Человеку прострелили голову, и за 7000 миль другие люди это весело празднуют. Хотя американцы единодушно признают, что смерть Усамы бин Ладена – это хорошая новость, это веселье многих нервирует. Мы должны стремиться к правосудию, а не к мести, говорят эти люди. Не низводит ли это нас на «их» уровень? Разве преподобный Мартин Лютер Кинг не говорил: «Я могу скорбеть о тысячах прерванных драгоценных жизней, но не буду радоваться ничьей смерти, даже смерти врага»? (Вообще-то, не говорил, но пользователям «Твиттера», распространившим фальшивую цитату, эта фраза все равно нравится.)
Почему же многие американцы не хотят присоединиться к празднику? Как социальный психолог я вижу главную причину этого в том, что некоторые люди судят о событиях национального масштаба, руководствуясь тем же моральным чутьем, которым они руководствовались бы в случае обычного уголовного дела. Например, они просят нас представить себе, как бы смотрелось, если бы отец и мать праздновали казнь посредством смертельной инъекции человека, который убил их дочь.
Разумеется, родители могут почувствовать облегчение и даже скрытую радость. Но если они устроят вечеринку у ворот тюрьмы и станут открывать шампанское, когда шприц войдет в вену, это будет праздник в честь смерти и мести, а не правосудия. Разве мы не это видели вечером прошлого воскресенья, когда молодежь собралась выпить пива и отпраздновать смерть бин Ладена на Таймс-сквер и у Белого дома?
Нет, не это. Нельзя переносить свои моральные критерии с индивидуального уровня на уровень групп и наций. Иначе можно не заметить все то хорошее, здоровое и даже альтруистическое, что было в этом праздновании.
Дело вот в чем. В последние 50 лет многие специалисты по эволюционной биологии нередко писали, что мы мало отличаемся от прочих приматов. Мы эгоистичные существа, способные действовать альтруистично только тогда, когда это идет на пользу нашей родне или нам самим в будущем. Однако в последние годы исследователи все чаще признают, что люди в большей мере, чем другие приматы, были сформированы естественным отбором, действующим одновременно на двух уровнях. Есть нижний уровень, на котором отдельные особи неустанно конкурируют с другими особями из своей группы. На этом уровне конкурентное преимущество обеспечивает эгоизм.
Но есть и другой, высший уровень, на котором группы конкурируют с группами. На нем больших успехов добиваются те, кто может лучше объединятся и действовать как одно существо. Лишь немногие виды нашли свои способы это делать. Лучший пример – это пчелы, муравьи и термиты. Их мозги и тела специально предназначены для командной работы, что позволяет им достигать неимоверного уровня сотрудничества во время строительства жилищ или групповой обороны.
Люди некогда тоже нашли способы объединяться, но для нас единство – непрочное и временное состояние. В нас действуют старые эгоистичные программы – те же, что и у остальных приматов, однако поверх них есть более позднее наслоение, которое позволяет нам ненадолго становиться роевыми существами вроде пчел. Давайте вспомним о долгих очередях на сдачу крови после 11 сентября. Большинство из нас хотели тогда сделать что-то – хоть что-нибудь – чтобы помочь.
Эта двухуровневая психология – ключ к пониманию религии, войны, командного спорта и веселья прошлой недели. Великий социолог Эмиль Дюркгейм даже называл наш вид Homo duplex, или «человек двойственный». Дюркгейм писал век назад, в эпоху ослабления организованной религии в Европе. Его интересовало, как государственные и гражданские институты могут объединять людей на моральной основе без помощи религии. Он считал, что самый прочный «клей» в данном случае – это эмоции.
Он противопоставлял друг другу два набора «социальных чувств» - по одному для каждого уровня. На низшем уровне такие чувства, как уважение или привязанность, помогают отдельным людям строить отношения с другими людьми. Однако Дюркгейма больше интересовали чувства, которые объединяют людей в группы— коллективные эмоции, растворяющие узкое и ограниченное «я» и заставляющие людей чувствовать себя частью чего-то большего и более важного.
Одна из таких эмоций называется «коллективное возбуждение». Это страсть и экстаз, переживаемые во время религиозных ритуалов племени, когда люди сходятся вместе, чтобы петь и плясать вокруг огня, стирая границы, которые отделяют их друг от друга. Спонтанные торжества прошлой недели проходили точно по Дюркгейму.
Однако что такое это «коллективное возбуждение» - нечто хорошее или уродливый психологический реликт дикарских времен?
Некоторые из тех, кого встревожило празднование, опасаются, что такое единство опасно, так как оно делает Америку более воинственной и враждебно настроенной к неамериканцам. Когда празднующие скандировали «США! США!» и пели «Боже, благослови Америку!» («God Bless America») разве они не демонстрировали тем самым отвратительный подход «мы против них»?
Опять же нет. Многие социальные психологи отличают патриотизм — любовь к своей стране — от национализма, предполагающего, что эта страна превосходит другие и должна над ними господствовать. Национализм обычно бывает связан с расизмом и с враждебностью к другим странам, в то время как сам по себе патриотизм ни с чем подобным не связан.
Психолог Линда Скитка (Linda Skitka) изучала психологические черты людей, вывешивавших американские флаги после 11 сентября. Она обнаружила, что тяга поднять флаг «отражает патриотизм и стремление продемонстрировать солидарность с согражданами, а не стремление выразить враждебность к чужакам».
Поэтому я уверен, что торжества прошлой неделе были хорошим и здоровым явлением. Америка отважно и решительно достигла своей цели после 10 тяжелых лет. Люди, любящие свою страну, объединились, чтобы испытать коллективное возбуждение. Они вышли за пределы своих частных и узких пристрастий и стали на краткий миг просто американцами, которые радуются вместе.
Этот роевой момент долго не продлится. Однако благодаря общественному веселью прошлой недели, многие из нас внезапно почувствовали, что американцы по-прежнему способны объединяться, чтобы вместе встречать угрозы и вызовы намного более серьезные, чем Усама бин Ладен.
Джонатан Хейдт – профессор психологии Виргинского университета, и автор скоро выходящей в печать книги «Чувство собственной правоты: Почему хороших людей разделяют политика и религия» («The Righteous Mind: Why Good People Are Divided by Politics and Religion»).
