Корпорация «Непосильные обязательства»

Я собирался на неделю-другую «отключиться от сети», однако почта продолжает приходить, а чтение New York Times остается у нас в семье обязательным утренним ритуалом. Эти два обстоятельства в сочетании подтолкнули меня все же сесть за клавиатуру.

Сначала мне пришло письмо от Гудзонского института, который решил пригласить меня (и, вероятно, еще несколько сотен человек) на брифинг под названием «Политическая обстановка в Киргизии и ее последствия для Соединенных Штатов» («The Political Situation in Kyrgyzstan: Implications for the United States»). В первой же строчке приглашения сообщалось, что «ситуация в Киргизии жизненно важна для американской национальной безопасности». «Офигеть!» - как сказала бы моя дочка. Вот, скажем, вы знали, что ваша безопасность зависит от политической обстановки в… Киргизии? Нет, конечно, там есть база «Манас» - ключевой перевалочный пункт для афганского военного транзита,  но в остальном Киргизия – это нищая страна примерно с 5 миллионами жителей и без значимых стратегических ресурсов. Осмелюсь предположить, что лишь немногие из американцев смогут найти ее на карте (да и желающих искать будет мало). Киргизия важна только в той мере, в которой нам важна судьба Афганистана – а, как известно читателям, я считаю, что в данном
случае мы здорово преувеличиваем ставки. Кстати, если мы действительно собираемся уходить из Афганистана, как обещал президент Обама, тогда Киргизия точно лишится для нас всякого стратегического значения.

Я не собираюсь смеяться над Гудзонским институтом, однако сама идея наличия у нас «жизненно важных» интересов в Киргизии наглядно демонстрирует нищету современного американского стратегического мышления. Несмотря на все неудачи и ошибки прошлого десятилетия, наш стратегический дискурс так и не избавился от своего главного вывиха - представления о том, что эти долбанные «жизненно важные» интересы Америки присутствуют во всем мире, и поэтому мы вправе и даже обязаны вмешиваться во все, во что нам заблагорассудится. Междусобойчики вроде брифинга по Киргизии укрепляют этот настрой, вбивая в головы мысль о том, что мы беззащитны перед событиями, которые происходят где-то на другом краю миру. Разумеется, я не буду утверждать, что события в Киргизии совсем не могут сказаться на безопасности и благосостоянии американцев, однако самая суть стратегии заключается в том, чтобы определять приоритеты и отличать мелкие ставки от действительно значимых. Лично я почему-то не думаю, что участь Киргизии заслуживает всех этих гр
омких слов, и не считаю ее «жизненно важной».

Потом я прочел во вчерашней Times колонку Дэвида Гринберга (David Greenberg) посвященную корням «изоляционизма» среди республиканцев. Гринберг - профессиональный историк, и его очерк изоляционистских тенденций в Республиканской партии, безусловно, очень хорош. Однако с его помощью он пытается скомпрометировать все тех многочисленных людей, которые считают, что Соединенные Штаты взяли на себя чрезмерные обязательства (следует отметить, что в число этих людей входит, например, уходящий министр обороны), но которых при этом трудно назвать «изоляционистами».

В конце статьи Гринберг специально подчеркивает, что «в наши дни изоляционизм не пойдет Америке на пользу». Может быть, он в этом прав (хотя никаких доказательств или аргументов он не приводит), может быть – нет. Важнее другое – то, что здесь он попадает в старую ловушку, записывая в «изоляционисты» всех, кто призывает к более сдержанной, избирательной и – да – более реалистичной внешней политике. Возможно, среди современных специалистов по международным отношениям найдется пара людей, действительно заслуживающих такой ярлык, но большинству серьезных критиков нынешнего подхода он просто не подходит.

Критики нашей чересчур активной и милитаризированной внешней политики признают, что в мире сейчас все взаимосвязано, что отгородиться от него все равно не получится и что для защиты долгосрочных интересов США в ряде случаев может потребоваться использовать самые разные стороны американской мощи. Такие люди, как Эндрю Басевич (Andrew Bacevich), Барри Позен (Barry Posen), Пол Пиллар (Paul Pillar), Лоренс Уилкерсон (Lawrence Wilkerson), Чаз Фриман (Chas Freeman), покойный Чалмерс Джонсон (Chalmers Johnson) и многие другие никогда не были ни кроткими «голубями», ни наивными пацифистами, ни бессмысленными утопистами. Напротив, все это трезвые эксперты, которые считают, что Америка должна взаимодействовать с миром, но не так безумно и самонадеянно, как она - к своему несчастью - привыкла за последние несколько десятков лет – привыкла настолько, что в Вашингтоне уже разучились действовать по-другому.

Кроме того, реалисты (и прочие сторонники «сдержанности») понимают, что 5 % населения мира не могут диктовать остальным 95 %, как они должны жить. Они также понимают, что попытки насильно навязать окружающим наши предпочтения (военной силой, экономическими санкциями и т. д.) истощают нашу экономику и настраивают людей против нас. Не стоит забывать и о том, что, если мы будем настаивать на том, чтобы все делать самим, прочие крупные державы просто сядут нам на шею. Да и если наши «страны-клиенты» будут знать, что мы их в любом случае поддержим, это только подтолкнет их, как выражается Позен, к «неосторожному вождению».

Короче говоря, изоляционисты прошлого и современные сторонники сдержанности – это совсем не одно и то же, и путать их друг с другом – серьезная ошибка. Тем более, что если мы будем навешивать дискредитирующий ярлык «изоляциониста» на всякого, кто ставит под сомнение нашу нынешнюю «стратегию», станет намного сложнее создавать настоящую стратегию, адекватную нашим ресурсам, не вызывающую в мире ненужной неприязни и отторжения, учитывающую наши многочисленные политические преимущества и фокусирующуюся (как и следует внешней политике) на обеспечении нашей безопасности и нашего долговременного выживания как нации.