Экспертов и публику мучит непростой вопрос: смогла ли Ангела Меркель навязать свою волю Николя Саркози на их последней встрече или все же нам стоит говорить о франко-германском компромиссе? Два мнения и два заголовка, которые появились на одной полосе Figaro 15 июня этого года. За последние месяцы перед нашими глазами прошла целая череда неофициальных упреков и публичных примирений. Громкие слова о добрососедских отношениях оказываются, тем не менее, не в состоянии развеять укоренившиеся сомнения. Так, Париж громко и четко раскритиковал существующие в Германии потребительские ограничения, тогда как немецкое общественное мнение просто возмущено французским «заговором» (Трише и Стросс-Кан), который позволил банкам страны сбросить с себя груз обязательств по многим вопросам. В целом атмосфера далека от идеала, а возникающие тут и там мелкие промахи и нестыковки лишь подливают масла в огонь. Почему, например, был отложен официальный ужин на высшем уровне? По просьбе германской стороны, говорят в Елисейском дворце. Ничего подобного, этого хотел Париж, отвечают в Берлине. И кому тут верить?
Не стоит говорить и о пока довольно туманном «видении будущего», которое Германия навязывает странам ЕС. Немецкий «муравей» дает в долг крайне неохотно (в чем он, безусловно, отнюдь не одинок), однако большая часть его продукции идет на экспорт как раз таки для живущих по соседству «стрекоз», что делает его в определенной степени зависимым от них. Не понимая всей глубины ситуации, Ангела Меркель использует разного рода уловки и совершает нередко противоречащие друг другу шаги. В начале финансовой катастрофы, на саммите в Лондоне в 2008 году она отвечала на все предложения высокомерным отказом, излучая непоколебимую уверенность во вселенской добродетели своего национального банка. Тем не менее, ей пришлось резко сменить тон, когда немецкая финансовая плотина рухнула под напором кризисной волны. В начале 2010 года она вновь запела старую песню, заблокировав помощь Греции во имя все того же всеобщего блага (а также предвыборных перспектив в Северном Рейне - Вестфалии).
«Рациональная» и «добродетельная» экономия делает Ангелу Меркель настоящим воплощением духа современной Германии. Тот факт, что немцы предпочитают класть деньги в кубышку на самом деле не является результатом какой-либо правительственной конъюнктурной стратегии. Вообще, Германия всегда, еще задолго до кризиса, отличалась осмотрительностью в финансовых вопросах. Демографический спад и проблемы с преемственностью поколений лишь добавили ей осторожности. Современный немец не тешит себя имперскими амбициями и не жаждет приключений. Он находит определенное удовлетворение в своей добропорядочности, он экономен, не живет в кредит, как его европейские и американские собратья, и ни у кого не сидит на шее. Он взращивает в себе нечто вроде той духовной косности и неподвижности, которую мы видим у профессора Унрата до встречи с голубым ангелом в фильме Йозефа фон Штернберга. В прошлом коммунисты, а также культурный авангард, немало высмеивали этот образ мыслей мелкого буржуа. Тем не менее, сами они создали за берлинской стеной на востоке одно из самых «душных» и застойных государств в истории. Ангела Меркель родилась именно в этой стране, поэтому неудивительно, что она еще носит на себе отпечаток недиссидентской юности, которая прошла в стране всеобщей и насаждаемой посредственности.
Европейский союз – доверчивый ребенок. Ему понадобилось целых десять лет, чтобы понять, что Греция мухлюет со своей отчетностью. Сегодня же он не осознает, что через полгода экономная и нравственная Германия обойдется ему в десять раз дороже. Долгое нежелание Берлина принять участие в спасении Греции (не расстраивать же избирателей!) серьезно ударило по биржевым позициям Португалии, Испании и Ирландии. В скором времени очередь может дойти до Италии и Франции. Кроме того, затягивание процесса вполне способно парализовать наметившееся восстановление мировой экономики, в связи с чем Меркель регулярно получает телефонные звонки от Обамы. Если сравнить необходимые для спасения Греции суммы, которые требовались в январе и о которых говорили в июне Европа и МВФ, не сложно прийти к выводу, что цена (проигранной) кампании Меркель значительно перевешивает безрассудные махинации в Афинах. Греция слаба, однако Германии сильна, и ей непростительно использовать общественные деньги для сомнительных предвыборных интриг.
Приходится признать, что сегодня Берлин ведет сольную партию за счет своих соседей. Германия чувствует себя стесненной в рамках ЕС и, как Унрат с Лолой, дает волю своему воображению. Еще при Шредере, который, кстати, всего за месяц сменил портфель канцлера на кресло одного из директоров «Газпрома», она стремилась двигаться выше и дальше: ее новым фронтиром, «Дальним Востоком» стала «модернизация» России. В кабинете Меркель висит портрет Екатерины II, немецкой княгини, которой удалось стать властительницей Российской империи. Была она, как считается, просвещенным (Медведев) деспотом (Путин). Плевать на мечты, говорят сегодня, все это выгодно, очень выгодно! Из России – нефть, газ и другое сырье. В Россию – финансы и промышленные возможности объединенной Германии. Подобные рассуждения будоражат немецкое общественное мнение. Ядерщики и «зеленые», прогрессивные профсоюзы и консервативные предприниматели, капитал и труд – все они возвращаются к основам XIX века. К черту Club Med – у нас есть огромная Россия. Прощай, Париж. Привет, Москва!
В чем можно обвинить увлеченную этой идеей Германию? В крайнем эгоцентризме? В империалистических амбициях? Нет. Скорее уж в редкой наивности. Считать, что модернизация экономики России осуществима без демократизации общества, значит мыслить какими-то нереальными категориями. Десять лет путинской «вертикали власти» ознаменовались полным фиаско: несмотря на колоссальные вливания нефтегазовой манны, бездонная пропасть коррупции не позволила добиться хоть сколько-нибудь заметного прогресса. В отсутствии свободы слова аферисты и преступники поглощают все ресурсы страны. Демократизация здесь является ключевой составляющей модернизации. В этой связи немецким кредиторам стоит задуматься о судьбе крупного франко-российского займа, соглашение о котором было подписано более века тому назад.