Это была первая транслировавшаяся вживую по телевидению пресс-конференция в американской истории, и президент Джон Ф. Кеннеди сиял своей ослепительной улыбкой, осматривая представителей прессы, собравшихся в пещероподобной только что открытой аудитории Госдепартамента. У него была для них настоящая новость: советский лидер Никита Хрущев отпустил двух захваченных американских рядовых летчиков, и эту новость Кеннеди мог продать как своевременную демонстрацию того, что он может управлять Москвой более эффективно, чем его предшественник Эйзенхауэр.
Однако, вместо этого президент совершил то, что могло бы считаться первой ошибкой его насчитывавшего к тому моменту лишь пять дней президентства - он частным образом увлекся тем, что он считал провозглашением Хрущевым эскалации напряженности холодной войны против него. Молодой и неопытный президент, который еще не собирал своих экспертов по Советам для пересмотра политики, думал, что речь Хрущева, произнесенная в начале января, содержала его истинные намерения. Поэтому он с подозрением отнесся к освобождению американцев и к другим жестам доброй воли с советской стороны, включая беспрецедентную публикацию полного инаугурационного обращения американского президента в советской прессе.
Это раннее субъективное мнение Кеннеди о Хрущеве сформирует атмосферу и оставшейся части года, хотя оно и было основано на ошибочном анализе. С таким решением Кеннеди упустил, возможно, единственную возможность, которая у него была в том году, проверить, будет ли возможным улучшить отношения с Советами. Девять дней спустя он обострит свою риторику по отношению к Советскому Союзу в своем обращении к нации, выступая как лидер, который обнаружил великую цель, которую искал. Он сказал:
«С каждым днем кризисы приумножаются. С каждым днем их решение становится все более трудным. С каждым днем мы приближаемся к часу максимальной опасности. Я чувствую, что я должен информировать конгресс, что наш анализ за последние десять дней четко показывает, что в каждой из принципиально важных зон кризиса ход событий ведет к своему завершению, и время играет не на нашей стороне».
Редко история представляла лучший пример опасности, которая исходит от недавно избранного американского президента, которому, хотя он и убежден в своих собственных инстинктах и своих способностях, все же не хватает опыта и знания обстановки, контекста, чтобы грамотно взвесить все огромные массивы данных, которые начинают к нему стекаться. Ястребиный разворот Кеннеди по отношению к Советскому Союзу убедил Хрущева в необходимости категорически свернуть с пути своих ранних попыток расположить к себе нового американского президента. 11 февраля Хрущев возвращается из сельскохозяйственной поездки и проводит чрезвычайное заседание партийного руководства, где его противники потребовали смены вектора политики, соответствовавшего новому витку воинственности Америки.
Ответ Кеннеди мог выглядеть вполне понятным в то время. В своей январской речи Хрущев сказал: «Мы победим Соединенные Штаты при помощи небольших освободительных войн. Мы измотаем их до изнеможения по всему Земному шару, в Южной Америке, в Африке и в Юго-Восточной Азии». В отношении Берлина, Хрущев пообещал, что он «устранит этот осколок из сердца Европы».
Льюэллин «Томми» Томпсон, американский посол в Москве, подложил дров в огонь сомнений Кеннеди в депеше, предназначенной для того, чтобы подготовить Кеннеди к его пресс-конференции. Он советовал Кеннеди, если бы его спросили про речь, сказать, что он «не может понять, почему человек, который исповедует желание переговоров с нами, публикует за несколько дней до инаугурации нового американского президента фактически декларацию холодной войны и демонстрирует решимость добиться падения американской системы».
Что Томпсон не смог сказать Кеннеди, так это то, что на самом деле в том, что сказал Хрущев, не было ничего нового. Его речь была запоздалым инструктажем для советских работников сферы идеологии и пропаганды на конференции 81 коммунистической партии в ноябре предыдущего года. Призывы Хрущева вооружаться против США в развивающемся мире могли стать результатом тактического соглашения с Китаем для предотвращения дипломатического прорыва.
Кеннеди считал слова Хрущева «изменением правил игры», но они стали таковым лишь из-за преувеличенной реакции на них молодого президента.