Облако Хиросимы до сих пор не дает развиваться послевоенной дружбе

Над жутким скелетом «атомного купола» в Хиросимском мемориале порхали голуби мира. Гремел торжественный звук буддийского храмового колокола. Но этой неизменно красивой и неизменно горькой церемонии ещё большую горечь добавляло писутствие одного человека. Этот человек — Джон Рус (John Roos), посол США в Японии и первый представитель американского государства, посетивший этот мемориал за шестьдесят пять лет, минувшие с тех пор, как была сброшена атомная бомба.

В некотором смысле решение Барака Обамы отправить на церемонию посла можно назвать прямолинейным. Несмотря на риск ответной реакции в США, где отдельные критики могут ошибочно принять приезд Руса за попытку извиниться, Хиросима — это мощный символ ядерного разоружения, за которое активно выступает президент. Ещё с прошлого года, когда Обама произнёс свою пражскую речь, в которой призвал освободить мир от ядерного оружия, власти городов Хиросима и Нагасаки призывали его посетить их, хотя их приглашения он пока не принял.

Возможно, здесь замешаны и эмоции. Конечно, можно утверждать, пусть и не с абсолютной убедительностью, что, сбросив две бомбы, американцы приблизили окончание войны и сберегли жизни людей. Но ведь так трудно читать рассказы о ядерных бомбардировках и их последствиях — мирные люди сгорали заживо, превращались в пар, или погибали спустя месяцы, киша личинками, — и не чувствовать, что применять такое ужасное оружия — неправильно.

На кону есть и кое-что ещё. Сложно переоценить важность союза между США и Японией для обеих стран в последние шестьдесят лет. Но ирония судьбы (зачастую замалчиваемая) заключается в том, что эти отношения были построены если не на лжи, то на тщательно продуманной двусмысленности.

Эта двусмысленность неразрывно связана с теми «объятиями», в которые, по словам историка и блистательного специалиста по послевоенным отношениям Джона Дауэра (John Dower), заключили друг друга победители-американцы и разгромленные японцы. После бомбардировок президент США Гарри Трумэн не сумел сказать американскому народу правду.

«Первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму, на военную базу», — сказал он. — «Это было сделано потому, что мы хотели избежать, насколько это возможно, убийств мирных граждан». Только в августе 1946-го, когда под жесточайший рассказ Джона Хёрси (John Hersey) о последствиях бомбардировок был выделен целый выпуск New Yorker, истинное ужас произошедшего дошёл до широкой публики.

Для Японии же длительная дружба с Америкой началась после горького радиообращения, в котором император Хирохито, до того считавшийся живым божеством, смиренно попросил своих подданных «вытерпеть нестерпимое и вынести невыносимое». Конечно, он вовсе не радовался наступлению светлого будущего. Речь о капитуляции была делом щепетильным.

«Его задачей было не просто положить конец проигранной войне, но ещё и не отказаться от целей, во имя которых Япония вела войну, и не признать совершённые страной преступления», — пишет Дауэр. Не были упомянуты ни капитуляция, ни разгром, более того, в самом начале обращения заново повторялся изначальный аргумент в пользу вступления в войну — обеспечение сохранения Японии и стабильности в Азии. Хирохито представил капитуляцию Японии как акт благородства, направленный на избежание уничтожения человеческой цивилизации посредством дальнейшего применения столь «жестокого оружия». Так японский пацифизм родился благодаря дикарству войны.

Многие японцы впоследствии оценили произошедшее более честно. После смерти Хирохито в 1989-м году рекой потекли рассказы о военных преступлениях, до того подавлявшиеся. Но тем не менее, частично — из-за того, что на троне по-прежнему сидел император, а частично — из-за того, что «холодная война» в некотором смысле «законсервировала» военные преступления прошлого и такого примирения, как в Европе, не произошло, так что определённая часть японского истеблишмента смогла обеспечеить сохранение альтернативного взгляда на события войны. Согласно этой версии, в которой огонь ядерного разрушения выжег всякую греховность, Япония стала жертвой, пытавшейся освободить Азию от гнёта. Большинство японцев с этим бы не согласилось. Но время от времени подобная версия всплывает в школьных учебниках, музейных экспонатах и выступлениях политиков. Это чувство скрытого самооправдания позволяет понять, почему соседи Японии, находящие удобным разыгрывать карту истории, так категорически отказываются принять официальные извинения (последнее из которых было сделано премьер-министром Наото Каном в связи с нападением Японии на Корею, совершённым сто лет назад).

Различия в интерпретации исторических событий пока что не сильно мешали существованию японо-американского альянса — об этом позаботилась непререкаемость реалий «холодной войны». Но чтобы пережить новые стратегические вызовы, этот альянс должен начать строиться на более честных предпосылках. Напряжённость проявляется в спорах вокруг американских военных баз, а также в неуверенности Японии касательно того, что делать с растущей силой Китая: то ли ещё глубже погружаться в объятия Америки, то ли ловко выворачиваться из них.

Несколько лет назад администраторы храма Ясукуни, где почитается память войны, согласились убрать из расположенного по соседству музея экспонат, согласно которому бывший президент США Франклин Рузвельт специально устроил войну с Японией, чтобы укрепить американскую экономику (ещё более спорные экспонаты, касавшиеся нападения Японии на Китай, убраны не были). Возможно, приезд Руса в Хиросиму можно проинтерпретировать в том же ключе — как попытку взглянуть на историю более прямо. Именно поэтому подобные вещи надо приветствовать. Ведь разве Япония может надеяться на настоящее примирение со своими бывшими врагами, бывшими таковыми ещё до войны, если она не может даже честно разговаривать с друзьями, которые появились уже после неё?