Мечеть и ее враги

Противодействие планам построить мечеть рядом с «Ground Zero», местом, в котором обрушились башни-близнецы Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года, имеет несколько оттенков. Стоит отметить, что многим противникам проекта удалось избежать грубого фанатизма, который становится стандартной чертой правостороннего обсуждения в США. Но даже умеренные критики строительства мечети (как ни странно, исламского культурного центра с молитвенным залом под названием «Парк 51») раскрывают в своих рассуждениях два предположения, которые настолько же сомнительны, насколько они укоренились в преобладающем общественном обсуждении в США.

Первое из этих непродуманных предположений недооценивает социальную нетерпимость как угрозу свободе. Признавая безупречные правовые полномочия проекта, его противники, тем не менее, требуют, чтобы его переместили в другое место на том основании, что даже вполне законное поведение может быть оскорбительным для группы граждан. Это опасный путь в либеральном обществе.

Более 150 лет назад, в своем эссе «О свободе» Джон Стюарт Милль опроверг мнение, что стремление к индивидуальной свободе, прежде всего, представляет собой борьбу против государства. Это мнение по-прежнему занимает видное место в риторическом арсенале американских консерваторов и, в особенности, в пламенных декларациях движения «Tea Party». Но, как и любой член исторически преследуемого сообщества ‑ от геев и евреев до цыган ‑ могу засвидетельствовать, что социальная нетерпимость может урезать гражданские права не хуже всякого закона.

В действительности, до постановления Верховного суда 1967 года, которое отменило на всей территории США законы, запрещающие расовое кровосмешение, межрасовые браки были странностью даже в тех местах, где они были официально разрешены. Большинство людей считали их оскорбительными и, следовательно, ожидали от межрасовых пар того, что сегодня требуется от мусульман в Манхэттене: уважение к чувствам других людей. В такой стране законов, как США, нечестно и несправедливо предоставлять правовую защиту какому-то одному праву ‑ в данном случае праву поклоняться Богу, как мы сочтем нужным, ‑ а затем выборочно запрещать его применение де-факто, поскольку большинство или меньшинство обижается.

Таким образом, громкие призывы остановить проект «Парк 51» представляют серьезную угрозу свободе, как прямой юридический запрет. Если мусульмане не могут получить разрешения построить что-либо мусульманское вблизи «Ground Zero», пусть те, кто обижаются, постараются изменить закон путем открытого демократического процесса, в котором причины юридического запрета можно открыто оспорить, ничего не скрывая. Демократия требует этого.

Второе, более оскорбительное предъявление прав проекту «Парк 51» касается того, что произошло в сентябре 2001 года. Некоторые противники проекта утверждают, что он должен быть остановлен, поскольку это будет возмездием злоумышленникам, совершившим презренный поступок. В основе этого аргумента лежит идея, что нападение было явным религиозным актом, осуществленным враждебной верой, последователи которой ‑ даже те, кто осудил злодеяния, – порочны и заслуживают того, чтобы их конституционные права были ограничены.

Ощущая дискомфорт от подобного обоснования, другие противники отрицают религиозный характер спора и ясно дают понять, что их намерения не направлены на ссору с исламом. Вместо этого они основывают свое несогласие с проектом «Парк 51» на чувстве сострадания к жертвам терактов. Конечно, если бы их аргументация дошла до своего логического завершения, позволив проекту строительство, это стало бы самым надежным заверением того, что этот спор на самом деле не имеет ничего общего с религией.

Однако реальная проблема заключается в другом. На данный момент террористическая атака 2001 года уже не рассматривается в качестве чисто религиозного заявления, приходится столкнуться с очевидным: нападение было, по сути, политическим заявлением. В его корне можно найти конкретные решения правительства США на протяжении многих лет, от взращивания альянсов с коррумпированными и авторитарными режимами Ближнего Востока, до поддержания видимого военного присутствия в Саудовской Аравии и демонстрации общего забвения бедственного положения палестинцев на оккупированных территориях.

Политика, которая сформировалась из этих решений, может быть, а может и не быть полезной для  долговременных интересов Америки в области безопасности, но нельзя отрицать, что она вызвала ответную реакцию в мусульманском мире, который, при случае, дал смертоносный ответ. В любом случае, споры по поводу этой политики далеки от богословского конфликта.

На протяжении почти десяти лет любая попытка пересмотреть дискуссии о событиях 11 сентября 2001 года, чтобы уйти от сложившегося богословского изложения, изображалась как антиправительственная и непатриотичная. Стоит только вспомнить сарказм, который обрушился на преподобного Иеремию Райта во время последней президентской кампании за его печально известную проповедь, в которой он сказал, что нападение вернуло кур внешней политики США домой на насест.

Можно не соглашаться с Райтом и ему подобными, но вряд ли вызывает сомнение то, что общественное обсуждение в США систематически не смогло организовать серьезные дискуссии по тревожным политическим вопросам, которые скрываются под этими нападениями, хотя никогда их и не оправдывало.

Возможно, именно поэтому большинство противников проекта «Парк 51» искали прибежища в религиозной привязке террористических актов. В конце концов, подобная привязка, требуя приостановления своей критики, жалует явное благословение тем, кто якобы воюет на стороне света. Другой вариант ‑ что политика США находилась в террористическом перекрестье – слишком нарушает порядок для этих противников, чтобы его рассматривать.

Мы можем только надеяться, что американская общественность будет отвергать не только настойчивые призывы сорвать строительство проекта «Парк 51», но также и оспариваемые предположения, которые лежат в основе оппозиции к нему. Это бы еще раз подтвердило американскую свободу и терпимость, а также сделало бы США более сильным и уважаемым лицом за рубежом.

Кевин Касас-Замора, бывший вице-президент Коста-Рики