Нефтяное пятно и американский национализм

Американское чувство “исключительности”, особенно когда оно превышает пределы, похоже на цунами, которого следует избегать. Нефтяная компания «Бритиш Петролиум» (BP) как раз сейчас начинает это понимать.

Катастрофа окружающей среды, разрушающая сообщества, расположенные на побережье вдоль всего Мексиканского залива, и убивающая морскую жизнь, является трагедией мирового значения. Компания BP вынуждена принять значительную часть обвинений на себя. Так же, предположительно, должны поступить американские компании «Трансоушен» (Transocean) и «Халлибуртон» (Halliburton), которые, были частью этого обреченного на неудачу предприятия. Но их национальная принадлежность, кажется, позволила им избежать ответственности.

Корпоративная вина BP огромна. Такой же была вина американских компаний, которые стали причиной химической катастрофы на заводе Union Carbide в Бхопале, Индия (в которой изначально погибло 3000 человек и, возможно, 15 000 человек в последующие годы), и вина тех компаний, которые стали причиной аварии на нефтяной платформе Пайпер-Альфа, в которой погибло 167 человек на Северном море в 1988 году. Корпоративный грех не является чем-то неведомым в США.

Прежде чем атаковать якобы иностранную компанию BP, американские политики могли бы сделать на какой-то момент паузу и засвидетельствовать близкое родство между политикой и нефтяной промышленностью в Соединенных Штатах. Это определенно одна из самых основных причин слабого регулирования в сфере глубинного бурения для добычи нефти.

Ничто из этого не оправдывает инженерные ошибки и плохую общественную дипломатию BP. Не стал бы я пытаться приуменьшать весь ужас того, что произошло. Но это действительно напоминает нам, что США хоть и являются во многих отношениях самым глобализированным обществом в мире, они также могут быть на удивление замкнутыми и националистичными. Знания американцев по поводу того, что происходит за границей, ограничены и часто представляют собой карикатурное изображение остального мира.

Американцы идентифицируют BP как английскую фирму, и они знают, что Англия находится в Европе. Они также знают, что ситуация в Европе ухудшилась. Ее валюта рушится подобно ее древним зданиям. Это исторический реликт, обанкротившийся, но все еще хвастающийся.

Европа, подобно BP, имеет свою долю проблем. Но мы не должны позволять американским политикам, у которых даже нет паспортов, списывать нас с той покровительственной насмешливой улыбкой, которую европейцы ранее запасли для администрации и политики президента Джорджа Буша.

Европейский Союз, несмотря на все бедствия евро, остается самой крупной экономикой в мире. Она больше экономики Америки, почти в два раза больше экономики Китая и примерно в четыре-пять раз больше экономики Индии.

ЕС является самым крупным торговым блоком в мире, и он справился с ростом роли Китая на мировом рынке намного лучше, чем Америка и Япония. За десятилетие после 1999 года доля Китая в общем мировом экспорте выросла с 5,1% до 12,4%. Доля Японии упала на четыре процентных пункта, а доля Америки почти на семь, с 18% до 11,2%, в то время как доля Европы упала только на 2,4 процентных пункта, с 19% до 16,6%.

У Европы самые лучшие показатели по охране окружающей среды из всех крупных мировых держав, она является самым крупным в мире источником помощи для бедных стран, и она политически стабильна. Проблема Европы заключается частично в том, что, как она полагает, является ее величайшим достижением. Европейцы думают, что у них самый высокий уровень жизни в мире, в совокупности со свободой и социальной сплоченностью. Демократия благосостояния идет рука об руку с плюрализмом, принципом господства права и укоренившейся цивилизацией.

Ограниченное самоудовлетворение делает нас стойкими к принятию изменений, необходимых для поддержания стандартов и уровня жизни. Наше чувство обладания правами зашло далеко вперед и обогнало нашу способность платить за эти права.

Именно поэтому так много европейских стран сегодня сталкивается с такими огромными дефицитами в государственном секторе и с падением уровня рождаемости и ростом стареющего населения, что в следующие несколько лет мы, скорее всего, будем отставать по уровню роста еще больше по сравнению с конкурентами Европы.

Предполагалось, что введение евро подтолкнет к развитию менее динамичные и менее конкурентоспособные экономики, расположенные, в основном, на юге континента, что евро снизит их затраты и увеличит конкурентоспособность. И они смогут подняться до уровня более эффективных и более разумно управляемых экономик, таких как экономика Германии.

Этого не случилось. Испания, Греция, Португалия и Ирландия, в частности, позволили низким процентным ставкам, которые сопутствовали введению евро, усилить внутреннюю деловую активность. Не проводя структурных реформ, они позволили вырасти зарплатам и расходам внутри страны, что уменьшило конкурентоспособность по сравнению с экономиками, которые управлялись лучше. Например, разрыв между Испанией и Германией в отношении эффективности затрат составляет, возможно, более 20%.

Это кризис, с которым Европа сейчас столкнулась. Как мы можем пройти через реформы, которые снизят государственные затраты до уровня, который мы сможем себе позволить, и как мы сможем увеличить способность состязаться на международном уровне? Мы должны расширить наш рынок для новых услуг и источников энергии, изменить непозволительно щедрые пенсионные выплаты, инвестировать больше в исследование и развитие, реформировать наши университеты и направлять больше денег в развитие отраслей промышленности будущего, таких как экологические технологии, где будут создаваться новые рабочие места.

Европейское чувство “исключительности” – идея, что мы лучше всех в том, что касается создания ценностей и благополучия ‑ такая же большая проблема, как и в Америке. Мы не будем благоденствовать и процветать в будущем, полагаясь только на наши прошлые достижения. Добро пожаловать в двадцать первый век. Европейцы должны к нему приспособиться, расти, сталкиваясь с его проблемами, и противостоять конкуренции со стороны развивающихся государств. Мы не можем жить все время в прошлом, таком же впечатляющем, как и его реликвии.