ГУЛАГ Lite

В 1964 году ленинградский КГБ арестовал 23-летнего поэта и обвинил его в «злостном тунеядстве». Поэта звали Иосиф Бродский. Одна коммунистическая газета осудила его поэзию, назвав ее «порнографией и антисоветчиной», другая насмешливо заметила, что он носит «вельветовые штаны». Власти разрешили ему давать показания в суде, но вскоре пожалели об этом решении, а также о том, что не помешали храброй женщине по имени Фрида Вигдорова вести записи судебного процесса. Вигдорова записала следующий допрос, ставший самым знаменитым в России разговором между судьей и подсудимым со времен сталинских показательных процессов - и запись была тайком передана на Запад.

Судья: А вообще какая ваша специальность?

Бродский: Поэт, поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?

Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят... где учат...

Бродский: Я не думал... я не думал, что это дается образованием.

Судья: А чем же?

Бродский: Я думаю, это... (растерянно)... от Бога.

Судья приговорил Бродского к пяти годам ссылки. Живя на поселении в деревне возле Полярного круга, он днями дробил камень и таскал навоз. Ночами он писал, а также совершенствовался в английском, читая Одена и Фроста. Наставница Бродского, великая поэтесса Серебряного века Анна Ахматова смеялась над недальновидностью КГБ. «Какую биографию они придумали для нашего рыжеволосого друга! – сказала она. – Как будто он нанял их специально».

Ахматова вряд ли была наивна, говоря о возможностях советской юстиции – она потеряла в ГУЛАГе мужа и бесчисленное множество друзей. Но она видела, что государство придает гению лингвистики ауру героизма. К тому времени как Бродский вернулся в Ленинград, он был уже зрелым поэтом, а его фирменным диссидентским знаком стало безжалостное презрение к советскому режиму и стойкая преданность русскому языку. Государство вскоре поняло, что это неукротимое создание необходимо выслать за границу.

15 декабря российский суд, обладающий ничуть не большим понятием о независимости и справедливости, чем его советские предшественники, должен приступить к вынесению приговора по нескончаемому делу Михаила Ходорковского. Этот некогда самый богатый в России человек не поладил с Владимиром Путиным, и последние семь лет провел в многочисленных тюремных камерах и в сибирской зоне неподалеку от китайской границы. Сейчас, когда подходит к концу его первый срок, полученный по надуманному обвинению в мошенничестве и уклонении от уплаты налогов, ему предъявлены новые обвинения, и теперь Ходорковскому грозит срок в 14 лет.

Ходорковский не Бродский, не Солженицын и не Сахаров. В институте он был комсомольским активистом. А в послеперестроечный период стал одним из представителей немногочисленной породы тех талантливых, дальновидных, алчных, а порой и преступных бизнесменов, которые сколотили баснословные состояния благодаря жульническим аферам, политическим связям и неприкрытому воровству. Новое российское государство страдало от отсутствия правовых норм и законов о бизнесе, а также отчаянно нуждалось в капитале. В 1995 году правительство Бориса Ельцина провело серию аукционов по принципу «кредиты в обмен на акции», продав самые ценные и высокодоходные государственные предприятия из числа тех, что еще оставались в его собственности – особенно нефтедобывающие и металлургические. Ходорковский, у которого к тому времени уже был свой банк, и который наладил связи с различными кремлевскими руководителями, за 300 миллионов долларов купил нефтяную компанию под названием «ЮКОС». К 2003 году его личное состояние оценивалось в восемь миллиардов долларов.

Ходорковский пользовался беззаконием той эпохи точно так же, как и его коллеги-олигархи, но он вел себя более скрытно и сдержанно, чем остальные. Он не выставлял свое богатство напоказ и жил, по меркам новых русских, как типичный представитель среднего класса. У него была мягкая манера разговора, и он носил свитера-«водолазки». Со временем он начал проявлять необычную независимость от своих кремлевских патронов. Для Путина это было неприемлемо. Ходорковский начал понимать, что действовать и работать надо более честно и прилично – не в последнюю очередь для того, чтобы привлечь иностранных инвесторов. Он нанял западных консультантов и лоббистов. Он начал финансировать правозащитные организации, партии политической оппозиции, а также благотворительный фонд под названием «Открытая Россия». Он заговорил о продаже четвертой части ЮКОСа компаниям ExxonMobil или Chevron, об уходе из бизнеса и о том, чтобы посвятить себя какой-нибудь общественной деятельности.

Бывшего офицера КГБ Путина особенно разозлили попытки Ходорковского самостоятельно заключить сделки с зарубежными партнерами. В возникавшей в то время новой системе, которая получила широко известное сегодня название «Кремль Инкорпорейтед», частный бизнесмен не имел такой прерогативы. Путин наставлял олигархов, что не будет ставить под сомнение происхождение их богатства, если они не станут соваться в политику. И тем не менее, в феврале 2003 года во время транслировавшейся на всю страну встречи в Кремле Ходорковский безрассудно вступил в спор с Путиным, начав задавать ему вопросы по поводу коррупции в правительстве и намекая на то, что высокопоставленные государственные руководители прикарманивают миллионы  в виде взяток. Путин с глазу на глаз сказал бывшему руководителю ВР лорду Джону Брауну (John Browne): «Я с этим человеком наелся больше грязи, чем это возможно».

В октябре 2003 года Ходорковского арестовали. Поскольку он теперь не мог никому помешать, огромные нефтяные месторождения  ЮКОСа и его активы забрала государственная компания «Роснефть». Игорь Сечин, занимавший тогда пост главного помощника Путина, добавил к перечню своих регалий должность председателя совета директоров «Роснефти». Как бы демонстрируя нравы и обычаи авторитарного корпоративного государства, дочь Сечина вышла замуж за находившегося на учебе сотрудника спецслужб Дмитрия Устинова. Отец Устинова Владимир был генеральным прокурором, ведшим первоначально дело против Ходорковского.

Гонители Ходорковского, которого вряд ли можно назвать образцом добродетели, просто ограбили его. Многие россияне по-прежнему смотрят на Ходорковского как на барона-разбойника, получившего заслуженное наказание. Но многие признают, что суд над ним это ни что иное, как абсурдный акт несправедливости и беззакония, столь же неприличный, как и судилище над Бродским.

Ходорковский проявляет неоспоримую стойкость. Из своей тюремной камеры он пишет статьи и дает письменные интервью, в которых выступает в защиту демократических норм. Несмотря на перенесенные страдания (один провокатор в сибирском лагере ударил его ножом), он остается порядочным человеком и отмечает, что сегодня многие россияне переживают гораздо более страшные лишения, будучи осужденными по подложным обвинениям. Свои тюремные злоключения он называет ГУЛАГ Lite. Вдова Андрея Сахарова Елена Боннэр одна из тех борцов за демократию, что встали на защиту Ходорковского. «Я думаю, всякий человек становится политическим заключенным, если закон применяется к нему избирательно, а здесь дело совершенно ясное, - сказала она. – Это вопиющее беззаконие».

Дело Ходорковского давно уже уничтожило в России все представления о независимой судебной системе. Оно ясно показало, что суды там действуют по указке коррумпированной иерархии власти, которая не остановится ни перед чем ради собственного обогащения. Ходорковский и его адвокаты называют себя реалистами. Они понимают: хотя президент Обама и поднял вопрос о нем перед Путиным, у Соединенных Штатов с Россией есть и другие срочные и неотложные дела: контроль ядерных вооружений, Северная Корея, Афганистан, Иран. Но Россия сама опровергает все свои претензии на звание современного государства, столь беззастенчиво злоупотребляя государственной властью. Безжалостность Путина самоочевидна. Президент Медведев якобы обладает властью, чтобы помиловать Ходорковского, и он уже демонстрирует в определенной мере некую независимость от своего наставника, говоря о господствующем сегодня в России «правовом нигилизме». Но достаточно ли у него возможностей, а также смелости, чтобы освободить Михаила Ходорковского?