Я долго и безуспешно пытался вспомнить, было ли еще когда-нибудь так, чтобы американцы одновременно стремились снять с себя ответственность за происходящее в мире и продолжать тратить огромные средства на вооруженные силы, как они это делают сейчас. В прошлом в те времена, когда страна фокусировалась исключительно на внутренних делах – например за поколение до Гражданской войны, или в десятилетия перед Первой мировой, - постоянная армия и военные расходы либо сокращались, либо удерживались на скромном уровне. Однако времена меняются: сейчас многие американцы хотят уменьшить роль государства как в стране, так и – особенно – за рубежом, но при этом только что заключенное соглашение о пороге долга, вероятно, сохранит наш раздутый оборонный бюджет – по крайней мере, если республиканцы в Конгрессе добьются своего. Трудно понять, что они собираются делать с этими деньгами.
К условиям соглашения, которым на этой неделе завершились дебаты о потолке долга, стоит присмотреться внимательнее. Сначала бюджет будет сокращен по всем направлениям, включая Пентагон, в общей сложности примерно на 900 миллиардов долларов. Второй этап сокращений - по меньшей мере, на 1,2 триллиона долларов - будет осуществляться на основании решений межпартийной комиссии Конгресса. Чтобы заставить республиканцев следовать ее рекомендациям, над дорогим их сердцам оборонным бюджетом будет подвешен финансовый дамоклов меч. Если комиссия не подготовит свои предложения или Конгресс их проигнорирует, половина сокращаемых расходов придется на долю военных.
Так говорят, но на деле все несколько хуже: республиканцы сумели добиться того, чтобы в итоге речь шла о сокращении не «оборонных» расходов, а расходов на «безопасность». Так как в понятие «безопасности» входят и дипломатия, и помощь зарубежным странам (не говоря о внутренних делах), партия, если потребуется, может пожертвовать традиционными инструментами внешней политики, чтобы защитить от сокращений военный бюджет. Можно не сомневаться в том, что они на это пойдут, так как именно республиканцы выступали за то, чтобы фактически уничтожить Агентство США по международному развитию, прекратить помощь развивающимся странам и блокировать новые ассигнования для Госдепартамента. В результате Соединенные Штаты могут остаться с огромной армией и никуда не годным дипломатическим корпусом.
Первое время после 11 сентября республиканцы вполне могли объяснить, зачем Соединенным Штатам «непревзойденная военная мощь» (по выражению принятой президентом Джорджем Бушем в 2002 году Национальной стратегии безопасности) – чтобы бороться с «глобальным терроризмом», нанесшим беспрецедентной силы удар по американской территории. Эта борьба требовала, чтобы США были готовы в любой момент отреагировать на террористическую угрозу, но одновременно и чтобы они могли «распространять свободу по всему миру» с помощью смены режимов, дипломатии или стратегического использования помощи.
Спустя десять лет после терактов ослабели и страх перед их повторением, и вера в способность Америки сделать мир лучше. Впрочем, возможно, я усложняю, и следует говорить просто о тягостном разочаровании в имперской роли Америки. Смерть Усамы бин Ладена узаконила широко распространенное желание уйти из Афганистана, вернуть ребят домой, как они уже возвращаются из Ирака. Большинство американцев сейчас считают, что США «не следует оставаться в Афганистане», или говорят, что они против войны в этой стране. Процент американцев, которые верят, что распространение демократии за рубежом – ключевой пункт Доктрины Буша – должно быть одним из наших приоритетов, ничтожен и к тому же быстро сокращается.
Президент Барак Обама признал это национальное утомление, когда заявил в своей речи 22 июня, говоря о планируемом выводе войск из Афганистана, что «пора сфокусироваться на государственном строительстве у себя дома». Впрочем, заметив, что «десятилетие войны заставило многих усомниться в необходимости вмешиваться в происходящее за границей», он подчеркнул, что «мы не должны отрицать исключительную роль Америки в мире». Однако именно от этой роли многие американцы сейчас хотели бы отказаться, как от приобретенного в эпоху бума особняка с безнадежно отрицательной ипотечной стоимостью.
Однако, не признавая эти обязательства, мы по-прежнему готовы – по крайней мере, Республиканская партия готова – разоряться, продолжая выплачивать за наш особняк по 529 миллиардов долларов в год. Это больше похоже на рефлекс, чем на разумную политику. Кроме того, непонятно, как партия, которая глубоко убеждена, что государство – это плохо, а государственные ассигнования вредят свободному рынку, делать исключение для такой широкой и разветвленной бюрократической структуры, как Пентагон? Разумеется, эти сотни миллиардов долларов создают мощные экономические интересы, требующие сохранения ассигнований, однако то же самое относится и к ассигнованиям на поддержку фермеров – а даже они сейчас с большей вероятностью пойдут «под нож», чем контракты компании Raytheon.
Я вполне понимаю позицию консерваторов, выступающих за национальное величие, - сенатора Джона Маккейна (John McCain), сенатора Марко Рубио (Marco Rubio), Уильяма Кристолав (William Kristol), Дэвида Брукса (David Brooks). Они до сих пор верят в исключительную роль Америки в мире и готовы за нее платить. Эта ветвь Республиканской партии – как и те, кто за нее голосуют, - в сущности, уважает государство, пока оно не выходит за определенные рамки. Однако о новой породе республиканцев это уже сказать нельзя. Разумеется, консерваторы из Движения чаепития, такие как Мишель Бахман (Michele Bachmann) агрессивно пропагандируют «исключительность Америки», но государство они считают не инструментом национального величия, а препятствием для него. Американский народ хороший , но американское правительство плохое – во всем, что не касается оборонных расходов, конечно.
С другой стороны, некоторые из нас считают, что государство неотделимо от «исключительности» - если слово «величие» звучит слишком помпезно – Америки. Американцы не лучше и не хуже других народов, однако в разные периоды своей истории Соединенные Штаты - именно как страна – играли благодетельную роль в мировой истории. Американские вооруженные силы дважды за 20 век приходили на помощь Европе, и полстолетия сдерживали угрозу агрессии со стороны России. Американский ядерный зонтик защищает мир и сейчас. Однако в основном добро, сделанное Соединенными Штатами на памяти последних нескольких поколений, было связано с дипломатией и искусством управления государством, а не с применением силы. С точки зрения прогрессивного интернационализма, которую предположительно разделяет Обама, об исключительности Америки свидетельствует именно ее готовность ограничивать свою мощь, делясь властью с такими принадлежащими всему миру глобальными институтами, как ООН и Международный валютный фонд.
Сейчас Соединенные Штаты переживают мрачный период национального умаления – причем, не потому, что к этому нас вынуждает ход событий, а потому, что мы больше не верим в институты и инструменты, с помощью которых в прошлом действовали наши лидеры. Так же умалилось и наше понимание цели. Когда лидер сенатского меньшинства Митч Макконнелл (Mitch McConnell) заявил, что главная цель его партии – не пустить Обаму на второй срок, он это фактически признал. Сам факт того, что он об этом открыто сказал, показывает, как мало значения он придает общим целям. Республиканцы полностью погрязли в мелочном политиканстве и глобальных претензиях, и это сочетание парализует демократов как стальной взгляд василиска.
Ближайшие 15 месяцев обе партии проведут, стараясь угодить враждебному электорату, новыми планами по сокращению роли государства. Наверное, будет забавно смотреть, как республиканцы будут делать ужасный выбор между скромным ростом налогов, которого, вероятно, потребуют демократы, и сокращением священного оборонного бюджета. В остальном можно спать спокойно – ничто не помешает Пентагону потратить еще 300 миллиардов долларов на новый истребитель F-35 Lightning II.