Почему империя зависла в воздухе

Прокрустово ложе

Вынужден предварительно признаться: считаю империю, надэтническое государство, стремящееся к лидерству в мировой политике, прогрессивной государственной формой.

Безусловно, и Европейский Союз, и Соединенные Штаты, и Китай, и Индия являются современными империями, а не национальными государствами XIX—XX вв. Важный и главный их признак — преодоление «национального вопроса» де-факто. К нынешнему своему статусу и состоянию эти страны пришли разными путями, но если говорить о пресловутом «культурном коде», а кроме того, о географии, то Китай и Индия от нас все же весьма далеки. Поэтому в нашем случае речь, как всегда, о Европе и России.

Я полностью поддерживаю тот проект объединения восточнославянских государств, который предложил не так давно депутат Госдумы РФ, председатель rомитета ГД по экономической политике и предпринимательству Евгений Федоров (за что был заклеван не только украинскими националистами, чего следовало ожидать, но и «партией Куршевеля» у себя дома).

Но я не разделяю оптимизма Сергея Лозунько в отношении возможности воссоздания в ближайшее время — в современной форме, естественно, — Российской империи.

Обратимся к вопросу об этой самой «современной форме».

Три из вышеназванных современных империй являются демократическими федерациями. Что касается Китая, то его демократизация неизбежна в силу развивающихся в этой стране социально-экономических процессов, да сегодня и конкуренция кандидатов на местном уровне уже разрешена, пусть и в рамках правящей партии.

Опыт СЭЗов установил в свое время в Китае федерализм экономический де-факто, политика Китая в Гонконге и характер отношений с Тайванем указывают на способность Пекина идти на политические компромиссы в вопросе восстановления территориальной целостности. Таким образом, Китай не является исключением из правил — современная империя не может быть политически авторитарной и «вертикально централизованной» системой.

Наконец, еще два взаимосвязанных признака: высокое качество управления и единая концептуальная рамка, внутри которой происходит свободная конкуренция политических и прочих идей (это не совсем то же самое, что идеология). Иными словами, к базовым характеристикам государства, претендующего на статус империи, не могут относиться такие, как «всепроникающая коррупция» и «всеобщая безнравственность».

Проблема состоит не только и не столько в узости масштабов мышления российской правящей верхушки, сколько в причинах, породивших эту узость. А причина та же, что и в нашей стране — коррупция. Как должно быть понятно, коррумпированность элиты того или иного государства подрывает любые внешнеполитические амбиции, ведь теневые накопления и подробные досье представителей такой «элиты» находятся в надежных руках спецслужб и органов внутренних дел тех государств, которые и впрямь стремятся лидировать в мировой политике. Здесь сделаем небольшое тематическое отступление.

Болезнь всеобщая, но излечимая

Я вовсе не хочу сказать, что от коррупции совершенно очищены развитые государства, а тем более — находящиеся на разных стадиях развития капитализма Китай и Индия. Но мы прекрасно знаем, что ждет коррупционера в Китае. Мы видим, что в Индии не только существует свободная пресса и сильны британские представления о порядочности — индусы крайне эмоциональны, и злодеяние так или иначе будет пресечено.

Ни для новых, ни для старых стран-лидеров коррупция не является базовой характеристикой. Но это парализующее любое развитие явление слишком распространено на постсоветском пространстве. Несомненно, процесс создания колониальных империй (таких как британская) тоже сопровождался падением нравов, поскольку совпал с бурным расцветом капитализма, в частности — финансовой сферы (об этом много писал не только каноник Свифт, в свое время занимавший видное положение в партии вигов, но и ставший успешным новеллистом современный историк денег Дэвид Лисс, облекший свои исследования в беллетристическую форму, — «Торговец кофе», «Заговор бумаг», «Ярмарка коррупции»).

Государство тем не менее ни в Англии, ни во Франции, ни в Голландии не было коррупцией обессилено. Дело в том, что не только протестантизм (в случае с Францией или Испанией он не «работает», не правда ли?), но и идея государственного служения, непрерывность поколений («связь времен» не распадалась), подлинность высшего образования, на более поздних этапах — демократическая конкуренция обеспечили европейцам и впоследствии американцам более высокое качество нравственности.

Несмотря на всякого рода культурные революции позднейших столетий, это качество сохранилось до сих пор, чем и мотивируется стремление как к самосовершенствованию, так и к совершенствованию окружающего, в эту прогрессистскую парадигму вполне встраиваются и те понятийные системы, которые существуют в ряде стран Юго-Восточной Азии, в Китае и даже в Индии, более того — за пределами «исторического» Запада стремление к лидерству подогревается и памятью об эпохе, в которую нынешние «тигры» занимали в мировой политике подчиненное положение.

В настоящее время Китай и некоторые страны Юго-Восточной Азии находятся на последнем рубеже промышленной стадии развития национального капитализма; в отношении Японии, Сингапура, Южной Кореи можно сказать, что они этот рубеж уже пересекли. Бразилии и Индии еще предстоит освоение собственной территории, повышение качества управления ею. Китай вплотную приближается к «проблеме пределов». А что же происходит в Восточной Европе/Западной Азии, где нам, потомкам империи Романовых и Советского Союза, угодно было бы разместить свою империю?
Гиблая периферия

Что ж, давайте вслед за Сергеем Лозунько будем оптимистами и скажем вот что: не так чтобы уж совершенно ничего, но старику Ромуальдычу из классического произведения лень даже восколдобиться. По отношению к Европейскому Союзу, который является «воронкой водоворота» как в экономических отношениях на континенте, так и издателем стандартов, и Россия, и Украина — довольно примитивные административно-хозяйственные образования, состоящие с ЕС в полуколониальной связи. В России государство является фикцией в несколько меньшей мере, чем в Украине; у нас же олигархический консенсус вынуждает победившую (и давно) организованную преступность стеснять себя демократической процедурой.

Из Брюсселя территории за Польшей, каким бы высокомерным это нам ни казалось, рассматриваются как «варварские», вождей которых вовлекают по мере необходимости в большие политические игры, но ровно настолько, насколько это уместно (показательны и случаи с неудавшейся покупкой «Арселора» и «Опеля»).

Разумеется, звучит это обидно, контрастирует с ублажающей телекартинкой: постоянные встречи на высшем уровне руководства России и ведущих западных стран, риторика модернизации и т. д.

Возможно, всерьез увлеклась возможностью повторить опыт XVIII— XIX веков Германия. Можно понять и Францию — при всей кажущейся лиричности французы жестко отстаивают свои интересы и добились крупных успехов на постсоветском пространстве (один «Данон» чего стоит, ну а случай с вертолетоносцем «Мистраль» даже стал анекдотичным).

Но во внешней политике Евросоюз все громче и чаще говорит одним голосом, никакой другой встречной политики, кроме как адаптация хозяйственной и политической жизни под свои стандарты, он не признает и признавать не собирается. Даже «Пакт Медведева» будет подниматься вверх по стопке дел в Брюсселе по мере агонии НАТО, но не быстрее.

В «Ближнем зарубежье» о лидерстве России до определенной степени говорить можно, но это явно не путь к империи, поскольку это лидерство обеспечивается стремлением российских хозяев жизни — торговцев сырьем — извлекать еще больше прибыли, да деятельностью главного санитарного врача Онищенко по защите российского АПК. Империя же развивается из технологического и нравственного лидерства.

Нынешняя Россия — потенциально сильное национальное (в экономическом и правовом смысле) государство, но она не генерирует привлекательных примеров (основное оружие «мягкой силы»), а к строительству эффективных сетей (главная форма, которую принимает расширение влияния в эпоху современных империй) относится бессистемно, халатно.

Единственным подлинно имперским инструментом в арсенале России сегодня является церковь, но предел ее возможностей — все же не новое сверхгосударство, а нечто вроде «уммы», как у мусульман (сюда умещаются, в принципе, наши представления о славянском братстве, исторической общности).

Недавнее создание Таможенного союза сопровождалось эпизодами, которые не только «привлекательными примерами» не являются, но и не свидетельствуют о том, что мы присутствуем при рождении подлинно наднациональной власти в сфере внешней торговли. Впрочем, возможно, рано говорить — но основные экономические игроки на постсоветском пространстве торгуют не внутри этого пространства, а вовне.

Будем надеяться, что кризис как-то исправит это положение, вектор сместится. Но для этого в первую очередь в России, раз уж она претендует на лидерство (претендует ли? ведь поведение российского руководства часто напоминает действия начинающих вестернизаторов в банальной постколониальной стране) должны произойти заметные, важные изменения.

Та же федерация пока получилось какой-то бюрократической, а не подлинной (с небольшой спецификой — нарезом улусов лидерам ряда этнократий, в чьи дела центр практически не вмешивается). Отсутствует политическая конкуренция — а это всегда таит потенциал катастрофических потрясений в момент смены руководства, отбрасывающих страну назад в развитии (в свое время именно провал демократизации политической системы в Украине в апреле 2004 года спровоцировал процессы, приведшие к «оранжевому» путчу).

Наконец, ни одна империя еще не состоялась на основе примитивной структуры хозяйствования. Впрочем, некоторые основания верить в то, что к концу второго срока Дмитрия Медведева эта структура несколько изменится, имеются. Есть подвижки, за которыми любопытно наблюдать, но новая политика наталкивается на старые препятствия, которые «заговорить» не удастся. Некоторые элементы нового курса Кремля позволяют «болеть за Россию», но при этом внимательно смотреть по сторонам. Тем не менее представим себе, что Россия преодолела тот барьер, который позволяет превратить сырье ее политической и экономической системы в материал для империи.

И здесь вступает в игру фактор времени.

К тому времени, когда о России можно будет говорить как о подлинном экономическом и культурном центре притяжения, останется ли вокруг что притягивать? Поскольку нас интересует наш собственный регион, то оставим за скобками Среднюю Азию, хотя кратко скажем и о ней. Да, там перспектива для России есть, о чем свидетельствует недавний опыт Киргизии. Но уже вскоре станет животрепещущим и такой вопрос: что сможет Москва противопоставить в этом регионе влиянию Китая, если уступает этому влиянию (отнюдь не так трагически, как это малюют русофобы, и все же) на собственной территории. Другие вопросы: молчание по поводу языковых экспериментов в Таджикистане, прекрасно сходящая с рук маневренность Узбекистана, твердокаменная самоизоляция Туркмении. Так что даже здесь, где существуют государства совсем архаичные, а потому слабые, и то не все так радужно.

Итак, Украина, Беларусь, Молдова.

Шотландская гвардия пакует вещи

В 2004 г. автор этих строк обеими руками поддерживал быстро двигающееся вперед строительство ЕЭП — альтернативу ЕС, в котором мы все, включая Россию, были бы и продолжаем «быть бы» бедными родственниками. Но важно повторить в данном контексте: восточная интеграция сама по себе неспособна решить глубоких внутренних проблем Украины и России.

Иными словами, взяточник не будет сторожить взяточника. А без вытеснения коррупции на обочину общественной жизни никуда мы дальше не двинемся. Любые бонусы интеграции будут просто разворованы, причем с обеих сторон. Да вот свежий пример: что обычному человеку до того, что наши страны пришли к консенсусу по всем ключевым вопросам, если цена на газ для коммунальных потребителей (якобы «наш») снова растет? Россия тут вроде бы ни при чем, но толкования, которые бытуют в общественном мнении, известны.

Да и в России приходится слышать похожее: ну сговорились между собой олигархи, а дальше-то что?

Предположим (оснований для этого почти нет, и все же), что мафиозная составляющая экономики и политики наших стран почему-либо начала сокращаться, и возникла некая перспектива развития. Мы — не Индия, и не Китай (первая, во всей своей пестроте, целиком была британской колонией и так перешла в новое качество, второй, тоже далеко не монолитный, имеет слишком отличную от нашей историю государственности). А это означает, что создание сверхдержавы в нашем случае уместно только «снизу», от соглашения национальных элит (рыночные процессы оставим за кадром: переходы собственности сегодня столь упрощены, что остается лишь махнуть рукой — кто бы чем ни владел, лишь бы платили налоги да заботились о рабочих местах и соцпакетах).

О Молдове не будем — судьба ее государственности пока не определена, и этим объясняется положение вещей в Кишиневе.

Вливаясь в хищнический и утративший всякую нравственность уклад общественной и хозяйственной жизни Украины и России, что получит Беларусь? Гораздо более прогрессивная структура экономики этой страны, уровень развития ее инфраструктуры — это крупные козыри как раз в европейской, а не постсоветской игре, в которой ценится совсем другое — разбойная наглость и максимальная продажность.

Что касается украинской элиты, какой бы она ни была по своему уровню развития, очевидно, что список условий Переяслава, так сказать, ее тоже не устроит: придется пойти на то, чтобы какая-то ветвь принятия решений в этой новой, будущей империи досталась Киеву (хотя бы потому, что ЕС автоматически наделяет нового члена не только местами в Европейском парламенте, но и комиссарским постом). Правда, отмечу, что как раз «Проект Федорова» все эти нюансы учитывает в достаточной мере (хотя он явно излишне оптимистичен в экономическом отношении). Допустим, впрочем, что все эти проблемы найдут свое решение.

Остается ответить на вопрос, актуальный именно сегодня: кто будет строить эту империю? Взяточники со «скошенными от вранья глазами», хранящие свои капиталы в уютных заграницах, бесстыдно записавшие граждан своих стран в «быдло», которое за все (и за них) должно платить и жить в окружении сплошных фикций? Этой элите, прости Господи, не нужны ни мушкетеры короля, ни гвардейцы кардинала, ни гардемарины, ни казацкие полковники. Нужны ей юристы и бухгалтеры с глубокими познаниями правовой практики офшорных зон, да рекламщики, затушевывающие бесконечные преступления этой «элиты» против подневольных народов.

Сильно сомневаюсь, что качество постсоветских элит может быть изменено без непрерывно щелкающего европейского «батога», поскольку общества наших стран в целом не осознают опасности всеобщей коррупции (как будто они подверглись лоботомии и утратили инстинкт самосохранения) и продолжают уверенно деградировать. Отмечу, правда, что до определенной степени это постыдное явление выгодно любым иностранным государствам, устраивающим здесь свои дела. Но противоречия здесь нет, потому что вопрос о вовлечении той или иной территории в состав европейской империи ставит вопрос другого уровня: ликвидация местной оргпреступности, часто воображающей себя «элитой». Обратите внимание, как наши беглые миллиардеры ведут себя в приличных странах — тише воды, хорошо зная свое место и появляясь из-за стен довольно скромных особняков лишь по неслышному приказу кураторов...

Не переместятся ли вскоре те, кто мечтает об империи, кто куда — за границу, в торговые представители сетевых контор, в священники, не сведут ли дружбу с зеленым змием? Это отнюдь не праздные размышления — поколения, идущие вслед последним советским, в своей массе уже интеллектуально ограниченны, не менее безнравственны, чем окружающая их среда, и с трудом способны даже просто понять идею служения.

Причем даже не государственного или, скажем так, «орденского», а хотя бы корпоративного или цехового. А без главенства такой идеи, увы, не получится не только империи, но даже какого-никакого провинциального государства.