Мигранты из России возрождают в США церковь

Воспоминания детства Ольги Коменко живут в стенах православной церкви Святой троицы с куполами на улицах Пенсильвания авеню и Гленмор Авеню в восточном Нью-Йорке. Там она танцевала все вечера напролет с другими молодыми прихожанами на еженедельных встречах, писала письма военнослужащим в годы Второй мировой войны и вышла замуж в 1944 году.

Сейчас в свои 90 госпожа Коменко считает, что церковь играет в ее жизни еще одну, гораздо более важную роль.

«Когда придет мое время, надеюсь, она еще будет тут, и меня похоронят неподалеку», - говорит Коменко, всю жизнь прожившая в бруклинском Браунсвилле.

Долгие годы казалось, что вряд ли церковь просуществует достаточно долго, чтобы выполнить волю Коменко.

Прихожане, помогавшие поддерживать приход в первой половине века, были русскими иммигрантами с семьями, некогда густо заселявшими этот район. Сейчас большинство разъехались.

Коменко вспоминает воскресные службы своей молодости, когда здание церкви было полно верующих. Но к началу XXI века лишь она да несколько ее престарелых друзей стали единственными прихожанами, которые выстаивают двухчасовую службу на русском языке под высокими сводами церкви, роспись стен которой потемнела от времени и отсутствия должного ухода.

История Нью-Йорка помнит много запущенных церквей, где некогда полные народу помещения уступили место мрачной тишине после того, как дети иммигрантов нашли новые возможности для самореализации вне границ тех районов, которые определяли судьбы их отцов и дедов. Но церковь Святой троицы, возможно, относится к тем, кто может похвастаться «хэппи-эндом». Ее паства, как и сам город, получила приток свежих сил с новым поколением иммигрантов, ищущих новое начало.

Российские иммигранты – многие из которых выросли без религии при коммунистическом режиме – старая церковь приманивает настоятелем, который увидел в церкви Святой троицы шанс вернуть к жизни как русскую православную церковь, так и общину.

«Конечно, я хотел, чтобы этот приход оживился, воскрес, - говорит настоятель, преподобный Владимир Алексеев, - в основном из-за истории».

В 1930 году тут было 28 798 жителей русского происхождения, 16% населения, в районе, охватывающем современный пятый округ (Community District 5), включающий восточный Нью-Йорк. К 1950 году это количество сократилось примерно вполовину. К 2000 году тут жило только 1 042 урожденных русских.

Пока церковь склонялась к закату, сменилось множество настоятелей. Но в 2001 году Православная церковь Америки назначила сюда отца Алексеева, урожденного сибиряка, который шесть месяцев в Нью-Йорке учил английский в Колумбийском университете. Его назначение было временным – пока его архиерей не сказал ему, что Святую троицу закроют, если он уйдет.

Отец Алексеев отказался от кафедры в Католическом университете Иоанна Павла II в Люблине, в Польше, где он получил докторскую степень в теологии, чтобы остаться в восточном Нью-Йорке.

У него был план: возродить общину, обратившись к представителям новой волны российских иммигрантов в городе.

«Я подумал: «Что людям нужно?», - вспоминает он. - Они чувствуют себя потерянными в новой стране, с иностранным языком и иностранными законами. Они ищут тепла». Он фактически рекламировал церковь на русскоязычном телеканале и на русских радиостанциях. Он сам стал доступным для прихожан, отвечая их на телефонные звонки даже посреди ночи.

Один из его молодых «завербованных», Глеб Иванов, хорошо известный концертный пианист, часто появляется на воскресных службах, его можно увидеть на хорах, поющим псалмы своим глубоким баритоном. Иногда после службы он играет на рояле, недавно подаренном храму состоятельным прихожанином.

«Очень сложно найти такого настоятеля, который посвящал бы церкви все время, которое он может, - говорит господин Иванов, который переехал в США пять лет назад. - Если семья распадается, он едет туда и вновь соединяет ее. Если кто-то разводится, приходит он и вновь сводит. Я никогда такого раньше не видел».

Благодаря отцу Алексееву, церковь стала местом, где многие недавно приехавшие иммигранты, которые воспитывались в условиях принудительного атеизма советской эпохи, могут найти связи с прошлым, которого они никогда не знали.

Светлана Климук, которая родилась в Белоруссии, была крещена тайно дома. Константин Радченко впервые пришел в церковь на третьем десятке, после падения СССР.

Теперь почти каждое воскресенье Климук и Радченко готовят для сорока-пятидесяти человек, которые остаются на ланч после службы. Климук крестила свою дочь в церкви Святой троицы. Дочь Радченко поет в детском хоре.

«Я в некотором роде завидую моим детям, что у них такое детство, - говорит г-н Радченко, - но моя жизнь это моя жизнь, и я на нее не жалуюсь».

Отец Алексеев тоже до поры до времени жил в условиях отрицания религии, пока не пошел в институт в Ленинграде. Там, изучая литературу Толстого и Достоевского, он и обрел религию.

«Я жил в советской стране, - говорит он. - Я должен был как-то бороться с этим, но не мог бороться политически, меня бы посадили в тюрьму, поэтому я боролся духовно».

Он явно полон решимости. Одна женщина вспоминает, что несколько лет назад на какой-то из русских церковных праздников она и ее сын были единственными, кто тогда пришел в церковь, и отец Алексеев все равно провел службу.

Ведутся работы и над самим зданием. Стены помыли и почистили, окна заменили, а также отреставрировали икону Девы Марии, попорченную водой.

Но крыша с куполами по-прежнему нуждается в водозащите. Краска сходит за хорами. А церковный казначей, Виктор Шлычков, признает, что казна практически пуста.

Тем не менее, голоса певчих в хоре вновь отражаются от сияющих первоначальной чистотой стен. И Коменко по-прежнему приходит каждое воскресенье, когда она может выехать, как она делала значительную часть жизни.

«Иногда я думаю о том, что не сделал много важных вещей в моей жизни, - говорит отец Алексеев, - я не написал книгу, я не стал великим богословом. Но я сделал что-то очень важное, самую важную в жизни работу, которая только бывает в мире – давать людям поддержку и покой».