Эти события разделяют два десятилетия – августовский путч в Москве и нынешние беспорядки в Великобритании. Я был свидетелем одного из этих событий. Перенесемся на время в допотопную Москву 1991 года. Утром 19 августа официальный представитель Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) объявил по радио о том, что советский президент Михаил Горбачев болен и не может выполнять свои полномочия, поэтому комитет берет власть в свои руки. Этот государственный переворот войдет в историю как «августовский путч», и швейцарское слово, обозначающее также «удар» и «сильное столкновение», сделает себе карьеру в России.
Мои близкие будут беспокоиться. Телефонный звонок в Швейцарию? В принципе это возможно, однако опыт показывает, что надо ждать 30 часов, прежде чем «Djewuschka» (девушка) из телефонной станции сделает соединение в 1.30 ночи. А теперь вообще ничего не работает. Сотовый телефон, интернет, электронная почта? Всего этого еще не существует. Даже предыдущие технологии, в том числе и телеграф, не работают – на Главпочтамте вход преграждает милиционер (полицейский). У британских погромщиков ситуация лучше – в их распоряжении Twitter и Facebook.
В Москве 1991 года можно услышать только передаваемую официальную ложь и увидеть по телевизору не очень впечатляющих людей. Незабываемая картина – трясущиеся руки зависимого от алкоголя вице-президента Геннадия Янаева, который пообещал: «Мы будем продолжать реформы Горбачева». Однако у партии больше нет преимущественного эфирного права. Независимая радиостанция «Эхо Москвы» продолжает свои передачи. Иностранцы покупают в киосках газету Neue Zuercher Zeitung (NZZ) для того, чтобы хоть как-то разобраться в происходящих событиях. Каждый день проходят демонстрации. На двери штаб-квартиры КГБ на Лубянке кто-то из протестующих пишет слово «Вход». Посетителям становится не по себе, когда какой-то русский забирается на фасад КГБ для того, чтобы установить там бело-сине-красный государственный флаг. Эта акция происходит столь спонтанно и неожиданно, что сбежавшиеся иностранные журналисты уже почти ничего не могут увидеть. Ничего не происходит. Ничего не происходит и тогда, когда некий швейцарец забирается в полицейскую будку для того, чтобы сфотографировать демонстрантов. В какой-то момент полицейский кричит снизу: «Спускайтесь, это мое место».
Советский Союз в тот момент был уже гнилым. Система, при которой даже жители столицы вынуждены были стоять в очереди за молоком, хлебом, мясом и фруктами, показала свою несостоятельность. Прогнившими оказались и некоторые кварталы британской столицы – в экономическом, общественном и моральном плане. Хотя снабжение хорошее, в том числе благодаря иммигрантам, которые днем и ночью «вкалывают» в своих лавчонках и впадают в отчаяние, когда толпа сжигает с таким трудом нажитое имущество – из чувства злости по поводу собственной несостоятельности, от скуки или просто от желания крушить все на свете.
В СССР были люди, которые никогда не стояли в очереди за продуктами питания, билетами на самолет или на получение квартиры. Все это полагалось им по должности. В Великобритании есть привилегированные люди, которые предпочитают держаться подальше от неудачников. Какое-то время это можно делать, но когда общественная безопасность не срабатывает, никто уже не может остаться в стороне. Очевидно, что консервативный премьер Дэвид Кэмерон (David Cameron) сам услышал «тревожный сигнал», как он его называет, и он понимает, что только за счет увеличения числа полицейских эти проблемы решить нельзя.
Толпа людей стоит в 1991 году в Москве перед Центральным Комитетом КПСС – центром власти в стране – и скандирует антипартийные лозунги. Какой-то тип околачивается там и в какой-то момент вдруг бросает камень в окно рядом со входом в ЦК. Звон разбитого стекла может наэлектризовать атмосферу. Однако толпа требует, чтобы он убрался восвояси, и спонтанно люди образуют цепочку для того, чтобы защитить вход. Чувствуется нравственная серьезность, осознание ответственности, моральная сила. У погромщиков в Великобритании всего этого нет, их буйство лишено достоинства, бессмысленно и подпитывается чувством разочарования. Можно, наверное, найти объяснение криминальному поведению и разрушительной ярости, но это никогда еще не приводило к созданию более совершенного общества. Я хотел бы, чтобы во время некоторых демонстраций, проходящих в Берне, было больше той морали и нравственной серьезности, которую проявляли москвичи в 1991 году. Хотелось бы также, чтобы в Берне было поменьше уверенности в собственной правоте и самовлюбленности. Хорошее в жизни редко находится только на одной стороне – оно достигается в результате упорного труда.