Волна восстаний, прокатившаяся по Ближнему Востоку, побудила многих наблюдателей попытаться применить к ним уроки прошлых революций. К сожалению, история, которую вспоминают в этих спорах, зачастую незакончена и позволяет толковать себя по-разному. Опасно забывать о неопределенности и сложности, которые фунтадментально важны в процессе исторических изменений, но о которых часто забывают в последующей аналитике. Не менее опасно извлекать неверные или преждевременные уроки из таких событий, как революция в Египте, которая еще далеко не закончилась, и у которой еще может оказаться несчастливый конец.
Статья Томаса де Вааля «Троекратное «ура» человеку, который ничего не сделал» - это пример того, как много толкований может быть у истории. Де Вааль, многие годы писавший первоклассные репортажи с Кавказа, прославляет «монументальную сдержанность», продемонстрированную советским лидером Михаилом Горбачевым в то время, как разваливался СССР, и превозносит «величие политиков, которые, столкнувшись с трудной ситуацией, решали ничего не делать». Он вполне справедливо замечает, что «исходя из личного и политического инстинкта, он не захотел видеть кровопролития». В результате, сравнительно мало людей были убиты по его прямому указанию, и в некоторых из этих случаев было похоже, что Горбачев стал жертвой манипуляций или неверной информации со стороны своих подчиненных, предпочитавших жесткую линию поведения.
Этот аргумент достаточно справедлив в отношении конкретных событий, но он игнорирует обязанность Горбачева как президента защищать жизни советских граждан – обязанность, требовавшую принятия сложных нравственных решений. В нескольких случаях нежелание Горбачева использовать силу привело к крупномасштабным этническим погромам – наиболее заметными из которых стали убийства армян в Азербайджане и турок-месхетинцев в Узбекистане – и по имеющимся оценкам счет там шел на многие тысячи жертв. Так что, хотя Горбачев и может заслуживать похвалы за сдерживание сторонников жесткого курса и предотвращение закручивания гаек, он не может избежать ответственности за невмешательство во время этих уличных погромов. В результате, можно с полным основанием спорить о том, что демонстрирует большую силу духа – действие или бездействие.
Более того, насилие на улицах разваливающегося СССР не было ни спонтанным, ни непредсказуемым, как на это, похоже, пытается намекнуть де Вааль, когда он пишет о «политических проблемах, которые выплеснулись на поверхность в Советском Союзе». Этнические, политические и другие проблемы советского правления не просто «выплеснулись»: они стали естественным результатом неспособности Горбачева к лидерству или, другими словами, его «монументальной сдержанности» перед лицом развала его страны, когда он не сделал никаких значимых приготовлений для плавного перехода к новому порядку.
Михаил Горбачев запустил в стране процесс исторических перемен, не только не имея никакого плана, но и не представляя себе толком природу политической системы, которую пытался изменить. Он, похоже, не продумал последствия уничтожения многонациональной страны, которой веками правили с помощью силы и принуждения. Его любимое выражение – «процесс пошел» - демонстрировало одновременно и его собственную отчужденность, и типично русскую уверенность в том, что, в конце концов, все получится само собой, без особых усилий с его стороны. Именно это отношение, а также видимый отказ Горбачева использовать силу ускорили беспорядочный развал Советского Союза.
Развал СССР несомненно стал благом для Центральной Европы, прибалтийских республик, Грузии и других государств, желавших полной независимости от Москвы. Несмотря на это, опросы общественного мнения того времени показывают, что большинство советских граждан не стремились к такому итогу. Хотя сравнительно мало кто за пределами – и даже в пределах – России сегодня хотел бы вернуться к государству в советском стиле, подход Горбачева, который де Вааль описывает как двусмысленность, наложил на экономики и общества пятнадцати государств, оставшихся после развала СССР, не только краткосрочные издержки, вроде взрывов насилия, но и долгосрочные тоже. Эти долгосрочные издержки включают в себя и сотни тысяч человеческих жизней, закончившихся преждевременно из-за падения средней продолжительности жизни, произошедшего в результате исчезновения здравоохранения и другой социальной поддержки. Справедливости ради стоит отметить, что Борис Ельцин и его сторонники несут очень большую долю ответственности за падение Советского Союза и особенно за неоправданно болезненный эксперимент с демократией и свободными рынками, проведенный Россией в 1990-х годах. Тем не менее, хотя Михаил Горбачев не отдавал приказаний и не предполагал смерти столь многих людей, его решения, очевидно, внесли свою лепту в создание ситуации, приведшей к ним.
С этой точки зрения, Горбачев мог бы быть лучшим нравственным примером если бы, как Махатма Ганди, он оставался вне правительства. Как у главы советского государства, его главнокомандующего и человека, ответственного за охрану правопорядка, его вклад гораздо более неоднозначен. К его чести, Горбачев смог избежать гражданской войны и сохранить достаточный контроль над ядерным арсеналом страны. Это несомненно повлияет на то, как к нему отнесутся будущие историки, включая и живущих в его собственной стране.
Опыт Горбачева должен стать предупредительным сигналом тем, кто оценивает другие авторитарные режимы, находящиеся под давлением агрессивной толпы. То же самое можно сказать и об опыте России в 1917 году – даже в большей мере. Генерал корпуса жандармов Александр Спиридович, бывший глава личной службы безопасности императора Николая II и проницательный историк революционных движений, писал, что «основным источником силы» для большевиков-революционеров стало «постыдное бездействие царистского правительства» и его чиновников, ответственных за безопасность в Санкт-Петербурге. Спустя лишь несколько месяцев слабое и нерешительное Временное правительство позволило большевикам захватить власть, не оказав при этом практически никакого сопротивления.
И в феврале, и в октябре 1917 года, довольно много благонамеренных западных политиков и комментаторов хвалили сдержанность российских властей, не желавших использовать силу. Что за этим последовало, знают все, и это должно удерживать нас от преждевременного оптимизма по поводу революций, которые мы не до конца понимаем. Опыт также указывает на то, что принуждение небезупречных, но дружественных правительств не сопротивляться разъяренной толпе может привести к чудовищным последствиям, как это произошло в Иране в 1979 году. Эти ситуации ставят нас перед сложным нравственном выбором – и было бы ошибкой чрезмерно их упрощать.
Конечно, Ливию нельзя назвать ни доброй, ни дружественной, и в результате получается некоторым образом особый случай. Полковник Муамар Каддафи – это образцовый представитель плохого поведения среди деспотов Третьего мира. С тех пор, как он пришел к власти, он олицетворял собой тиранию, нарушение прав человека, нелепую риторику и некомпетентное экономическое управление. Он поддерживал и занимался терроризмом против Соединенных Штатов и их союзников и – из-за изменившихся обстоятельств – избежал полноценного возмездия, которого он так заслуживает.
Теперь, когда большинство американских граждан, похоже, благополучно эвакуированы из страны, нет никаких причин относиться к Каддафи с деликатностью. Он находится в уникальной изоляции, как в арабском мире, так и за его пределами, что было подтверждено единодушным голосованием в Совете безопасности ООН. Насколько известно, в Ливии нет ядерного оружия или материалов. И страна, похоже, разваливается на части прямо у нас на глазах, а оппозиция неуравновешенному и эксцентричному диктатору растет. Памятуя обо всем этом, нет никаких причин, по которым Соединенные Штаты не должны сотрудничать со своими европейскими союзниками и, при возможности, с соседями Ливии, чтобы ускорить его устранение от власти.
Но Ливия отличается от Бахрейна, Иордании, Йемена и других более кротких правительств, оказавшихся под давлением уличных протестов. Американцам стоит дважды подумать об уроках истории в этих случаях, где последствия резкой и непредсказуемой смены режима могут оказаться губительными для важных национальных интересов США, включая ключевые договоренности по размещению военных баз, сотрудничество в области борьбы с терроризмом и израильско-палестинский мирный процесс.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
И в феврале, и в октябре 1917 года, довольно много благонамеренных западных политиков и комментаторов хвалили сдержанность российских властей, не желавших использовать силу. Что за этим последовало, знают все, и это должно удерживать нас от преждевременного оптимизма по поводу революций, которые мы не до конца понимаем. Опыт также указывает на то, что принуждение небезупречных, но дружественных правительств не сопротивляться разъяренной толпе может привести к чудовищным последствиям, как это произошло в Иране в 1979 году.
