Беседа с президентом Польши Коморовским

Президент Польши Бронислав Коморовский в пятницу приезжает в Берлине для того, чтобы наградить тех немцев, которые в 80-е годы поддерживали движение «Солидарность». С корреспондентом газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung он беседует о Германии, о процессе примирения обоих соседних государств, а также о европейской интеграции Польши.

Frankfurter Allgemeine Zeitung: Господин президент, в пятницу в Германии вместе с федеральным президентом Вульфом вы собираетесь посетить концентрационный лагерь Заксенхаузен в пригороде Берлина. Почему?

Бронислав Коморовский: Для нас Заксенхаузен символизирует страшное прошлое, он напоминает нам о том времени, когда там было убито много поляков, в том числе и главный комендант подпольной Армии Крайовой Стефан Грот-Ровецкий. Посещение Заксенхаузена – это возможность продемонстрировать наш общий взгляд на наше тяжелое прошлое. Одновременно мы показываем, что мы оставляем это прошлое позади нас и концентрируемся на будущем.

- Вы принадлежите к тому поколению, которое выросло после войны с очень плохими воспоминаниями о Германии. Как с тех пор изменилось ваше представление о Германии?

- Трудно найти в Польше такую семью, которая бы не потеряла никого из близких во время немецкой оккупации. Моя семья также потеряла немало своих членов. Однако в 60-е годы это негативное представление стало разрушаться. В начале было смелое и в то время подвергшееся резкой критике со стороны коммунистов заявление польских епископов о взаимном прощении, а также немецкий ответ на него.

- Вам тогда было 14 лет. Вы помните об этом времени?

- Конечно. Во всех польских домах то впечатление, которое произвело это заявление, было очень сильным. Одновременно это был сложный момент для польского католицизма, так как многие тогда стояли перед тяжелым выбором. Либо присоединиться к убедительному указанию пути, предложенному польскими епископами, либо следовать чувствам собственной семьи, в которой помять о жертвах была еще свежа. Это был момент тяжелого, но и неслыханно глубокого выбора. Те мужчины и женщины, которые сделали этот выбор, уже в коммунистической оппозиции смогли на него опереться. Углубление процесса примирения между Польшей и Германией является, несомненно, одним из крупных достижений моего поколения, поколения «Солидарности». Мы, большинство поляков, смогли убедить в том, что немцы – хорошие соседи. Это потребовало времени и смелости, однако мы можем сегодня рассматривать примирение как очевидный успех.

- Вы родились в Нижней Силезии. Ваша семья принадлежала, как мы это называем в Германии, к «изгнанным», то есть к тем людям, которые после советской оккупации восточной части Польши потеряли свою родину и переселились в бывшие восточные районы Германии. Вам помогла ваша судьба почувствовать то, что испытали немцы, которые потеряли родину и стали изгнанными?

- Все это помогает мне понять то, о чем говорят немцы. Наша семья вынуждена была оставить все – свои могилы, свои дома, свою собственность, свои воспоминания. Все это осталось в Литве, а я появился на свет в Нижней Силезии, в доме, который была вынуждена покинуть проживавшая там семья, и это была, судя по всему, немецкая семья. Помимо этого, сохранились также и воспоминание о Брониславе Коморовском, который был моим дядей, и у него было такое же имя, как и у меня. В возрасте 16 лет он был расстрелян по приказу немцев. Все это создавало такую атмосферу, которая позволяла нам понять, что потеря родины – это несчастье; одновременно мы понимали, что эта ситуация возникла в результате ужасной войны.

- Какую роль играют для вас воспоминания о вашем молодом дяде?

- Он погиб за Польшу. Его схватили с оружием в руках и застрелили. Память о нем в семье все еще жива.

- С тем пор многое изменилось, например такое понятие как «польская экономика» (в Германии это синоним полного хаоса и дезорганизации – прим. перев.). Что теперь означают для вас эти слова?

- Важнее то, что вы как немец под этим понимаете. Мы хотели бы, чтобы вы видели разницу между тем, чем была «польская экономика», которую мы имели еще во времена коммунизма, и тем, что появилось в независимой и демократической Польше. Польша с 1989 года добилась большого прогресса. Это была не прихоть судьбы, а результат нашей работы и нашей смелости в проведении реформ. Сегодня «польская экономика» - это европейская экономика , которая в прошлом году, я думаю, была единственной в Евросоюзе, показавшей рост. В этом году темпы роста уже составили три процента, и перспективы также неплохие. «Польская экономика» - это означает и готовность к  сотрудничеству, в том числе, конечно, с немцами, с которыми мы активно торгуем.

- Польша в восторге от Европы. А как вы к этому относитесь? Вы все еще хотите больше интеграции?

- Углубление европейской интеграции в интересах Польши, Европы и польско-немецких отношений. В глобализованном мире мы чувствуем себя в таком случае более уверенными и более сильными. Растущие новые экономики бросают нам вызов. Мы можем выдержать это соревнование только в том случае, если мы будем интегрироваться. Я также убежден в том, что мы и в области политики безопасности и обороны можем добиться значительных интеграционных успехов. Я бы хотел, чтобы в этой области все было значительно быстрее и глубже. Мы в Польше, кстати, считаем, что и в энергетической политике нам нужно больше интеграции. Мы хотим создания открытых энергетических рынков, а также общего обсуждения вопросов энергетической безопасности.

- Некоторые люди в Европе говорят о том, что Польша и другие новые члены Евросоюза очень преуспели в том, чтобы требовать денег, но в меньшей мере в том, что касается взятия на себя ответственности – например, в вопросах политики в области климата.

- Это слишком упрощенный подход. Мы не должны забывать различия в нашем развитии. Более строгая политика в области климата сказывается на экономических шансах страны. Это особенно сложно выдержать тем странам, которые еще должны много сделать, если они хотят соответствовать европейским экологическим нормам. Если мы вместе должны обсуждать защиту климата, то тогда мы также должны обсуждать вопросы равных экономических шансов. Если говорить более ясно – пока экономики стран Западной Европы не имели таких строгих правил, они развивалась очень быстро, и потом уже такого развития не наблюдалось. Нам нужно время для, чтобы не нанести ущерб нашей экономике.

- Польша всегда была адвокатом стран Восточной Европы – Украины, Кавказа, Белоруссии и Молдавии. Эти восточные надежды уже поблекли с того момента, как на Украине и в Грузии демократическое развитие вступило в период застоя?

- Я думаю, что европейской политике нужна более долгосрочная перспектива. Сотрудничество со странами к востоку от Евросоюза продолжает оставаться для нас важной задачей. При этом бы должны реагировать на новые условия, но задача Польши – и, я думаю, также Германии – состоит в том, чтобы поддерживать стремление Украины к установлению более тесных связей с Западом.

- Вы видите эти страны в Евросоюзе?

- Я не вижу причин, которые препятствовали бы этому. Единственное, что следует при этом иметь в виду – эти страны должны отвечать всем необходимым для вступления критериям.

- Польша и Россия после долгих лет плохих отношений в последнее время сблизились. Какие следующие шаги надо сделать на этом пути?

- Еще много предстоит сделать – с обеих сторон. Символы для преодоления нашей сложной истории очень важны, но мы также должны заботиться и о сегодняшнем дне. Очень важным представляется план создания безвизового режима между Польшей и российской Калининградской областью. Мы на собственном опыте поняли, как даже ограниченные возможности поколения «Солидарности» увидеть мир изменили наш менталитет. Поэтому мы надеемся на одобрение со стороны Евросоюза предложения о безвизовом сообщении между Польшей и Калининградской областью.

- В Берлине вы будете награждать тех немцев, которые в   80-е годы поддерживали «Солидарность». Вы тогда находились в подполье. Как вы тогда смотрели на Германию – между бронетранспортерами ГДР и посылками с Запада?

- Я сидел тогда в лагере для интернированных, но моя жена и мои дети имели, тем не менее, определенное чувство безопасности. Это было связано с помощью моих друзей, но также с тем, что мы знали о той большой помощи Польше и солидарности с ней. Эта помощь доходила также и до семей тех, кто был интернирован.

- И до вашей тоже?

- И до моей тоже. Прежде всего это были копировальные и печатные машины – своего рода бронетанковые дивизии в нашей войне. В моей памяти этот период, в котором было также много хорошего, в том числе и в отношениях с другими странами, связан со временем, когда мы получили огромный капитал в виде симпатии. Не только симпатии других стран в связи с нашей борьбой за свободу, но также и с симпатией по отношению к Польше, которую продемонстрировали многие люди в Европе. Поэтому я рад, что я теперь могут наградить группу немцев, которые нам – людям из «Солидарности» - тогда помогали. Я рад, что я могу сделать это в здании Рейхстага – там, где находится памятник «Солидарности», который был поставлен там польским Сеймом вместе с Бундестагом и его председателем Норбертом Ламмертом (Norbert Lammert). Мы напоминаем тем самым об очень красивом периоде в нашей истории, а также о том, что наши народы связывает и нечто хорошее. Памятник в Рейхстаге – это часть стены от той судоверфи в Гданьске, где и родилось то движение, которое затем привело к падению Берлинской стены. Мы все содействовали этому, но мы, поляки, всегда будем говорить: это началось в Гданьске.