Наблюдатели, критически относящиеся к «перезагрузке» российско-американских отношений, часто приводят такой довод, что истинное стратегическое партнёрство между нашими странами невозможно, потому что Россия не признаёт почти никаких или вообще никаких геополитических интересов США и не исповедует американских «ценностей». К примеру, в январском выпуске Washington Quarterly Дэвид Крамер (David Kramer) указывает на «расширяющийся разрыв между двумя странами». Далее он уточняет:
«Нынешнее российское руководство не ... разделяет интересов США и их представлений об опасностях, не говоря уже об американских ценностей. Покуда это будет продолжаться, расширенное сотрудничество и существенное улучшение отношений достигнуто, скорее всего, не будет».
Аргументы, подобные тем, которые приводит Крамер, не придутся по вкусу деятелям в Москве, которые привыкли относиться к «ценностям» в международных отношениях как к этакому троянскому коню, заброшенному на их берега неоконсерваторами. Этим ребятам я могу только посоветовать расслабиться. «Ценности» — это важная составная часть самосознания американцев, а значит, всегда будут играть большую роль во внешней политике США. Россияне, желающие улучшения российско-американских отношений, должны научиться мириться с разговорами о «ценностях», не страдая от мучительных приступов изжоги.
И всё же у меня тоже есть проблемы с верующими в «ценностный разрыв». Хотя о «ценностном разрыве» между США и Россией говорят часто, его никогда не определяют конкретно, так что приходится самому догадываться, какие именно «ценности» мы пропагандируем, как формировался этот великолепный «разрыв» и почему «разрыв» этот, со слов Крамера, «расширяется». Этот вопрос нужно срочно обсудить, и мой постинг — это честная попытка начать дискуссию.
В определённых кругах в США очень часто Россию называют «полицейским государством», а США — «светочем свободы». Но автор недавно опубликованной в Economist статьи напомнил нам, что США занимают первое место в мире по количеству заключённых в тюрьму. Примерно каждый сотый взрослый американец сидит за решёткой, а если учитывать только представителей определённых этнических и возрастных групп, то этот показатель окажется ещё выше.
Конечно, дело не в том, что американцы — народ по природе преступный. Напротив, в общем и целом американцы очень законопослушны. Это чрезмерно ревностные прокуроры делают карьеру и отчаянно изображают «безжалостность к преступности», а их действия приводят к тому, что обычных людей сажают за решётку, как, например, упомянутого в вышеназванной статье в Economist Джорджа Норриса (George Norris) из Спринга (штат Техас), всё «преступление» которого заключалось в небрежном заполнении бумаг при импорте орхидей из Латинской Америки. Норрису грозило десять лет тюрьмы, он признал себя виновным и получил «всего-то» семнадцать месяцев.
Но кого волнует судьба Норриса, когда в России активиста-правозащитника Льва Пономарёва московский суд недавно приговорил к ТРЁМ ДНЯМ тюрьмы? Я сразу максимально проясню свою позицию: на мой взгляд, ни Пономарёв, ни Норрис, не совершили вообще никакого преступления, но в России тоже много слишком активных милицейских начальников, которые хотят выслужиться перед своим nachal’stvo. Логика апостолов «ценностного разрыва» в том, что раз Пономарёв — противник российского режима, то ценность его свободы больше, чем у людей, обвиняемых в «обычных» преступлениях в США. Что ж, попробуйте рассказать об этом Норрису, а заодно — Хейди Халибору (Heidi Halibor) из Графтона (штат Висконсин), которого арестовали за то, что он забыл вернуть две книги в местную библиотеку. Вот он, светоч свободы!
Что характерно, автор статьи в Economist возлагает вину за сложившуюся ситуацию на систему. А вот апостолы «ценностного разрыва» нисколько не сдерживаются в своём стремлении искать виноватых — в аресте Пономарёва они поспешили обвинить лично премьер-министра России Владимира Путина. Логика тут спорная. Почему Путина надо обвинять в каждой глупости, которую совершают московские правоохранительные органы, тогда как никто не пытается обвинить президента Обаму в том, что он посадил в тюрьму Гарри Брудера (Harry Bruder) из Флориды, который попытался «зафрендить» на Facebook’е собственную не живущую с ним жену?
США занимают первое место в мире по числу заключённых (748 чел. на 100 тыс.), но на втором — Россия (600 чел. на 100 тыс.). Так что разрыв есть, но, мужики, он численный, а не ценностный.
А если вы полагаете, что только в России люди умирают в тюрьмах от отсутствия медицинской помощи, то как вам история Адама Монтойя (Adam Montoya), скончавшегося в федеральной тюрьме Пекина (штат Иллинойс) от внутреннего кровоизлияния? Несколько дней перед смертью Монтойя упрашивал охранников отвести его к врачу, но они отказывались. Единственное лекарство, которое было у него в камере, — это тайленол. Пока что в смерти Монтойи не обвинили никого, но говорят, что министерство юстиции «рассматривает дело». Уверен, что апостолы «ценностного разрыва» на это скажут, что ценность жизни «простых» преступников, таких, как Монтойя, несравнима с ценностью, например, жизни Сергея Магнитского, юриста из американской инвестиционной фирмы с большими связями. Что ж, объясните это родственникам Монтойя!
Ни для кого, пожалуй, не секрет, что в США тоже убивают людей. Конечно, обычно жертвами таких преступлений журналисты не становятся (может, потому, что их расследования не затрагивают ничьих важных интересов, а может, потому, что их лучше защищают наниматели?). Больше вероятность погибнуть у врача-специалиста по абортам, студента колледжа или просто прохожего, оказавшегося рядом с сумасшедшим, которому конституция гарантирует право носить с собой АК-47. Расскажите родителям погибших при расстреле в школе Колумбайн, что жизни их детей имели меньшую ценность, чем жизнь Анны Политковской, потому что невинные дети не находились в оппозиции никакому «режиму»!
К вопросу о жизни и смерти. В США до сих пор в качестве меры наказания по уголовным преступлениям применяется смертная казнь (а ещё в Китае, Иране и Северной Корее — вот славная компания). В России смертная казнь была де-факто отменена в 1996-м году (это было условием вступления в Совет Европы), и с тех пор в стране не казнили ни одного человека. Однако чисто формально смертная казнь существует, в основном потому, что большинство россиян (как и большинство американцев) её поддерживает. Так что опять же, мужики, административный разрыв есть, а вот ценностного не вижу!
О прочих аспектах «ценностного разрыва» мы поговорим в будущих постингах.