Сегодня (статья опубликована 24 июня - прим. перев.) президент России Дмитрий Медведев встречается с президентом Обамой в Овальном кабинете, а в грядущие выходные оба лидера примут участие в саммитах «большой семерки/восьмерки» и «большой двадцатки», которые пройдут в Канаде. Несомненно, Иран будет важной темой на повестке встречи Обамы и Медведева.
На прошлой неделе министр обороны США Роберт Гейтс охарактеризовал российскую стратегию в отношении Ирана как «шизофреническую». Как мы уже написали на сайте www.TheRaceForIran.com, мы не считаем иранскую политику России «шизофренической». Скорее, она является текущей попыткой принимающих решения лиц в Москве уравновесить свои отношения с Исламской республикой с другими интересами. Однако способ, которым Россия пытается добиться этого равновесия, значительно изменился за последний год. В результате иранские политики и аналитики проводят переоценку преимуществ и сложностей в отношениях Исламской республики с Россией.
Все это подчеркивает огромные стратегические возможности, открывающиеся перед Соединенными Штатами в отношении Ирана – однако, к сожалению, нет никаких доказательств того, что администрация Обамы понимает это или готова к каким-либо действиям.
Иранская стратегия России
С момента окончания «холодной войны» и развала Советского Союза, Исламская республика усердно трудилась над построением стратегических партнерских отношений с постсоветской Россией. Конечно, для многих иранцев отношения с Россией (бывшим СССР) сопряжены с тяжелым историческим «багажом». Но с иранской точки зрения, Россия – это «великая держава», наиболее склонная к поиску способов уравновесить американскую гегемонию в мире после «холодной войны» - и это важное стратегическое соображение, учитывая непрекращающуюся враждебность США по отношению к Исламской республике.
С российской точки зрения Иран являлся рынком для продажи обычных вооружений (хотя он никогда и не был столь объемным, как некоторые другие рынки российского оружия, например, Китай и Индия) и ядерных технологий для мирных целей (воплощенных в российском участии в строительстве Бушерской АЭС). Иран также был конструктивным партнером России по вопросам региональной безопасности в Центральной и Южной Азии, занимая «пророссийскую» позицию в ряде региональных конфликтов (например, Таджикистан, Нагорный Карабах, Чечня и Афганистан) с самого начала эпохи, наступившей после окончания «холодной войны».
Кроме того, Россия стремилась представить себя в роли потенциального «партнера» в сфере разработки энергетических ресурсов Ирана. В 1997 году государственная компания «Газпром» стала одной из первых иностранных энергетических фирм, инвестировавших в разработку огромного газового месторождения Южный Парс (в рамках совместного предприятия с компаниями Total и Petronas). После того, как Владимир Путин стал президентом Российской Федерации в 2001 году (так в тексте – прим. перев.), «Газпром» и Министерство нефти Ирана сформировали совместную комиссию по «координации» с Россией иранского газового экспорта. Российское правительство оказало политическую поддержку планировавшемуся газопроводу из Ирана в Пакистан и Индию, в то время как «Газпром» предложил техническую поддержку и даже намекнул на готовность помочь профинансировать проект.
Всего лишь несколько лет назад иранско-российские отношения, казалось, двигались в сторону еще более тесного стратегического сотрудничества. (Например, в 2007 году Путин стал первым немусульманским главой государства или правительства, принятым Верховным лидером Исламской республики аятоллой Али Хаменеи, и в тот момент это казалось крайне важным символическим жестом). Однако с тех пор, как в 2008 году Дмитрий Медведев заменил Путина на посту президента Российской Федерации (а Путин стал премьер-министром), стали все более очевидны пределы готовности России действовать в стратегическом партнерстве с Исламской республикой.
Например, стало очевидно, что готовность Москвы поддерживать Иран в роли ведущего экспортера газа в конечном итоге зависит от собственной позиции России в роли ведущего мирового производителя и экспортера природного газа – позиции, которая помимо всего прочего, заставляет Россию предотвращать прямую конкуренцию, которую могут составить ей на европейских рынках, где уже давно закрепился «Газпром», иранские экспортеры.
Говоря шире, непреодолимое стремление Москвы уравновешивать свою заинтересованность в более тесных связях с Тегераном с другими важными внешнеполитическими интересами – включая отношения с Вашингтоном – регулярно сводило на нет иранские усилия по максимизации стратегических и экономических преимуществ от сотрудничества с Россией. За последние 20 лет Россия не раз была готова ограничить экспорт своих вооружений в Иран в обмен на уступки со стороны Соединенных Штатов. Более того, в ответ на американское давление и уговоры Россия отказалась от своих обязательств по предоставлению Исламской республике технологий по обогащению и переработке урана.
Внешнеполитический «процесс поддержания равновесия», практикуемый Россией, также отражается в ее подходе к иранскому ядерному вопросу. С момента вторжения в Ирак в 2003 году российские лидеры стремились ограничить одностороннее применение к силе против иранских ядерных объектов со стороны Соединенных Штатов (или Израиля).
В этой связи Москва заинтересована в том, чтобы удерживать обсуждение иранского ядерного вопроса в рамках Совета безопасности ООН, где Россия, как постоянный член, имеет значительное влияние, а не давать Соединенным Штатам решать эту проблему через специально созданную «коалицию согласных» или «коалицию единомышленников», которая практически гарантированно не будет включать Россию.
По этой причине Москва никогда не была готова использовать свое вето, чтобы предоставить Ирану «всеобъемлющую» защиту от санкций Совбеза. Вместо этого, в четырех случаях – последний из которых произошел в этом месяце – Россия поддерживала резолюции, налагающие санкции против Ирана из-за его ядерной программы, одновременно предпринимая дипломатические усилия, чтобы смягчить текст этих резолюций и гарантировать, что Вашингтон не сможет правдоподобно истолковать их, как санкционирующие использование силы.
В этом отношении кажется сомнительным, что Россия действительно хочет найти дипломатическое решение ядерного вопроса, что практически гарантировано будет неразрывно связано со значительным улучшением американо-иранских отношений. Хотя Россия явно выступает против американских (или израильских) военных ударов по ядерным объектам Ирана, Москва никогда не настаивала на том, чтобы Вашингтон предложил Тегерану более всесторонние гарантии безопасности или другие стратегические стимулы, способные упростить ядерные переговоры – несмотря на то, что российские дипломаты считают, что подобные предложения обязательны для достижения дипломатического прогресса. Как объяснили нам российские дипломаты, неспособность Вашингтона проводить эффективную дипломатию в отношении Тегерана создает для России «конструктивную парадигму»: Соединенные Штаты могут предпринимать действия, достаточные для предотвращения дестабилизирующего военного конфликта с Ираном, но недостаточные для достижения реального сближения, которое, помимо всего прочего, способно ослабить стратегическую ценность Москвы для Тегерана и выпустить на европейские и другие рынки иранский газ, способный напрямую конкурировать с российским газовым экспортом.
В том случае, когда Москва предлагала конкретные решения ядерной проблемы с 2003 года, эти решения делали упор на участии Ирана в многосторонних центрах ядерного топливного цикла – центрах, которые очень удобно базировались бы в России. Российская поддержка предложения Эль-Барадеи в октябре 2009 года была схожим образом своекорыстной: это предложение давало России усиленную роль в предоставлении ядерных продуктов «с добавочной стоимостью», одновременно ограничивая развитие собственного потенциала Ирана в области топливного цикла.
Переоценивая иранский подход к России
Конечно же, иранские политики и аналитики прекрасно осознают эту динамику. Ряд недавних изменений в иранской стратегии России – например, готовность Москвы поддержать четвертый раунд санкций ООН против Ирана даже после того, как Бразилия и Турция договорились в Тегеране о схожей сделке об обмене топливом, нерешительность российских чиновников по поводу будущих поставок зенитных ракет С-300 в Иран и т.д. – похоже, побуждают переоценку позиции Исламской республики по отношению к России.
В этой связи мы были поражены недавним интервью с Кайханом Барзегаром (Kayhan Barzegar) по вопросу иранско-российских отношений, опубликованном в нескольких иранских СМИ. Кайхан – это блестящий ученый и аналитик по вопросам внешней политики, преподающий в Исламском университете Азад. Он также является старшим научным сотрудником Центра стратегических исследований и Центра ближневосточных стратегических исследований (оба центра находятся в Тегеране), и поддерживает связи с Научным центром международных дел им. Белфера, входящим в структуру Школы государственного управления имени Джона Кеннеди. Наблюдения Кайхана по поводу иранско-российских отношений, несомненно, заслуживают внимания благодаря своим собственным достоинствам, но они также могут продемонстрировать, что нынче думают по поводу России в иранских внешнеполитических кругах.
Кайхан пишет о разных взглядах на отношения с Ираном, проповедуемые президентом Медведевым и его советниками, с одной стороны, и элементами российского аппарата национальной безопасности (МИД, Министерство обороны, Совет по национальной безопасности) и Путиным, с другой. С его точки зрения, Медведев и окружающие его элиты считают, что непременным условием сохранения власти является успех российской экономики. Это требует более тесных отношений с Соединенными Штатами и Западом, что заставляет российских лидеров принимать, как минимум, некоторые из требований Вашингтона и его союзников, включая то, что касается ядерной программы Ирана. Сближаясь с Западом, эти лидеры могут расширить зону «экономического и стратегического влияния» России в мире.
Подобный анализ, несомненно, кажется правдоподобным, особенно
по следам глобального финансового кризиса. Как раз на этой неделе Игорь Сечин – бывший ближайший советник Путина в Кремле, председатель Совета директоров «Роснефти» и главная фигура среди силовиков – рассказал газете Financial Times, что «[глобальный финансовый] кризис показал уязвимость российской экономики в ее зависимости от определенных видов полезных ископаемых. Это не может нас не беспокоить».
В прошлом месяце мы встречались с российским вице-премьером Сергеем Ивановым – близким союзником Путина – во время его визита в Вашингтон. Помимо всего прочего, Иванов был явно доволен решением администрации Обамы возродить «соглашение 123» о сотрудничестве с Россией в сфере гражданской атомной энергетики, которое может предоставить России значительные новые международные деловые возможности в области мирного атома. (Это соглашение было достигнуто, когда в Белом доме заседал Джордж У. Буш, но затем было законсервировано после того, как Россия отправила свои войска в Грузию.)
В специальном приложении к газете The Washington Post, подготовленном «Российской газетой» и опубликованном 23 июня, стратегический контекст визита Медведева в США описан очень откровенно:
Для Медведева очень необычно сделать столицу государства второй остановкой своей поездки. Его первой остановкой на этой неделе является Сан-Франциско, а более конкретно – Кремниевая долина. Медведев встретится с ведущими американскими предпринимателями, заинтересованными в начале или расширении деловых связей с Россией. Впервые в истории этих отношений мы можем увидеть, что в центре внимания находится технологическое сотрудничество, а не инвестиции в нефть и газ. Планы Медведева отражают суть его основной повестки дня, а именно инновационные и технологические прорывы для российской экономики и уменьшение зависимости от ископаемого топлива, призванные помочь стране догнать развитые страны. Для подобной повестки дня нет никаких значительных препятствий.
Во-первых, действующая администрация США объявила о «прагматичном» подходе к мировым делам. Это означает, что для нее более не является приоритетом раздражение Москвы по чувствительным вопросам, вроде соблюдения прав человека или демократических ценностей, которые были любимыми темами предыдущей администрации. Во-вторых, администрация Обамы обращает меньше внимания на постсоветских соседей России… Эти изменения помогли Соединенным Штатам создать более конструктивные отношения с России и избавиться от чрезмерной страстности, характеризовавшей предыдущее десятилетие… наилучшее подтверждение успешности этого подхода было продемонстрировано, когда Совет безопасности ООН голосовал по новой резолюции более жестких санкций против Ирана, которые США давно обсуждали с Китаем и Россией. Теперь Россия может ждать чего-то взамен, и учитывая повестку дня Медведева, это что-то может быть улучшением экономического сотрудничества, особенно в сфере технологий.
Так что покамест Соединенные Штаты, похоже, нужны России больше, и – учитывая тот факт, что «администрация Обамы обращает меньше внимания на постсоветских соседей» - Иран нужен ей несколько меньше. Конечно, Россия по-прежнему очень заинтересована в сохранении сотрудничества с Ираном. Иранские дипломаты говорят, что после публичного обмена критическими замечаниями, прозвучавшими из уст российских и иранских чиновников в мае 2010 года, российский министр иностранных дел Сергей Лавров выбрал примирительный тон в телефонном разговоре со своим иранским коллегой Манучехром Моттаки (Manouchehr Mottaki). Путин и другие российские чиновники также публично подтвердили обязательства России по вводу Бушерской АЭС в эксплуатацию к концу этого года.
Схожим образом и Исламская республика по-прежнему заинтересована в поддержании с Россией максимально продуктивных отношений. Как говорит об этом Барзегар, между двумя странам по-прежнему существует «логика» «взаимной необходимости».
Россия остается важным стратегическим актором и постоянным членом Совета безопасности, имеющим право вето. Более того, Иран заинтересован в сотрудничестве с Россией по вопросам ядерной энергетики и доступа к современным оборонительным вооружениям.
В этой связи иранский парламентарий, входящий в комитет Маджлиса по национальной безопасности, заявил в начале этой недели, что «на самом деле, Россия и Китай проголосовали (за санкции) из сочувствия… Чиновники Министерства иностранных дел разговаривали с российскими коллегами и считают, что эти две страны проголосовали (подобным образом), чтобы предотвратить более жесткие действия против Ирана». (Сразу после голосования по санкциям некоторые парламентарии призвали к переоценке отношений Ирана с Россией и Китаем, но теперь кажется, что эти призывы решительно отвергаются.)
Однако [голосование] подчеркнуло структурные пределы российской готовности стратегически сотрудничать с Ираном. Как замечает Барзегар, интерес российской элиты к установлению по-настоящему независимой национальной стратегии и глобального положения России – это «долгосрочная» цель. Барзегар также замечает, что Россия – как и другие имеющие право вето постоянные члены Совета безопасности – почувствовала «потенциальную угрозу» со стороны Совместного заявления, о котором Бразилия и Турция договорились с Ираном в прошлом месяце. С нашей точки зрения, это чрезвычайно важное наблюдение.
Готовность России проголосовать в Совете безопасности за санкции отразила, по крайней мере, частично, ее интерес к защите того, что российские элиты считают «великодержавными» прерогативами своей страны. Российское руководство испытало тревогу по поводу сделки между Ираном, Турцией и Бразилией не по содержательным вопросам, а потому, что Совместное заявление представляло собой потенциальное ослабление политической монополии, осуществляемой признанными ядерными государствами – которые также являются постоянными членами Совета безопасности – в отношении того, что описано в Хартии ООН, как вопросы «международного мира и безопасности».
Российская позиция по ядерному вопросу подчеркивает более широкую картину: Москва фундаментально встревожена возвышением Исламской республики в роли настоящей региональной державы на границах с Россией и другими странами, которые российская власть по-прежнему считает «постсоветским пространством». Утверждение Гейтса о том, что будучи президентом РФ Путин сказал ему, что Иран – это крупнейшая угроза безопасности России – даже если это и правда – несомненно отражает намеренное преувеличение со стороны Путина. Тем не менее, похоже, что и Путин, и Медведев предпочитают держать Исламскую республику «на привязи».
Из-за этих ограничений Барзегар утверждает, что Россия (и Китай) в лучшем случае являются «краткосрочными решениями» для Ирана, так как эти страны принимают правила и порядок существующей международной системы, в основном укрепляющей американские интересы.
Хотя мы считаем, что со временем Китай превращается в более существенный стратегический выбор для Исламской республики (несомненно, более существенный, чем Россия), аргументы Кайхана подчеркивают важную тему нашего анализа: критическая масса иранских политических элит по всему спектру политических фракций Исламской республики продолжает понимать, что их страна продолжает сталкиваться с требованиями национальной безопасности и внешней политики, которые могут быть удовлетворены – или, наилучшим образом удовлетворены – лишь через сближение с Соединенными Штатами.
Конечно, иранские лидеры (включая Верховного лидера аятоллу Хаменеи) демонстрируют глубокий скепсис относительно намерений США – что понятно, учитывая историю американской политики по отношению к Ирану и разочаровывающий опыт Тегерана в его попытках протянуть руку Соединенным Штатам.
Политические элиты в Вашингтоне, настаивающие на том, что именно иранские лидеры обязаны загодя пойти на значительные уступки США, чтобы продемонстрировать свои честные намерения относительно взаимодействия, не добьются подобной настойчивостью ничего положительного. (Учитывая историю отношений и несоответствие военного потенциала Ирана и Соединенных Штатов, иранским лидерам нужно загодя знать, что Вашингтон всерьез подходит к настоящей перестройке американо-иранских отношений и готов уважительно относиться к Исламской республике как к полностью суверенному государству.)
В то время как президент Медведев прибывает в Вашингтон, для администрации Обамы будет пустой тратой времени рассматривать трудности в иранско-российских отношениях в первую очередь как возможность выторговать у Москвы еще несколько тактических уступок по связанным с Ираном вопросам. Вместо этого, президенту Обаме и его советником стоит увидеть в этих трудностях дополнительное подтверждение реальной стратегической возможности, которую даст Соединенным Штатам сближение с Исламской республикой.
