Британия так стремится получить одобрение Америки, что не осознает, что «особые отношения» никогда не были в ее интересах.

Зарубежные поездки американских президентов, особенно Барака Обамы, напоминают турне рок-групп. Ну, конечно, вся эта нелепая свита и обременительные меры безопасности. Но что еще важнее: так же, как солист группы всегда повышает самооценку фанатов, рассказывая им со сцены, что их город – лучший в мире, так и американские президенты не могут ступить на землю другой страны, не подчеркнув ее важность и особые отношения государства с Соединенными Штатами.

Это особенно верно в случае Британии. Каждый раз, когда новый американский президент вступает в должность, британская пресса заходится в приступе беспокойства по поводу того, что новый глава США может оказаться недостаточным англофилом. Эта истерика достигла новых высот абсурда, когда был избран Барак Обама.

Если верить истеричной прессе, Билл Клинтон невзлюбил Британию, когда учился по стипендии Роудса в Оксфорде. Джордж У. Буш бывал лишь в Шотландии, да и то подростком, к тому же предполагалось, что он будет этаким нео-изоляционистом (ну и что из этого получилось?). А теперь мы имеем Обаму, про которого говорят, что он не любит Британию за ее жестокое подавление восстания мау-мау в Кении, где родился его отец. Доказательством этого, бесчисленное количество раз растиражированным консервативными радиостанциями Америки, стала информация о том, что президент заменил бюст Уинстона Черчилля в Овальном офисе на бюст Авраама Линкольна.

Это невероятно утомительно. Отношения между Белым домом и Даунинг-стрит превратились в навязчивую идею. Команда каждого нового президента США вынуждена напоминать ему произнести волшебные слова «особые отношения» при первой встрече с британским премьер-министром. Если Британии действительно требуется такое подтверждение собственной значимости, то проблема еще больше, чем думали самые опасливые пессимисты. 

На этой неделе Барак Обама изо всех сил старался подчеркнуть, что отношения не просто «особые» - что они «уникальны» и «необходимы» и «незаменимы». Британцам нравится шутить по этому поводу, но не скажи Обама этого, все разговоры были бы лишь о пренебрежительном отношении и о том, что Британию бросают ради новой, более красивой девушки где-то на востоке.

Но это уже и так происходит. Отношения Британии с Соединенными Штатами несомненно крепки, и в том, что касается основания в виде общей культуры, действительно «особые». Однако с точки зрения политики, они не так важны, как отношения Вашингтона с Пекином и Иерусалимом, или даже с Москвой и Дели. Париж, Берлин, Токио, Саул, Оттава и Мехико также могут утверждать, что их отношения с Вашингтоном – «особые».

На самом деле, большую часть истории отношения между Соединенными Штатами и Великобританией были не то, что «особыми», а скорее щекотливыми, и даже сложными.

Выступая вчера (24 мая) перед обеими палатами Парламента в Вестминстере, Обама шутливо упомянул «бостонское чаепитие» и войну 1812 года, словно намекнув, что это были злополучные недоразумения, которым место в древней истории, под песками времени. Подобное отношение стало традиционным для подобных событий.

Но в интересах соблюдения приличий Обаме пришлось обойти вниманием доктрину Монро, предупредившего Британию (и другие европейские державы) не вмешиваться в дела Западного полушария. Ему пришлось игнорировать тот факт, что общественное мнение Британии, не говоря уже о построенных там кораблях, выступали в поддержку сил Конфедерации во время американской Гражданской войны. И ему пришлось проигнорировать, например, пограничный спор между Британской Гайаной и Венесуэлой, заставивший президента Гровера Кливленда заявить в 1895 году, что Соединенные Штаты будут «всеми возможными способами в их силах сопротивляться, видя в этом предумышленную агрессию против их прав и интересов».

И примеры взаимного англо-американского недоверия на этом не заканчиваются. После Первой мировой войны общественное мнение в США, в основном, винило Британию в то, что она втянула страну в дорогостоящую, ненужную войну. Тем временем, 1930-е годы прошли под знаком торговых споров, так как американцы, вполне обоснованно, возмущались протекционизмом британской тарифной системы имперских преференций.

«Особые отношения», превращенные в миф отношениями Тэтчер и Рейгана, а также Буша и Блэра, гораздо туманнее – и современнее – чем в коллективной памяти народа. Если бы не нацисты – а потом и Советы – эти две страны так и продолжали бы друг друга недолюбливать. Даже если похимичить с периодами по-настоящему сердечных отношений, было бы нечестно вообще называть это настоящим партнерством.

Величайший триумф англо-американского альянса также обнажил его неотъемлемую неустойчивость и дух пассивной агрессии, лежащей в их основе. Уинстон Черчилль и Франклин Делано Рузвельт заключили сделку на основе взаимного уважения и общего врага, но по мере течения войны Соединенные Штаты проследили за тем, чтобы баланс сил качнулся как можно дальше в их сторону. Это, как и многое другое в этих отношениях, возможно, было неизбежно. Но для Черчилля исторический альянс пустил корни в историческом провале: цена успеха в одной области – поражении нацизма – оказалась равна по масштабам его поражению в другой: защите Британской империи, великой любви его жизни, от ограбления со стороны Рузвельта.

Очистка мировой сцены от Британской империи и соответствующее уменьшение геополитического влияния Британии с самого начала была второстепенной, но все же важной американской целью в этой войне. В послевоенном видении Рузвельта было место лишь для двух великих держав – Соединенных Штатов и Советского Союза – но никак не для трех. Британия оказалась и победителем, и побежденным, прославленная, но разоренная Второй мировой войной.

Такова жестокая и полная иронии действительность политики силы. В конечном итоге Шарль де Голль смог осознать ее лучше, чем Черчилль. В ноябре 1944 года он предложил новый союз между Британией и Францией. «Если Англия и Франция согласятся действовать вместе… у них будет достаточно сил, чтобы предотвратить какие-либо действия, которые они не готовы принять или по которым не принимали решения. Наши страны последуют за нами. Америка и Россия, ослабленные своим соперничеством, не смогут этому противостоять». Черчилль не согласился, понадеявшись, что сможет повлиять на американцев, с которыми его объединяли язык и культура.

Даже в 1945 году Вашингтон был часто раздосадован британским отношением. «Пробританскую политику в этой стране всегда нужно защищать, антибританскую – никогда», - жаловался чиновник британского Казначейства, размещенный в американской столице.

Все это к тому, что уникальность отношений между Британией и США – одновременно гораздо более недавний феномен, чем считает современное общественное мнение, и продукт запоздалого американского осознания, что вести дела со Сталиным невозможно.

НАТО и другие компоненты Атлантического альянса стали необходимым ответом на новообретенную советскую угрозу, но отношения между США и Соединенным королевством потеплели лишь после того, как на смену угасающей мощи Британии пришел новый век американской гегемонии на Западе. Долгое время Соединенные Штаты и Великобритания напоминали вагончики фуникулера, движущиеся в противоположных направлениях: один поднимался на гору, другой спускался с нее.

Лишь после того, как Вашингтон достиг вершины горы, а Британия опустилась в долину, отношения между двумя столицами были возобновлены на более-менее честных условиях – когда, в кои-то веки, обе совершенно точно знали, какую позицию занимает противоположная сторона. Британия получила новую роль младшего, но всеми любимого офицера, прикомандированного к большому американскому батальону.

Даже в этом случае лояльность дело непростое. Обе страны воевали под флагом ООН в Корее, но премьер-министр Гарольд Уилсон отклонил просьбу президента Линдона Джонсона отправить во Вьетнам хоть один батальон Хайлендской пехоты. Позднее правительство США выдержало паузу прежде, чем поддержать Британию в войне за Фолклендские острова, и в Вашингтоне были люди, среди которых самой заметной была Джин Киркпатрик (первая женщина в истории США, ставшая высокопоставленным сотрудником Администрации президента, первая «железная леди» мировой политики – прим. перев.), которые считали, что Соединенные Штаты должны были поддержать Аргентину.

Эти разногласия, как и многие другие, были забыты, прощены и всячески преуменьшены в последние годы. Войны в Персидском заливе, на Балканах, в Афганистане, Ираке, а теперь и в Ливии укрепили и без того масштабное англо-американское сотрудничество. Тем не менее, когда Дональд Рамсфельд указал, что США могли вторгнуться в Ирак и без британской поддержки, он не ошибался. 

В ответ на предоставление «зонта безопасности», Соединенные Штаты получили значительную лояльность со стороны британских премьер-министров, для которых это часто оборачивалось падением популярности внутри страны. Тони Блэр пострадал от этого больше других и был смертельно ранен своим упорным союзом с Джорджем У. Бушем.

Возможно, именно поэтому президент Обама тактично не стал обсуждать на этой неделе войну в Ираке. Миссия британских военных в Ираке закончилась на прошлой неделе, но, несомненно, из-за своей собственной оппозиции этой войне и понимания того, насколько непопулярна она стала в Британии, он не стал упоминать конфликт, который больше, чем что-либо еще, определил англо-американские отношения в этом веке. Вместо этого Обама объявил о расширении сотрудничества в таких областях, как высшее образование и мировое развитие. Достойные цели, но не жизненно важные.

Однако в то время, как оборонные бюджеты подвергаются экономическим ограничениям, поневоле задумаешься о том, каково будущее оси Вашингтон-Лондон. Обама приехал в Британию, чтобы заверить старую страну в том, что, несмотря на сдвиг Америки в сторону Тихоокеанского региона, Европа и Британия по-прежнему важны для Вашингтона.

Общая культура и сотрудничество в области обмена разведданными и других делах гарантируют, что Британия и США останутся друзьями. Но это не единственная карта в руках у Вашингтона, и Лондону тоже не следует ее переоценивать. Нет ничего плохого в том, чтобы оставаться хорошими друзьями, но британцы выдают свою неуверенность, постоянно требуя, чтобы Вашингтон заявлял о своей вечной верности. Отчаянные и навязчивые партнеры редко сохраняют долгосрочные отношения.