Ведомство ядерной безопасности Японии на прошлой неделе повысило аварийный уровень на атомной электростанции «Фукусима-1» до максимальной седьмой отметки. Это означает, что авария сейчас считается столь же серьезной, как и чернобыльская катастрофа в Советском Союзе. Мне это кажется большим преувеличением.
Спустя двадцать пять лет после взрыва на украинской АЭС я по-прежнему хорошо помню все подробности тех ужасных дней в апреле 1986 года. Мне было тогда 26 лет, и я работал корреспондентом информационного агентства Reuters в Москве. В пятницу 25 апреля я полетел в Киев, чтобы провести пару дней со своей полной энтузиазма шотландской подругой Роной, преподававшей в городском университете в рамках программы Британского совета. В те выходные я был единственным западным журналистом в Киеве.
Пока мы кутили всю ночь напролет, в 130 километрах к северу от Киева разворачивались чрезвычайные события. Техники проводили эксперименты, предусматривавшие блокировку механизмов автоматического отключения на четвертом реакторе АЭС. После мощного скачка напряжения в 1 час 23 минуты ночи в субботу 26 апреля реактор взорвался.
Об этом не знал никто в Советском Союзе, не говоря уже о внешнем мире, за исключением высокопоставленных партийных руководителей, КГБ, нескольких ученых, врачей и пожарных. Из-за советской привычки к секретности и обману миллионы людей оставались в неведении, даже когда радиация начала распространяться по территории Украины, Белоруссии, России и дальше.
Мы с Роной провели субботу и воскресенье в блаженном неведении, гуляя по теплому и по-весеннему солнечному Киеву. По советским меркам это был приятный, зеленый и веселый город с многочисленными парками и холмами. Но теперь он был покрыт невидимой радиацией. В воскресенье вечером мы немного выпили в долларовом баре гостиницы. Выйдя на улицу, мы пошли к остановке, где сели на скамейку в ожидании трамвая до киевского университета.
В понедельник 28 апреля я вернулся в Москву. Не успел я войти в офис Reuters, находившийся неподалеку от Кремля, как мой коллега спросил меня, не заметил ли я в Киеве «что-нибудь странное». Я не заметил. На улицах все было спокойно, аэропорт работал как обычно. «Ага, - ответил коллега, - дело в том, что нам позвонили из шведского посольства и спросили, знаем ли мы что-нибудь о ядерной катастрофе на Украине».
Спустя несколько часов правда выплыла наружу. Власти Финляндии и Швеции сообщили, что к Скандинавии приближаются радиоактивные облака. Весь мир охватила тревога. Но советское правительство по-прежнему хранило молчание, пока, спустя почти 68 часов после взрыва, государственное информационное агентство ТАСС не опубликовало короткое и малопонятное сообщение об аварии в Чернобыле.
Действуя на основе проверенных временем пропагандистских традиций, а не фактов, ТАСС после этого опубликовало вторую статью, в которой утверждало, что в одном только 1979 году в США было 2300 ядерных аварий и чрезвычайных происшествий. Лицемерие и двуличие Советского Союза оказалось таким же черствым, как и старый хлеб.
Моя личная драма достигла пика, когда представитель американского посольства в Москве проверил меня на радиацию. Фоновый уровень моего организма был в норме. Но когда человек со счетчиком Гейгера начал проверять джинсы, в которых я сидел на трамвайной остановке в Киеве, послышались пронзительно тревожные сигналы.
«Ладно, господин Барбер, - сказал американский дипломат, - мы сожжем эти джинсы ради вашего здоровья».
Спустя четверть века после тех событий я считаю самым важным уроком Чернобыля то, что деспотичные и скрытные политические системы обманывают свое население постоянно и самым бессовестным образом. Демократии допускают ошибки, но тирании, изолированные от своих граждан и относящиеся к ним с подозрением, не ценят ни права человека, ни людей. В результате там зачастую возникает плачевный дефицит культуры безопасности, присущей нормальному промышленно развитому обществу. В моменты кризиса тирании больше склонны к безответственным действиям.
Советский лидер и реформатор Михаил Горбачев усвоил этот урок. Он воспользовался неумелыми действиями во время аварии как аргументом в пользу отказа от многолетней закрытости, и вместо нее открыл эпоху гласности. Но старые привычки изживать непросто. При бывшем президенте и нынешнем премьер-министре Владимире Путине российские власти не очень-то откровенничали по поводу таких событий, как гибель подводной лодки «Курск» в 2000 году и других инцидентов.
Второй урок заключается в том, что атомную промышленность надо заставлять соблюдать самые строгие и жесткие нормы и правила при проектировании и эксплуатации. Причиной аварии в Чернобыле стали недостатки в конструкции реактора и в подготовке рабочих. Точно так же, слабые регламентирующие нормы привели к тому, что старые реакторы, подобные тем, что работали на АЭС в Фукусиме, продолжают эксплуатироваться.
По данным властей Белоруссии, Украины и России, связанные с Чернобылем экономические потери исчисляются сотнями миллиардов долларов. Не исключено, что эти оценки преувеличены; но несомненно то, что расходы на обеспечение безопасности атомных электростанций несопоставимы с затратами на ликвидацию последствий катастроф, подобных чернобыльской.
Последний урок состоит в том, что человечество несовершенно. Инстинктивное стремление человека к знаниям, попытки познать неизведанное одновременно благородны и опасны. Если бы смена на Чернобыльской АЭС не проводила свои беспечные эксперименты, аварии могло и не быть. И мне не снились бы до сих пор мои сожженные джинсы.