это уже не раз бывало в прошлом, зданием, возведенном на песке, то есть не обречена ли она на скорое исчезновение? И какой будет его цена? (…). Конечно, если смотреть снаружи, Россия выглядит процветающей. Однако Дмитрий Медведев не стал воздерживаться от резких высказываний в адрес этого видимого благополучия, подчеркнув "вековую экономическую отсталость, привычку существовать за счёт экспорта сырья, фактически выменивая его на готовые изделия".

Помимо бедности некоторые эксперты, такие как Лилия Шевцова, говорят сегодня о политическом тупике или даже провале политической модернизации. Между Россией и Западом, говорят они, существует пропасть: Россия ослеплена ошибочной уверенностью в том, что представляет собой альтернативную Западу цивилизацию, тогда как на самом деле она не воплощает в себе никакой цивилизации. В отличие от азиатских стран, которые сохранили связи со своими традиционными культурами, Россия уничтожила свою культуру и оказалась в "цивилизационном вакууме" или скорее в состоянии неопределенной цивилизации. Выйти из этой ситуации она сможет, лишь разрушив все, что было сделано с 1990 года, следуя указаниям западных стран и отказавшись от притязаний на могущество.

Этот тезис, у которого есть сторонники среди элиты – прежде всего Игорь Юргенс или по крайней мере его близкий к президенту России Институт современного развития -, по всей видимости не может быть безоговорочно принят ни создавшим столь критикуемую государственную модель Владимиром Путиным, ни Дмитрием Медведевым, который верит в необходимость модернизации страны, но не в ее нигилистическую версию, ни, наконец самим обществом, которое никогда не примет столь резкий разворот. Начало 90-х годов оставило у граждан слишком горькие воспоминания: полная и неограниченная свобода, которая однако окончилась полным развалом страны.

Хотя эти идеи и выглядят неприемлемыми для подавляющего большинства населения, у них есть важная положительная черта: они говорят о том, что в России осознают, что модернизация не завершена и что до полного восстановления страны нужно пройти еще долгий путь. Приобретенное влияние является лишь одним из аспектов ее возрождения. Медведев говорит об этом открыто, Путин это знает, общество об этом догадывается.

Такое стремление к созданию современной и нравственной державы неизменно воскрешает в памяти споры в России XIX века. И не говорит ли оно нам о том, что вместо того, чтобы бояться России, пришло время попытаться ее понять, понять, что несмотря на свое положение меж двух миров эта страна ориентируется на Европу и намеревается и в будущем разделять с ней ее судьбу? Нам остается лишь помочь ей на этом пути.