И мы возвращаемся к обсуждению отношений США и России. В студии – Брет Стивенс из Wall Street Journal и Стивен Коэн из Нью-йоркского университета. Итак, Стив, думаю, что Вы считаете картину России, нарисованную при помощи этих интервью, не совсем точной, не так ли?
СТИВЕН КОЭН: Почему Вы так думаете? Что ж, это трюизм, но трюизмы зачастую верны, что Россия настолько большая и сложная страна, что все зависит от того, на что вы в данный момент смотрите. Частично она очень ужасна, частично – нет. Если вы хотите серьезно обсудить это, нужно знать, откуда все это взялось, как все началось. Сегодняшняя проблема: убийство людей, в основном из-за денег, восходит корнями к началу 90-х, когда все грабили государство с разрешения первого постсоветского правительства во главе с Ельциным. Это называлось приватизацией. Когда люди, находящиеся на самом верху, получают разрешение Кремля на то, чтобы присваивать собственность незаконным путем. И когда 20 лет спустя население видит, как показывают опросы общественного мнения, что эта собственность все еще является незаконной, все, кто не является властями, в Москве или в этих маленьких городках, где убивают и избивают журналистов, начинают говорить: «Мы не получили свою долю».
БРЕТ СТИВЕНС: Важно отметить, что, когда Владимир Путин пришел к власти в 2000 году, предполагалось, что он положит конец всему этому. Именно поэтому первоначальные действия против крупных олигархов ельцинской эры считались популярными и законными, даже если они иногда преступали через букву закона. Например, в деле Ходорковского, так как считалось, что эти люди незаконно разбогатели, пользуясь анархией во время правления Ельцина. Путин пришел и заявил: «Мы собираемся установить законность. Применение закона должно быть последовательным». Но на самом деле при Путине произошло вот что: состояния олигархов, связанных с Ельциным, были переданы олигархам, связанным с Путиным. Можно, знаете, пролистать список миллиардеров издания Forbes и выяснить все эти игры между олигархами. Состояние одного, к примеру, будет равно 10 миллиардам долларов, другого, скажем, - два миллиарда. Следовательно, по одному этому факту можно будет понять, насколько он близок к Кремлю. Я на самом деле думаю, что это говорит нам о сущности путинизма.
Но в своей колонке Вы написали о том, как Россия опустилась практически по всем параметрам, о которых Вы писали: свобода мнений, законность. То есть во время ельцинской эры, возможно, были анархия и хаос, но в то же время во многом соблюдались свобода мнений, собраний, прессы, телеканалы были свободны, а теперь все это исчезло.
БРЕТ СТИВЕНС: Да, у анархии есть свои преимущества. Люди могли говорить и делать много разных вещей, что было законным и верным, был самый расцвет настоящего гражданского общества. И самые тревожные вещи по поводу России во время правления Путина и Медведева сегодня необязательно затрагивают то, что происходит между одной группой олигархов и другой. Волнует то, что происходит с неправительственными организациями, этот тип законов, знаете, так называемых антиэкстремистских законов, которые неоднозначно используются против групп, выступающих за гражданское общество. Неоднозначно и, кстати, очень произвольно. Это и то, как обращаются с журналистами, особенно с теми, кто пытается расследовать зверства в Чечне и Кавказском регионе. И это то, что сам Медведев назвал правовым нигилизмом, когда никого не наказывают. New York Times недавно опубликовал несколько историй об этих редакторах из московского региона, с которыми очень жестоко обошлись. У одного редактора осталась травма мозга, и дальше - никакого расследования. Так что, очевидно, Стивен абсолютно прав в том, что у каждой страны, настолько большой, как Россия, будет своя очень большая сложная картина. И она игнорирует стереотипы. Но знаете, если взглянуть на то, что происходит в России или может произойти в будущем, думаю, что на самом деле фраза Медведева о правовом нигилизме настолько же точно характеризует суть сегодняшней России, как и любая другая.
Хорошо. Нам пора завершать передачу. Брет Стивенс, Стивен Коэн, спасибо за участие.
