По меньшей мере с середины XVII века, с подписания Вестфальского мира, сначала Европа, а потом и весь свет функционировали на основании мирных договоренностей. Новый уклад, называемый международным порядком, возникал всегда в результате глубокого кризиса, краха или даже военных потрясений.
После того, как рассыпался уклад эпохи холодной войны, нового Версаля или Венского конгресса не случилось. После распада СССР как-то самопроизвольно, на основе неопровержимых фактов и реальной ситуации, появился новый расклад, который никто в течение почти целого поколения не оспаривал. Он заключался в безоговорочном доминировании США во всех возможных сферах: политической, экономической, военной, научной, технологической и даже soft power - «мягкой власти» - в сфере символов, СМИ и массового сознания. Американский публицист Чарльз Краутхаммер (Charles Krauthammer) метко окрестил этот новый Pax Americana, гораздо более глубокий, чем предшествующий ему Pax Britannica, термином «однополярный момент».
Кризис от пресыщения
Действительно, если говорить об истории мира, это был всего лишь момент. Соединенные Штаты, будучи единственной супердержавой, к сожалению, не уберегли себя от довольно распространенного недуга своих больших предшественников, удачно названного историком Полом Кеннеди (Paul Kennedy) «имперским напряжением» (imperial overstretch). Американцы жили не по средствам, и создали на собственном рынке большой мыльный пузырь: гуру мировой биржи Джордж Сорос (George Soros) предостерегал перед тем, что он может лопнуть. Что еще хуже, на растущий внутренний долг в конце 1990-х начали накладываться огромные внешние обязательства, которые превратились после террористических атак 11 сентября 2001 года в задачи «войны с террором», и приобрели конкретную форму интервенций в Афганистан, а потом в Ирак. Возможно, стоит отметить, что известный экономист Джозеф Стиглиц (Joseph Stiglitz) уже несколько лет назад назвал расходы только на вторую из них – «войной на три триллиона» - разумеется, долларов.
Как мы знаем, «момент истины» настал в середине сентября 2008 года, когда рухнул покрытый паутиной Lehman Brothers, а за ним другие институты американской финансовой системы. В экономическом смысле США потеряли большую часть своей притягательности и влияния. Поэтому практически символическим можно назвать факт, что уже в ноябре 2008 года, через два месяца после того как на американском рынке разразился кризис, очень скоро приобретший общемировые масштабы, как раз в Вашингтоне уходящий президент Джордж Буш принимал на «конституционном» заседании «большую двадцатку» (G20), которую сразу же нарекли представителем крупнейших мировых рынков.
Самозванцы или стратеги?
Идея была не нова. Она появилась уже в июне 1999 года, на саммите G7 – неформальной встрече представителей крупнейших на тот момент экономик, функционирующих в данной конфигурации. Эта группа, состоявшая из Франции, Великобритании, Канады, США, Германии, Италии и Японии после 1990 года подключила к своей работе Россию, хотя в большей степени из соображений вежливости, чем из-за ее реального экономического влияния.
Существенное изменение, связанное с превращением G7/G8 в G20 состоит в том, что к прежним крупнейшим экономикам мира, представляющим в широком смысле Запад (Япония в экономическом смысле также к нему принадлежала и принадлежит), присоединились т.н. восходящие рынки – самые динамичные экономики со всех континентов: Китай, Индия, Индонезия, Южная Корея, Австралия, ЮАР, Саудовская Аравия, Турция, Аргентина, Бразилия и Мексика, этот состав дополнил Евросоюз в виде единого образования (Испания и Голландия добились для себя статуса наблюдателей). [...]
Нет никаких сомнений, что самый значимый элемент, который ввела G20, - это подключение к важнейшим глобальным процессам принятия решений «растущих рынков», которые до сих пор (по крайней мере на Западе) были известны как «развивающиеся государства». Причем даже в этой группе, как у Оруэлла, есть равные и более равные. Ключевую роль среди них играют либо государства БРИКС - Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР (группы, созданной, что тоже важно и даже знаменательно – в июне 2009 года), либо азиатские страны, поскольку, как показывает статистика, центр мировой экономики уже переместился из региона Атлантического в регион Тихого океана. Кто знает, не пришло ли уже время в этом контексте говорить об относительном «закате атлантической эры» или даже, как предпочитают некоторые, Запада.
Точно также следовало бы перестать говорить о группе «развивающихся» стран, и тем более о странах третьего мира, т.к. этот мир разделен сейчас в гораздо большей мере, чем когда-либо ранее. Возможно, мы сейчас имеем дело не только с третьим, но с четвертым и пятым миром. Еще есть государства БРИКС – процветающие и тянущие сейчас на себе весь мировой рост (в 2010 году они одни дали миру более 60% этого роста!); есть «дальневосточные экономические тигры», не первый год поражающие других уровнем развития и роста; но одновременно есть недееспособные (failed states) и распадающиеся государства. Сейчас, в начале второго двадцатилетия XXI века, уже нет ни скоординированных в единую группу бывших колониальных стран, ни третьего мира, ни даже некогда громких неприсоединившихся государств. Есть БРИКС, G20 и ряд приобретающих все большую значимость региональных инициатив, как Шанхайская организация сотрудничества или формируемая с января 2010 года CAFTA (China-ASEAN free trade agreement). Кроме этого появились совершенно новые явления и процессы в Северной Африке и на Ближнем Востоке, где ситуация остается динамичной и еще далекой до окончательного разрешения.
Однако нет никаких сомнений, что раскинутым над мировой экономикой, а в определенной степени и технологией, «зонтом» является G20. Она не была созвана конкретным договором, но, как представляется, стала достаточно верным отражением существующего состояния вещей в мировой экономике, несмотря на появляющиеся претензии тех или иных государств (обычно тех, кто в эту группу избранных не попал).
Тем самым G20 хотя не де-юре, но де-факто заполняет лакуну, образовавшуюся когда экономическая роль США как единственной супердержавы была поставлена под вопрос. Говоря иначе и резче: G20 в современно мире переняла роль костяка мирового (экономического) порядка даже в большей степени, чем сталкивающаяся с разными, часто структурными проблемами (неадекватный реальности состав Совета Безопасности) ООН.
Устойчива ли такая конфигурация? Кажется, что да, хотя в контексте этой инициативы встает ряд серьезных вопросов. Во-первых, когда и как США справятся с трудностями на внутреннем рынке и с огромным внутренним и внешним долгом? Во-вторых, удастся ли ЕС успешно выйти из нынешнего кризиса, защитив как евро, так и государства, которые переживают сейчас серьезные проблемы (Греция, Португалия, Ирландия, Испания, Италия)? В-третьих, будет ли Китай, как в последние три десятка лет, продолжать свой резкий рост, и останется ли он «двигателем» G20 в мире, несмотря на то, что он не завершил процесса трансформации, а местные политические реформы не только не успевают за реформами экономическими, но вообще замораживаются? В-четвертых, смогут ли «восходящие рынки» удержаться вместе как сплоченная группа, способная противопоставить себя позиции Запада? Представляется, что в этом последнем вопросе лакмусовой бумажкой станет дальнейшая судьба БРИКС, как наиболее влиятельных представителей данной группы государств.
Новость для нас, старая правда для них
Создание G20 было не только знаменательным, но и важным: оно показало, как сильно меняется современный мир. Тот мир, который (чего нельзя исключить) вошел в один из самых серьезных поворотов в своей истории. Кто знает, не самый ли серьезный со времен великих географических открытий, с момента, когда отдельные западные страны, сначала Португалия и Испания, потом Голландия и Великобритания, и, наконец, США завоевывали себе доминирующую позицию. Сейчас нам нужно быть готовыми к тому, что по многим важнейшим мировым вопросам нам придется считаться с мнением не только Вашингтона, Брюсселя, Парижа или Лондона, но также Пекина или Нью-Дели. Для нас, на Западе, это новое качество, которое сложно ментально принять. А для них это не что иное, как возвращение к прошлому. Ведь и Китай, и Индия – это не просто государства, но, можно сказать, континенты или субконтиненты, а кроме того древние цивилизации, выжившие и в какой-то мере сохранившие свою непрерывность. Сейчас они не откажутся от своего возвращенного статуса просто так, без борьбы. Об этом следует помнить, присматриваясь к новым инициативам «восходящих рынков» - как самостоятельным, так и в рамках G20.
У порядка, формирующегося вокруг G20, нет сильного формально-договорного фундамента, но она в большей степени, чем ООН или МВФ отражает современные глобальные процессы и тенденции. В этом смысле она может способствовать новому мировому порядку, по крайней мере в экономической плоскости. Последует ли за этим когда-либо порядок политический, покажет время. Поскольку у нас не было конфликта или крупномасштабной войны, а лишь экономический кризис, то и новый порядок складывается у нас только в экономической сфере без соответственной политической страховки. Это лучше чем хаос, о котором писал Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzeziński) после распада уклада эпохи холодной войны. У нас все еще остается много вопросов, но в свете работы G20 кажется, что уже немного меньше.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Сейчас нам нужно быть готовыми к тому, что по многим важнейшим мировым вопросам нам придется считаться с мнением не только Вашингтона, Брюсселя, Парижа или Лондона, но также Пекина или Нью-Дели. Для нас, на Западе, это новое качество, которое сложно ментально принять.
