1 июля Польша приняла у Венгрии эстафету председательства в Совете Европейского Союза. Хотя Лиссабонский договор урезал прерогативы чередующихся председателей, этот статус предоставляет государствам-членам возможность усилить чувство принадлежности к общеевропейскому проекту во внутреннем плане, а также придать новый вес имиджу страны и ее интересам во внешнем плане. Варшава не стремится воспользоваться своим председательством, чтобы получить инструменты влияния на союз и перекроить собственный имидж: Польша, которая сегодня берет в руки бразды правления ЕС, не похожа на ту страну, что вступила в него в 2004 году.
Вхождение страны в состав ЕС произошло немногим после украинского кризиса, который, как некогда не без злорадства отметил Дональд Рамсфелд (Donald Rumsfeld), разделил континент на «старую» и «новую» Европу. Несмотря на свой обманчивый характер эта прискорбная дихотомия, которая игнорировала существовавшими различий между новыми членами и тот факт, что такие «старые государства» как Португалия и Великобритания также поддержали американское вмешательство, существовала в воображении европейских политиков на протяжение нескольких лет.
По правде говоря, некоторые из приписываемых «новой» Европе позиций, в том числе атлантический тропизм, слабая поддержка идеи «европейской державы» и настороженное отношение к России, были в определенный момент характерны и для Варшавы. Тем не менее, начатая в 2007 году правительством Дональда Туска (Donald Tusk) корректировка внешнеполитической стратегии Польши привела к последовательному пересмотру каждой из этих позиций.
Так, натовские преференции Польши нельзя больше назвать ни безусловными, ни исключительными, о чем свидетельствует упорство Варшавы во время переговоров по развертыванию системы ПРО, которые смогли сдвинуться с мертвой точки лишь после российско-грузинской войны. Хотя Чехия была удовлетворена одним лишь участием в проекте, Польша потребовала от США финансовую и военную помощь в том же объеме, что предоставляется Египту или Израилю. Таким образом, Польша чем дальше тем больше стоит на позициях стратегического, а не нормативного атлантизма.
Причиной подобной перемены взглядов стала некоторая переоценка международной роли, которую, как предполагается, должен дать статус привилегированного союзника Вашингтона, а также разочарование при виде недостаточного вознаграждения за участие в иракской кампании, касается ли то контрактов для польских предприятий или же упрощения визового режима для желающих отправиться США польских граждан. Кроме того, данная смена курса является частью долгосрочной стратегии: предвосхитив объявленный США вывод войск, Польша получила доступ к политическим инструментам за пределами ЕС.
Польша также входит в число главных сторонников активной роли Европы на международной арене. Так, например, она приняла участие в направленной на создание общих вооруженных сил европейской оборонной программе и даже оказала военную помощь миссии ЕС в Чаде, который никак не связан с ее традиционными геополитическими интересами. Главное для нее лежит в других областях.
В первую очередь свою активность и лидерские качества Польша смогла проявить в вопросе восточной политики Евросоюза (отношения с Украиной, Молдавией, Белоруссией). Этот регион имеет ключевое значение для интересов Польши, однако в то же время речь для нее идет и об обустройстве определенной профессиональной «ниши» в Брюсселе и усилении влияния на общеевропейский внешнеполитический курс. К тому же, слова бывшего советника по национальной безопасности президента Джимми Картера (Jimmy Carter) Збигнева Бжезински (Zibgniew Brezinski) о том, что без Украины Россия перестанет быть империей, по-прежнему находят отклик в Варшаве.
Как ни парадоксально, но укрепление ее лидерства на востоке проходит одновременно с оттепелью в отношениях с Москвой. Вот самое заметное событие последних месяцев: Польша начала сближение с Россией по самой неожиданной теме, вопросу исторической памяти. Толчком для этого, как считают польские дипломаты, послужил саммит Россия-ЕС 2007 года, во время которого канцлер Германии Ангела Меркель потребовала от Москвы изменить отношение к новым членам союза и продемонстрировала им тем самым внимание к их историческим опасениям. Правительство Туска впоследствии протянуло руку Кремлю, пригласив Владимира Путина на церемонию, посвященную очередной годовщине начала Второй Мировой войны. Премьер-министр России в свою очередь отреагировал на инициативу в позитивном ключе и в частности произнес примирительные слова на церемонии в Катыни, а аткже выразил сочувствие польскому народу после авиакатастрофы под Смоленском.
Тем не менее, гордиев узел отношений двух стран еще не разрублен: признаки примирения не могут отодвинуть на второй план интересы национальной безопасности в представлении польского руководства. Его задачи по сей день остаются прежними, так что перемены касаются скорее тактики, а не стратегии. В то же время эти изменения уже начали приносить плоды как на двухстороннем, так и на европейском уровне, где Польше, которая способна вдохновить своим примером другие государства Центральной и Восточной Европы, принадлежит одна из ключевых ролей. Так, Веймарский треугольник (Германия-Франция-Польша) вполне может служить пригодным форматом для рассмотрения непростых отношений ЕС и России.
Новую Польшу больше нельзя считать «новой» Европой. И хотя масштаб произошедших перемен носит в определенной степени контекстуальный характер в связи с перестановками в польском правительстве или пересмотра политического курса в Вашингтоне и Москве, он все равно является отражением глубинных тенденций. Польша стала одним из столпов европейской внешней политики. Программа ее председательства служит тому подтверждением, пусть даже ей и пришлось поумерить амбиции с учетом нынешней ситуации в экономике. В 2003 году Жак Ширак упрекнул новые государства-члены в том, что те «упустили возможность промолчать». Сегодня же, если нужно выступить от лица ЕС, у Польши нет никаких причин отмалчиваться. И это хорошая новость для всей Европы.
