Год назад своим обращением «Россия, вперед», с призывом к обществу по-новому взглянуть на собственную историю и будущее, Дмитрий Медведев ввел в общественное пространство понятие модернизации. Идея, которая раньше рассматривалась лишь в экспертных кругах, играет сегодня роль политического лозунга и предмета ожесточенных споров. Правящие элиты используют идеологию перемен для внутренней игры в рамках правящего лагеря. Как же россияне понимают модернизацию?
Генезис потребности в модернизации можно обнаружить в третьем цикле развития, на пороге которого оказалась сегодняшняя Россия. На фоне трансформаций 1990-х годов, вызванных заинтересованностью общества в радикальных системных изменениях, 2000-ые были отмечены противоположным явлением: потребностью в стабилизации. Оба цикла способствовали появлению гибридного строя, соединяющего в себе элементы поверхностной вестернизации с советским прошлым. В результате этого произошла самомодернизация элит, приведшая к авторитаризации государственной системы. Властные элиты преобразовались в новый имущий класс, называемый сейчас «бюрнесом»: симбиотическим союзом бюрократии, силовых структур и корпорационного бизнеса, связанных пуповиной сырьевой и административной ренты. Именно его интересы стали в России ведущими. «Бюрнес» обособлен от общественной структуры, а размер пропасти между верхами и находящимися под их управлением низами показывает расслоение общества в масштабах стран третьего мира.
Именно в этом российские социологи видят симптомы глубокого кризиса России. Нынешний авторитарный проект, в планы которого входил цивилизационный скачок в XXI век, превратился в его самое большое препятствие. Реформаторская ориентация была утрачена, а символом того, что власть чувствует себя отлично, стала концепция консервативной модернизации - на практике охраняющей и удерживающей статус-кво. Разумеется, она не имеет ничего общего с западными аналогами, и сравнивается с консервативными и реакционными страницами российской истории – эпохами застоя.
Негативных последствий, таких, как правовой нигилизм, возникло множество, но за общий знаменатель лучше принять масштаб и системный характер коррупции. Одно из первых лиц государства – председатель Конституционного суда Валерий Зорькин публично признал: Россия превращается из криминализованного государства (преступность в котором встроена во властный аппарат и экономику) в криминальное (частные интересы властного аппарата и бизнеса совпадают с интересами преступного мира и вместе определяют национальные интересы).
Еще лучше привести выводы кремлевских аналитических центров: Института современного развития (ИНСОР) и Центра стратегических разработок (ЦСИ). Кризис государства проистекает как из уровня коррумпированности и компрометации его управляющего аппарата в массовом сознании, так и из того, что власть «проспала» общественные изменения. На волне глобализационного освоения массовых коммуникационных технологий и доступа к независимой информации, спавшее до этого времени большинство вновь начинает объединяться идущей снизу самоорганизацией. Изменения произошли в самой структуре общества: к оппозиционной интеллигенции присоединился средний класс и молодежь, настроения которой радикализировались из-за отсутствия жизненных перспектив. Таким образом разрушается стереотип о неготовности россиян взять на себя ответственность за страну, а фасадный характер государства влечет за собой появление параллельных институтов. Растет популярность социальных интернет-платформ и таких проектов, как сетевой парламент. Ощущение того, что нынешние элиты имеют право оставаться у власти, снижается. Поэтому на 2013-2015 год ЦСИ прогнозирует развитие протестной общественной динамики, уровень которой может превысить аналогичное явление периода распада СССР. Детонатором может стать ухудшение экономической ситуации и дальнейшее неблагоприятное развитие событий на Северном Кавказе.
Огромное значение имеют также взаимосвязи на мировом уровне. Глобальная взаимозависимость влечет за собой то, что позиция России в большей степени зависит от параметров экономического роста и конкурентности на мировых рынках, чем от военного потенциала. Между тем мировой кризис болезненно обнажил слабости сырьевой экономики. Падение ВВП на 8 процентов показало не только насущную необходимость ее диверсификации, но и основательного обновления, поскольку оставшийся в наследство от СССР образовательный, научно-технический и производительный потенциал истощился и пришел в упадок.
Таким образом, Россия в очередной раз встала перед историческим выбором направления движения: призрак незавершенной модернизации витает над ней со времени Петра Великого. Если сравнить современные и исторические дилеммы правящих элит, они окажутся идентичными, а касаются они цели и границ перемен. В обоих случаях реакцией стало стремление сохранить политический и экономический баланс сил. Однако сейчас преобладает убеждение, что возврат к докризисной ситуации невозможен, а инерция означала бы неконтролируемую цепную реакцию. Роль Кассандры взяли на себя ИНСОР и ЦСИ. Несмотря на различия в деталях, общим знаменателем алармистских докладов является вывод о насущности глубинных политических изменений, заключающихся в либерализации и демократизации, необходимых для экономического и общественного оздоровления. Только таким образом понимаемая модернизация позволит преодолеть культурный порог, отделяющий от формирования современной идентичности, а в институциональном плане – правового государства. Такой подход требует возврата на путь вестернизации и к адекватной системе ценностей. Одновременно он обозначает основное направление разногласий, хотя разделение правящих элит на фракции (консерваторов и либералов) является упрощением, т.к. модернизационные споры содержат в себе гораздо больше оттенков.
Консервативный кремлевский лагерь понимает модернизацию как оптимизацию нынешней системы, в основном посредством усовершенствования управления – вертикали власти - для создания эффективного метода распределения благ, т.е. той «раздачи», которая является основой стабилизационного контракта власти и общества. Они не исключают мобилизационного метода модернизации экономики для того, чтобы в очередной раз в истории догнать и перегнать Запад, а во внешней политике видят Россию подобной цивилизационному центру в мультилатеральном мире из концепции Хантингтона (Samuel Phillips Huntington). За тем исключением, что фундаментом будет, скорее, военная мощь, чем «soft power».
Консерваторы - группа неоднородная, в их рядах есть сторонники системных «косметических» изменений и великоросские «ультрас». Чекистское и православное ответвления, например, считают, что демократия и либерализм представляют для России смертельную угрозу. Таким образом консервативная модернизация идейно сближается с мышлением российских традиционалистов, в т.ч. КПРФ. Неслучайно к консерваторам принадлежат руководящие группы бюрократических и силовых структур, армии, крупный корпорационный бизнес, представляющий сырьевые отрасли и военно-промышленный комплекс. Институциональной эманацией этого лагеря является партия власти «Единая Россия». Одним словом – это прежняя и новая номенклатура.
Либеральное крыло трактует модернизацию в соответствии с идеями своих аналитических центров, а в эволюционной практике видит способ предотвращения неизбежной революции. Оно неспроста ссылается на упущенные исторические шансы, такие фигуры, как Николай Сперанский, Петр Столыпин, Борис Чичерин или программу кадетской партии. Во время отмечавшейся недавно 150 годовщины освобождения крестьян Дмитрий Медведев позиционировал себя как наследник царя-реформатора Александра II. Нынешние либералы-лоялисты подписываются под пушкинской фразой о правительстве, которое является «единственным европейцем в России», подтверждающей необходимость придания идущим снизу культурным процессам импульса сверху. Просвещенные технократы предполагают (не конкретизируя эту идею) интеграцию с трансатлантическими институтами, и считая Россию интегральной частью Европы, подают вестернизацию как цивилизационный выбор. Надежды на завершение «дела петрова» они видят в формировании среднего класса. В плане модернизации экономики либеральная фракция представляет медведевскую программу четырех «и»: институциональных, инновационных, инфраструктурных и инвестиционных реформ. В т.ч. посредством создания условий для развития малого и среднего бизнеса.
Казалось бы, что естественным союзником этого кремлевского лагеря станет демократическая оппозиция, а их сотрудничество приведет к образованию общественной модернизационной платформы. Однако оппозиционная интеллигенция считает лоялистов исключительно пиар-проектом, служащим сохранению существующего статус-кво. Известный историк Юрий Афанасьев опубликовал недавно эссе, подвергающее сомнению смысл либеральной миссии в таком ее проявлении, а Московский центр Карнеги задается вопросом, не слишком ли абстрактна медведевская концепция модернизации для простого россиянина, который опасается общественной цены перемен и хотел бы увидеть реальные будущие выгоды.
Конфликт между кремлевскими лагерями усиливается, поскольку политические прогнозы отличаются лишь оценкой того, насколько далеко зашла нынешняя кризисная ситуация. В этих условиях споры на тему модернизации используются для игры элит, цель которой – усиление системной позиции обеих групп. В общественное пространство проникают отдельные факты, касающиеся персональных рокировок, изменений в имущественно-правовых отношениях, которые отражают кулуарную борьбу за влияние. Особенно в свете приближающихся думских выборов (в декабре этого года), которые покажут, кто станет кандидатом элит на президентский пост в 2012 году.
В заключение стоит отметить, что представленные аналитическими центрами сценарии выхода из сложной ситуации в целом пессимистичны. Отсутствие веры в инстинкт самосохранения российских элит дополняет убежденность в самоубийственном для России инерционном варианте развития событий. Использование лозунга о модернизации для выпуска общественной энергии не удалось. Расхождение между модернизационной фразеологией и реальными делами увеличивается. По единодушным оценкам социологов, для того, чтобы модернизация перестала быть пустым лозунгом, политические и общественно-экономические перемены должны сопровождаться изменениями в российской идентичности: в России стало очевидным отсутствие интеграционного связующего элемента. Мифы Великой Отечественной войны и имперского прошлого перестают работать. Надежды вызывает инициатива президентского совета по развитию гражданского общества, касающаяся детоталитаризации страны. Она включает в себя декоммунизацию и десталинизацию, а одновременно идею национального согласия. Станет ли ее плодом рождение современного национализма с положительным смыслом? Этот фактор представляется очередным модернизационным шансом, однако в случае его инструментального использования, может превратиться для России в смертельную опасность.
Роберт Хеда – независимый политолог и журналист, специализирующийся на проблематике России и СНГ, бывший аналитик и оперативный офицер Агентства разведки Польши.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Россия в очередной раз встала перед историческим выбором направления движения: призрак незавершенной модернизации витает над ней со времени Петра Великого. Конфликты между кремлевскими лагерями лишь усиливаются.
