Незадолго до получения во Дворце Правительства автономной области Валенсия Премии за содействие сближению народов, учреждённой Фондом имени Мануэля Бросета (Fundación Manuel Broseta), Михаил Горбачёв (село Привольное, 1931 год) беседовал с корреспондентами газеты ABC в номере своего отеля в Валенсии.
В присутствии помощника и телохранителя последний президент Советского Союза, засучив рукава рубашки, размышляет о причинах нынешнего кризиса и качестве российской демократии по прошествии двадцати пяти лет после своего избрания на пост Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) и начала проведения комплекса реформ, вошедших в историю под названием «перестройка». Перед началом интервью Горбачёв вспомнил знаменитую фразу Гагарина: «Поехали!».
— Как бы Вы оценили нынешнее состояние демократии в России?
— За последнее время она окрепла, стала сильнее, но я считаю, что мы утеряли некоторые из достижений, которых добились благодаря перестройке. Ведётся много споров о свободе слова или усовершенствовании избирательной системы, но когда говорят о России и о глубине проводимых ею реформ, не всегда принимается во внимание их сложность. Три поколения наших людей жили при советской власти и многие были жертвами репрессий. И, несмотря ни на что, россияне многое сделали для своей страны. Во времена Советского Союза весь наш менталитет был направлен на милитаризацию, на то, что мы должны быть готовы к обороне и войне с врагом, но мы не можем только критиковать тот строй, поскольку добились многих важных свершений. Из страны преимущественно аграрной Россия превратилась в страну индустриальную.
— А как по Вашему мнению оценивают российскую демократию за рубежом?
- Я считаю, что наша демократия находится на полпути. Нужно ещё много сделать для её укрепления. И общество, и правительство считают, что модернизация страны предполагает более сильную власть, однако мне кажется, что нам нужна большая демократия, поскольку это позволит нам вовлечь больше людей и применить более творческий подход к этому процессу. Когда говорят о нашей стране, то исходят из того, что демократические нормы должны находиться на том же уровне, что и в странах, где демократия уже полностью вошла в жизнь. Соединённым Штатам понадобилось 200 лет, чтобы достичь нынешнего уровня демократии, а они хотят, чтобы мы добились того же за 200 дней. Я уверен в том, что у нас больше способностей, чем у американцев – смеётся, - но не настолько.
— Вы достаточно критически относились к Борису Ельцину и заявляли о своих разногласиях с Владимиром Путиным, но при этом положительно отозвались о некоторых наиболее важных решениях Медведева. Вы считаете, что последняя смена власти в Кремле улучшила качество демократии?
— Путин и Медведев сформировались вместе как политики, они друзья и думают одинаково. Это помогает им решать проблемы и принимать совместные решения, а также придаёт уверенность и позволяет избегать ошибок. Но у каждого своя область ответственности, и общество всегда им об этом напоминает, настаивая, чтобы каждый занимал своё место. Не могу сказать, что отдаю предпочтение кому-то из них. Думаю, что очень важно, чтобы между ними было взаимопонимание и чтобы в силу каких-то причин личного характера они не разрушили тех институтов, которые ещё не окрепли. Когда наступят выборы, общество скажет своё слово, а сейчас они должны работать. Но я их критикую, как одного, так и другого.
— Как Вы считаете, в настоящее время Россия играет в международной политике ту роль, которую должна была бы играть?
— После развала СССР России стоило немалых усилий, чтобы встать на ноги. Если бы общество и политический класс не предприняли этого шага, никто не заставил бы нас это сделать. Тем не менее, кое-кому понравилось, что мы это сделали. Сейчас мы можем утверждать, что Россия уже вышла из этого глубочайшего кризиса. Наверняка Господь увидел, что нужно придти на помощь, и полился нефтяной дождь. Сейчас, как мне кажется, Россия более ответственный и надёжный партнёр во всех смыслах. У неё нет имперских притязаний. Желание российского общества состоит в том, чтобы иметь своё собственное государство, крепкое и могущественное. В этом процессе Испания является для нас ориентиром. Мы в России очень уважаем испанцев. Нам предстоит решить много проблем, но мы не хотим в одиночку выполнять эту задачу.
—Как Вы считаете, мировое сообщество понимает эту новую российскую реальность?
—Нет, оно её не понимает.
—Складывается ощущение, что отношение к России колеблется между страхом и презрением…
— Я думаю, что вопрос заключается не столько в страхе или презрении. Просто им не хочется, чтобы Россия вновь стала сильной, но сила давления равна силе сопротивления. Именно поэтому все россияне считают, что России нужно быть сильнее. Если эти механизмы заработают, можно многого добиться. Но почему им нужно бояться России? Мы же не боимся Европы.
— Годы Вашего пребывания у власти совпали с правлением таких мировых фигур как Маргарет Тэтчер, Рональд Рейган, Гельмут Коль...
— Я бы также включил в эту группу бывшего председателя правительства Испании Фелипе Гонсалеса (Felipe González). Я думаю, что он такого же уровня и ничуть не уступает другим.
— Как Вы считаете, нынешние руководители ведущих мировых держав, такие как Ангела Меркель, Барак Обама или Родригес Сапатеро, по своим качествам соответствуют тем, которые в 80-90 годы прошлого века сделали возможным падение Берлинской стены и распространение демократии?
— Нынешние лидеры соответствуют «своему» уровню. Они могут решать проблемы, поскольку это сформировавшиеся и обладающие опытом лидеры. Однако они попали в кризисный период, причиной которого является международная политика США.
—В этом смысле считаете ли Вы Барака Обаму частью проблемы или частью её решения?
— Обама – часть решения проблемы, и притом очень важная часть.
— Такая известная историческая личность как президент США Томас Джефферсон выразил пожелание, чтобы на его надгробном камне было написано только то, что был автором Декларации независимости и закона о свободе вероисповедания. Вас мир будет помнить как отца перестройки и гласности. А как Вы предпочитаете, чтобы о Вас вспоминали?
— Вы меня уже хоронить собрались? Мне же всего 80 лет! (Смеётся). Мне больше нравится эпитафия на могиле моего друга Вили Брандта. Он попросил, чтобы написали следующее: Мы пытались. Мы не играли роль царей. Не всегда всё получается так, как задумываешь. Но во всяком случае мы пытались.
