Кампания администрации Обамы по завоеванию одобрения Сенатом нового договора с Россией по вооружениям СНВ наткнулась на неожиданное препятствие. Некоторые сенаторы захотели лично ознакомиться с материалами официальных переговоров администрации Обамы с Россией.
Почему? Дело в том, что американские и российские официальные лица в своих публичных выступлениях по-разному трактуют содержание договора. Сенаторы имеют право знать – прежде чем они дадут свое согласие на ратификацию договора, от которого зависит безопасность страны – каким образом в ходе переговоров проходило обсуждение положений, ныне вызывающих разногласие.
Расхождения по вопросу противоракетной обороны поражают. Российский министр иностранных дел Сергей Лавров утверждает, что договор увязывает сокращение вооружений с ограничениями систем противоракетной обороны, и эта связь является юридически обязательной. По его словам, Россия может отказаться от соблюдения договора, если «количественное и качественное наращивание США своего стратегического противоракетного потенциала начнёт оказывать существенное влияние на эффективность стратегических ядерных сил России».
Госсекретарь Хиллари Родхэм Клинтон, напротив, настаивает, что договор «не предполагает ограничения наших возможностей развёртывания запланированных систем противоракетной обороны или традиционного наступательного оружия дальнего радиуса действия, сейчас или в будущем».
Однако в «информационном бюллетене», выпущенном через пару недель после заявления г-жи Клинтон, не чувствуется, чтобы Госдепартамент полностью разделял радикальную позицию своего секретаря. Договор «не препятствует Соединённым Штатам развёртывать наиболее эффективную возможную противоракетную оборону», - говорится в заявлении Госдепартамента.
Но между «отсутствием ограничений» и ограничениями, по словам администрации, лишь влияющими на эффективность, есть существенная разница. В действительности, заявление в информационном бюллетене государственного департамента подразумевает, что на противоракетную оборону США на самом деле могут быть наложены конкретные и практические ограничения, стоит России выдвинуть возражение, что американские системы ПРО каким-либо образом влияют на её силы.
Кроме того, по некоторым сообщениям, американские участники переговоров заявили российской стороне, что США не собирается устанавливать стратегические системы противоракетной обороны в Европе. Внести ясность в этот вопрос может только тщательное изучение материалов переговоров.
Г-жа Клинтон неточна, заявляя, что требование сената представить материалы переговоров для изучения является беспрецедентным. Демократы просили в прошлом показать им протоколы переговоров по Договору об ограничении развития систем стратегических наступательных вооружений (ABM), по договору о ядерном оружии средней и малой дальности (Intermediate Range Nuclear Arms Treaty). Сенатор Джон Керри (John Kerry) от штата Массачусетс уверяет, что никто не собирается возводить подобные требования в обычай, но было бы лучше, если бы сенат применял такой стандарт не только по запросу со стороны республиканцев.
Вопрос далеко выходит за чисто теоретические рамки. Когда администрация Рейгана уверяла, что тщательное чтение материалов переговоров по договору ABM способствовало более широкой интерпретации результатов испытаний, чем применялись до тех пор, члены Сената от демократов под руководством Сэма Нунна потребовали доступа ко всем материалам переговоров. Они надеялись, что обнаружат ошибки администрации. Но этого не произошло.
История показывает, как важно точно знать, что заявляет Россия, когда речь идёт о противоракетной обороне. Советский Союз придерживался более ограниченной интерпретации договора ABM, при том, что тайно нарушал этот договор. Сегодня Москва недвусмысленно дала понять, что считает, что новое соглашение СНВ на практике ограничивает нас в том, что мы можем сделать, чтобы защитить себя от баллистических ракет противника.
При желании мы можем отмахнуться от этих заявлений. Однако если Сенату придётся решать голосованием вопрос о ратификации договора, не зная, какие заверения были даны американскими участниками переговоров, если такое действительно имело место, то это позволит России беспрепятственно утверждать, что мы постоянно нарушаем договор. Если мы, например, попытаемся, чтобы справиться с иранской угрозой, расширить противоракетную оборону в Европе, Москва может вспомнить об этих заверениях и обвинить нас в нарушении договора.
Кого интересует, что говорят русские? Да администрацию Обамы и интересует. Это лейтмотив её стратегии «перезагрузки» в отношениях с Россией. Даже и без договора по вооружениям Администрация, подчиняясь воле Москвы, жертвует площадками для систем ПРО в Чешской республике и в Польше.
Если уж мы добровольно идём на такое, на что же мы готовы пойти, если Россия выдвинет обвинение в нарушении договора? Любой оппонент противоракетной обороны сможет заявить, что наши действия по защите нас и наших союзников угрожают «процессу контроля вооружений» и подрывают американо-российские отношения.
Несомненно, Россия не прекратит своего давления в ходе дальнейших переговоров по вооружениям, с целью узаконить и расширить ограничения, накладываемые на нашу противоракетную оборону. Рано или поздно Москва, вероятно, потребует проведения отдельных переговоров по противоракетной обороне или заключения договора в дополнение к договору СНВ, предметом которого должны будут стать системы противоракетной обороны США.
Нам не следует приносить в жертву свои возможности обеспечить защиту жителям Америки. Никакой договор не должен препятствовать продолжению разработок, испытаний и развертывания американских систем противоракетной обороны. В этом вопросе не может быть никакой двусмысленности или неясности. Нынешние дебаты вокруг ПРО отражают более глубокие и ещё более спорные аспекты этого договора. Просто ради самого факта заключения договора президент подписал инструмент, обеспечивающий первенство России как ядерной державы, ограничивающий возможности Америки ответить на будущую угрозу. Такой договор скорее положит начало новой гонке вооружений, чем будет её сдерживать.
Ким П. Холмс, бывший помощник госсекретаря США, вице-президент фонда Heritage Foundation