Футбол – это война

НЬЮ-ЙОРК. Флаги уже развеваются от Голландии до Аргентины и от Камеруна до Японии. Скоро застучат барабаны, зазвучат трубы. Эмблемы будут развернуты, и будут слышны крики сражений. Пришло время: у нас снова чемпионат мира.

Покойный Ринус Михелс, также известный как “генерал”, тренер голландской команды, которая проиграла Германии финальную встречу в 1974 году, правильно отметил, что “футбол – это война”. Когда голландцы взяли реванш в 1988 году и победили Германию, став чемпионами мира, на улицах Голландии танцевало больше людей, чем в день, когда закончилась настоящая война в мае 1945 года.

Как-то раз в 1969 году футбольный матч между Гондурасом и Сальвадором в действительности привел к военному конфликту, известному как Футбольная война. Напряженность между двумя странами уже была достаточно высока. Затем фанатов гондурасской команды атаковали и, что еще хуже, был оскорблен гондурасский национальный гимн и был осквернен бело-голубой флаг страны.

Конечно, футбольные войны являются редкостью (действительно, я не могу вспомнить другой пример), но идея, что международные спортивные соревнования обязательно вдохновляют на теплые братские отношения – идея, выдвинутая бароном де Кубертеном, основателем современных Олимпийских игр – является романтической фикцией. Жестокость британских футбольных хулиганов, например, отражает особую ностальгию по войне. Жизнь в мирное время может быть скучной, а британская слава осталась далеко в прошлом. Футбол является возможностью ощутить глубокое волнение сражения, не рискуя сильно пострадать, и при этом отделаться поломкой всего лишь нескольких костей.

Даже когда футбол не приводит к настоящему кровопролитию, он вызывает сильные эмоции ‑ примитивные и племенные – напоминая дни, когда воины наносили на лицо краску и прыгали вверх-вниз в воинственном танце, крича, подобно обезьянам. Характер игры способствует этому: скорость, коллективная агрессия.

Теннис не создает безумия в национальном масштабе. Даже бокс не делает этого, за исключением очень редких случаев, когда Джо Луи, “коричневый бомбардировщик”, победил Макса Шмеллинга, нацистского фаворита, в 1938 году. В конце концов, эти формы сражения являются сражением между двумя индивидуумами, а не между двумя племенами.

Артур Кестлер был прав, когда сказал, что существует национализм и существует футбольный национализм ‑ и что последний ощущается более глубоко. Кестлер сам, будучи рожденным в Будапеште, но оставаясь гордым британским гражданином, оставался венгерским футбольным националистом всю свою жизнь.

Футбольный национализм помогает иметь традиционных врагов, старые обиды и унижения, которые надо компенсировать, пусть даже символически. Американцам, которые не так хороши в футболе и не прокляты великой исторической ненавистью, было бы трудно разделить веселье голландцев, скажем, если бы немцам нанесли поражение в 1988 году, или веселье корейцев, когда они побеждают Японию.

Возможно, самым лучшим примером спортивного национализма такого типа была не футбольная игра, а финал чемпионата мира по хоккею в 1969 году, когда Чехословакия победила Советский Союз, спустя всего год после того, как советские танки ворвались в Прагу. Чешские игроки направили свои клюшки в русских словно ружья, и их победа спровоцировала антисоветские беспорядки дома.

Очевидно, что вне зависимости от того, на что, возможно, надеялся де Кубертен, космополитизм и межэтническое братство присущи человеку в меньшей степени, чем необузданные эмоции племени. Племя может быть клубом, кланом или нацией. До второй мировой войны футбольные клубы часто имели этническую или религиозную составляющую: Тоттенхэм Хотспур был “еврейским”, в то время как Арсенал был “ирландским”. Остатки такой маркировки остались: над Аяксом из Амстердама все еще насмехаются провинциальные оппоненты и называют его “еврейским клубом”. А клубы из Глазго, Селтик и Рейнджерс, все еще разделены по религиозной принадлежности, Селтик является католическим, а Рейнджерс – протестантским.

Но раса или религия в обычном их понятии не важны. Французские футбольные герои, которые выиграли чемпионат мира в 1998 году, включали людей африканского и арабского происхождения, и они этим гордились. Большинство успешных современных футбольных клубов представляют собой такую же смесь, как рекламные объявления Бенеттон, с тренерами и игроками со всего земного шара, но это, кажется, никоим образом не уменьшило энтузиазм местных приверженцев. В некоторых странах футбол является единственной вещью, которая связывает непримиримых людей, шиитов и суннитов в Ираке, мусульман и христиан в Судане.

Конечно, большинство разумных людей немного похожи на Кубертена. Племенные эмоции сбивают с толку, и они опасны, если дать им выход. После второй мировой войны, по очевидным причинам, выражение националистических эмоций было, практически, табу в Европе (тем более, в Германии). Мы все стали хорошими европейцами, а национализм остался для расистов. Однако и Кестлер был прав, эти эмоции нельзя было легко разрушить. Им нужен был какой-то выход, и футбол его предоставил.

Футбольный стадион стал своего рода резервацией, где табу на племенное безумие и даже расистский антагонизм были ослаблены, но только частично: когда болельщиков Аякса дразнили гнилыми евреями и это переросло в настоящее насилие, иногда сопровождающееся коллективным шипеньем, имитирующим выделяющийся газ, городские власти решили вмешаться. Некоторые игры были вынуждены проводить без присутствия болельщиков соперников.

Не все футбольные игры полны негативных чувств и жестокости. Чемпионат мира этого года также может стать фестивалем братства и мира. Мало кто теперь будет беспокоиться, если выиграет Германия.

Но факт, что спорт может высвободить первобытные эмоции, не является причиной для того, чтобы отменить его. Так как такие чувства не могут быть просто отброшены, лучше позволить их ритуальное выражение, аналогично тому, как страх смерти, боязнь жестокости и старости находят свое выражение в религии или в корриде. Даже если некоторые футбольные игры провоцировали жестокость, а в одном случае даже войну, они, возможно, послужили положительной цели сдерживания наших более диких порывов, направляя их в русло обыкновенного спорта.

Так пусть начнется игра, и пусть выиграет лучшая команда! Которой, конечно, является команда Голландии, страны, в которой я родился.