Значение Чернобыля

Все начиналось как серый и слякотный весенний день, как и многие другие дни у меня на родине. Закончился тот день ужасом и скорбью.

Конечно, никто из нас не знал точного момента, когда случилась катастрофа в Чернобыле 25 лет назад. Тогда мы жили в системе, полностью отрицавшей право обычных людей получать информацию даже о самых основных фактах и событиях. Поэтому нас держали в неведении об утечке радиации из разрушенного реактора в Чернобыле, перемещавшейся с ветрами над Северной Европой.

Но еще более странным фактом Чернобыльской катастрофы, известным теперь, является то, что Михаил Горбачев, генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, также оставался в неведении о масштабе катастрофы. Быть может, именно данный факт, в итоге, отправил старую систему на свалку истории всего пять лет спустя. Никакой режим, построенный на безграничном самообольщении, не способен сохранить остатки своей легитимности, как только масштаб его самообмана станет явным.

Поскольку в то время обычным украинцам доставались лишь отрывки надежной информации, мои воспоминания о Чернобыле поневоле отрывочны. Сейчас я вспоминаю только первые тихие, испуганные слухи о катастрофе, услышанные от друга семьи. Я помню беспомощный страх, который я ощущала за свою маленькую дочь. Вскоре последовала целая лавина почти истерических слухов и просочившихся сведений о катастрофе.

Все эти воспоминания, конечно, останутся навсегда. Но даже спустя 25 лет я испытываю затруднения, пытаясь связать то, что я действительно знаю о данной катастрофе, с тем, что мне было известно тогда.

Сегодня Чернобыльскую аварию оценивают строго, как в нравственном, так и метафизическом плане. Она бросила на человечество такую тень, какой не было со времен атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в 1945 г.

Но, в отличие от ядерного кризиса на японской Фукусиме, подлинный урок Чернобыля заключается не в безопасности атомных станций. Он заключается в высокомерии чиновников и безразличии к человеческим страданиям, а также в культе секретности, позволяющем владеть информацией только узкой элите, зацикленной на стабильности. Украинцам напоминают о последствиях подобной системы прямо сейчас, и делает это правительство, сократившее пособия по болезни для мужчин, героически сдержавших распространение чернобыльской радиации.

Так что же послужило источником небрежности, с которой решался чернобыльский кризис? Что вызвало подобное высокомерное безразличие к здоровью тех, кто жил вблизи станции, тех героических мужчин и женщин, которые пытались ограничить ущерб (с которыми чиновники по-прежнему обращаются, как с пешками), и миллионов тех, кто жил под распространявшимися радиоактивными облаками?

Государственное безразличие – это странное и противоестественное состояние ума, при котором стирается грань между преступлением и наказанием, жестокостью и состраданием, добром и злом. Поскольку я родилась в СССР, то знаю, что советские лидеры фактически сделали презрение к страданию и нравственным нормам основой своей властной философии. Неподотчетные правительства почти неизбежно становятся незаинтересованными в судьбе своих граждан.

Может ли равнодушие, в принципе, быть добродетелью? Конечно, в ужасные времена, такие как Холокост или украинский Голодомор, изолированные и беспомощные люди могут замкнуться в безразличии, чтобы просто сохранить хоть какое-то здравомыслие. Но, даже в этом случае, равнодушие невозможно полностью оправдать, и, рано или поздно, возникает безымянное, неотступное чувство вины, о котором так ярко писал  Примо Леви.

Однако именно равнодушие чиновников является по-настоящему непростительным, возможно потому, что равнодушные чиновники никогда не чувствуют вины, о которой писал Леви. Вообще, для некоторых политических лидеров равнодушие является соблазнительным. Гораздо легче не обращать внимания на своих граждан, чем стараться исправить их бедственное положение. Гораздо легче (и часто дешевле) не замечать трагические последствия для жизни людей, чем согласовывать свою политику с их потребностями.

Государственному чиновнику, повернувшемуся спиной к страданиям, не важны граждане его страны. Их жизни не имеют значения. Их скрытые и даже явные страдания ничтожны, это просто отчаяние пустого места.

Подобное равнодушие опаснее гнева и ненависти. Гнев может, в принципе, быть творчески и политически созидательным. Пушкин написал некоторые из своих лучших стихотворений в результате гнева; великие симфонии Бетховена были написаны в порыве всепоглощающих эмоций; а Нельсон Мандела, Вацлав Гавел и мьянманский оппозиционный лидер Аун Сан Су Чжи выдержали тюремное заключение, потому что испытывали гнев к несправедливости, свидетелями которой являлись.

Равнодушие же никогда не бывает созидательным, т.к. оно означает полное отсутствие реакции на несправедливость и помощи страдающим. Это инструмент правительств, которые, по сути, являются врагом собственного народа, поскольку равнодушие выгодно только самому правителю и никогда не выгодно жертве, чьи страдания лишь усиливаются пренебрежением. Политзаключенные, голодающие дети, бездомные чернобыльские беженцы или облученные рабочие, которым требуется медицинская помощь в течение всей жизни, – не обращать внимания на их бедственное положение, отказать им хоть в какой-то надежде означает сделать их беспомощными. Государственные чиновники, отрицающие таким образом человеческую солидарность, отрицают свою собственную человечность.

Из своей тюремной камеры, в ожидании казни от рук гитлеровского Гестапо, немецкий лютеранский пастор, участник антинацистского заговора Дитрих Бонхеффер заявлял, что мы все должны «разделить с Богом его страдания». Безразличие к Бонхефферу было не только грехом, но и формой наказания. Это, возможно, является главным уроком Чернобыля: правительства, систематически закрывающие глаза на судьбы своих граждан, в конце концов, приговаривают сами себя.

Юлия Тимошенко - дважды занимала пост премьер-министра Украины