Результаты вашингтонской перезагрузки отношений с Москвой довольно неоднозначны, но есть, по крайней мере, одна проблема, отношение к которой одинаково и в Кремле, и Белом доме: ни та, ни другая сторона не хочет, чтобы в Иране началась война. Попытки избежать военного конфликта достойны всяческих похвал, но не тогда, когда одна страна держит весь регион в заложниках у своей ненавистной политики, и находится всего лишь в паре шагов от того, чтобы завладеть ядерным оружием.
Предположения нынешнего американского правительства столь же ясны, как и политика их российских коллег, даже несмотря на то, что Вашингтон и Москва пришли к своим выводам из абсолютно разных отправных точек.
Близкие к Белому дому круги убеждены, что опасность ядерного Ирана преувеличена. А среди некоторых консультантов администрации Обамы довольно популярной стала идея, что Иран, завладев ядерной бомбой, станет вести себя более ответственно.
Другой «прогрессивный» подход выдвигает предположение, что иранский кризис — это проблема, которая по большей части связана с Израилем и вызывает беспокойство США лишь постольку-поскольку. Согласно этой позиции, Тегеран со своей антиизраильской риторикой и со своими посредниками в Сирии и Ливане, представляет явную и неотвратимую опасность для еврейского государства, но никак не для Вашингтона. Как нам говоря, ситуация в Афганистане и Пакистане имеет для США куда большую важность, чем что-либо еще происходящее на Ближнем Востоке.
И последний, но заслуживающий не меньшего внимания, прогноз предусматривает, что возможный авиационный удар по Ирану вызовет не только краткосрочный конфликт, но и полномасштабную войну в регионе, которая принесет не только множество жертв, но и существенный рост цен на нефть и газ. В этом случае, серьезный ущерб будет нанесен США, Китаю и Европе.
С одной стороны, Кремль должен бы испытывать радость по поводу взлет цен на нефть и газ. Это увеличит госбюджет России, и заполнит карманы элиты. Однако, Москва, судя по всему, понимает, что политические последствия этой военной операции довольно непредсказуемы. Таким образом, она предпочла бы сохранение в Тегеране стабильности текущего режима, вне зависимости от того, есть ли у страны ядерная бомба, или нет.
Несмотря на все лицемерные заявления Кремля, Путин ни капли не боится ядерного Ирана. При этом, Кремль, судя по всему, нисколько не заботит увеличение влияния Тегерана до точки, по достижении которой Москва должна будет предпринять шаги для его сокращения.
Соображения, на которых основывается такая логика, довольно просты и прагматичны. Иран не только остается одним из ведущих торговых партнеров России в Персидском заливе, но и явным недругом Вашингтона. И Тегеран, преднамеренно дестабилизируя ситуацию в регионе, вносит тем самым значительную лепту в тамошнюю политику Москвы.
Старая советская ближневосточная доктрина, в создании и реализации которой принимал участие Евгений Примаков, была нацелена на сохранение баланса влияния и силы с США. Мы должны вспомнить, что Примаков успел побывать председателем Верховного Совета СССР, первым заместителем председателя советского КГБ, директором российской Службы внешней разведки, а также премьер-министром России.
С советских времен и вплоть до настоящего момента Кремль пытался достигнуть этой цели, помогая странам, настроенным против американской внешней политики. Более свежим дополнением к доктрине Примакова является стремление России стать важным игроком на ближневосточном рынке оружия.
В результате долларовая выручка Москвы от продажи оружия Тегерану выросла за последние десять лет почти в шесть раз. По некоторым оценкам она теперь приближается к 2 млрд. долл. Часть оружия, которое Россия продает Ирану, остается в самом Иране, часть Тегеран поставляет террористическим организациям ХАМАС и «Хезболла» напрямую, а остальное оружие попадает в руки террористов через Сирию.
Вышесказанное объясняет то рвение, с которым Кремль поддержала недавно утвержденный ООН пакет санкций. С одной стороны, санкции не предусматривают практически никаких запретов на продажу оружия в Иран ни для одной из стран. С другой стороны — они не накладывают эмбарго на экспорт бензина и оборудования для немногочисленных и устаревших иранских нефтеперерабатывающих заводов, что полностью сводит на нет все американские усилия.
Несмотря на нелицеприятные заявления по этому поводу Москве, посыпавшиеся из Тегерана после утверждения санкций ООН, нет никакой причины полагать, что русско-иранское сотрудничество пошло на спад. Только на прошлой неделе Кремль объявил о загрузке ядерного топлива в реактор иранской атомной электростанции в Бушере. Вдобавок ко всему, Москва всегда готова поднять вопрос продажи Ирану комплексов противоракетной обороны С-300 — особенно если Кремль вдруг окажется недоволен поведением Белого дома.
Таким образом, самая насущная проблема российского руководства — стабильность нынешнего иранского режима. Смена режима в Иране, который богат природным газом, на прозападный поставила бы Кремль в очень неудобное положение. Это означало бы стремительный крах московской энергетической монополии в Европе. Если данный сценарий будет реализован, это событие станет равным по значимости с освобождением Восточной и Центральной Европы от советской оккупации в 1990-ых.
И еще одна щепотка соли на рану — сильно пострадают доходы российского бюджета, половина которых обеспечивается за счет нефти и газа, а дойная корова российской правящей элиты, государственная газовая монополия Газпром, перестанет давать молоко.
Цель американской внешней политики должна заключаться не в том, чтобы протягивать оливковую ветвь первому встречному, будто малыш, который счастлив, налево и направо раздаривать улыбки незнакомцам. Целью должно стать достижение баланса между кнутом и пряником. Нынешнее американское правительство, кажется, этого не понимает.
Дмитрий Сидоров — независимый журналист. Ранее возглавлял бюро ИД «Коммерсант» в Вашингтоне.