Как война с террором принесла пользу России

Десять лет назад, 20 сентября 2001 года президент Джордж Буш впервые объявил, что в ответ на террористические атаки 11 сентября Соединенные Штаты начинают «войну с террором», и обратился ко всем странам за помощью. Четыре дня спустя, вопреки рекомендациям своих генералов российский президент Владимир Путин согласился оказать такую помощь. Возникли узы сотрудничества, каких между США и Россией не было со времен Второй мировой войны. Но как было со многими связями, налаженными Соединенными Штатами после 11 сентября, мотивировкой этих отношений была не просто солидарность или общее дело. Страны всего мира поняли практическую привлекательность войны с террором. За последние десять лет она стала постоянным призывом к оружию, своего рода заклинанием, помогающим избегать вопросов, создавать альянсы и оправдывать применение силы. Никто, даже Буш, не понял это так быстро, как Путин.

Еще до того, как Путин стал в начале 2000 года президентом России, и задолго до падения башен-близнецов он уже ссылался на идею войны против международного терроризма, оправдывая войну России в Чечне. По крайней мере, террористический аспект здесь присутствовал. Чеченские сепаратисты, возобновившие свою вековую борьбу за независимость вскоре после распада Советского Союза, прибегали к терактам еще в 1995 году, когда они захватили больницу в российском городе Буденновске, взяв в заложники более полутора тысяч человек. Затем в 1999 году произошла целая серия взрывов жилых домов в Москве и других российских городах, в результате которых погибли сотни человек. В этих взрывах также обвинили чеченцев. Путин отреагировал, начав второе менее чем за десять лет полномасштабное российское вторжение в Чечню. «Он получил карт-бланш от граждан России, - говорит Михаил Касьянов, занимавший в то время пост российского министра финансов. – Они просто закрыли глаза и позволили Путину делать все, что он хотел – лишь бы он спас их от этой угрозы».

Однако было очень мало свидетельств того, что чеченские повстанцы являются частью какой-то глобальной террористической сети исламистов, как утверждал Путин и его правительство. Лидером сепаратистов в то время являлся бывший полковник Красной Армии Аслан Масхадов, более близкий к коммунизму, чем к исламизму. И не было никаких доказательств, что он получал значительную помощь из-за рубежа. «Тем не менее,  во всех официальных заявлениях говорилось, что мы ведем войну с международным терроризмом, - говорит Андрей Илларионов, работавший старшим экономическим советником Путина в период с 2000 по 2005 годы. – Конечно, никто за пределами России в это не верил». Таким образом,  путинская война в Чечне не находила большого сочувствия. Чеченский конфликт рассматривался как часть восстания, которое Москва пытается подавить, и те зверства, которые предположительно совершали обе стороны, вызывали широкое осуждение.

В конце 1999 года, когда Буш вел свою президентскую кампанию, он пообещал потребовать окончания этой войны. «Хотя мы поддерживаем реформы в России, мы не можем поддержать российские зверства, - заявил он, выступая с речью в библиотеке Рейгана в Калифорнии. – Когда российские власти нападают на гражданское население, оставляя после себя сирот и беженцев, они уже не могут рассчитывать на помощь со стороны  международных кредитных институтов». Спустя несколько дней Кондолиза Райс, ставшая после избрания Буша президентом его советником по национальной безопасности, подтвердила необходимость оказания финансового давления на тех, кто проводит «по-настоящему жестокую кампанию против ни в чем не повинных женщин и детей в Чечне». А осенью 2000 года тогдашний госсекретарь США Мадлен Олбрайт заявила в ООН, что чеченская война «нанесла большой ущерб международным позициям России и изолировала эту страну от мирового сообщества».

Но когда Буш провозгласил свою собственную войну с террором, вся эта риторика быстро испарилась. Путин, который первым позвонил Бушу и выразил свои соболезнования, узнав о терактах 11 сентября, любезно предложил помочь с вторжением в Афганистан. Он разрешил американцам перевозить предметы снабжения через российскую территорию. Он не стал возражать против размещения американских баз в Средней Азии, где местные диктаторы быстро ухватились за появившуюся возможность. Узбекский президент Ислам Каримов, например, разрешил США создать на своей территории постоянную базу, видимо, надеясь, что его новые союзнические отношения в войне с террором помогут ослабить внимание США к нарушениям прав человека в Узбекистане. «Все это вполне естественно укладывалось в рамки общей картины глобальной войны с террором, - говорит Касьянов, который к тому времени стал уже путинским премьер-министром. – Больше не было никакой критики … Этот вопрос просто утратил свою остроту».

К лету 2000 года Россия разгромила чеченских сепаратистов и установила в Чечне марионеточный режим во главе с семьей Кадыровых. Это лояльный по отношению к Кремлю чеченский клан. Однако по мере того, как Кадыровы укрепляли свою власть в Чечне, продолжали появляться все новые утверждения о массовых нарушениях прав человека, включая пытки и убийства без суда и следствия. Сохранялась необходимость напоминать миру, что Россия по-прежнему ведет войну с терроризмом, и Путин начал заявлять об укреплении связей между чеченскими повстанцами и глобальным джихадом.

«Одной из целей было преувеличение этих связей», - вспоминает Касьянов. Во время и после захвата террористами школы в Беслане в 2004 году, когда погибли сотни заложников, российские власти заявляли о прочных связях между чеченскими террористами и исламистскими организациями, такими как «Аль-Каида». Вскоре после этого теракта Путин заявил, что девять захватчиков были из «арабского мира», хотя эти слова не получили никакого подтверждения. Отвечая на вопрос о том, почему он решил штурмовать здание вместо того, чтобы разрешить кризис путем переговоров, Путин вскипел от злости: «Я же не говорю, чтобы вы встречались с Усамой бин Ладеном и приглашали его на переговоры в Брюссель или Белый дом».

Но сама мысль о войне с терроризмом расстраивала некоторых официальных лиц из путинского правительства. «Терроризм это метод ведения конфликта, - говорит бывший советник Путина Илларионов. – Как можно вести войну против метода? Сама мысль об этом вздорна. Это как объявить войну против танков». В начале 2005 года Илларионов ушел в отставку со своего кремлевского поста, заявив о свертывании демократии, последовавшем за бесланской трагедией. Касьянов ушел в отставку в начале 2004 года по аналогичным причинам, а затем присоединился к оппозиции.

Однако идея о глобальной войне с терроризмом остается одним из ключевых политических постулатов Путина. Ее выкатывают всем напоказ каждый раз после очередного теракта в центре России и во время переговоров с западными лидерами, которые видят в этом проявление прочных уз сотрудничества с Москвой. Когда Буш оставил свой пост, президент Обама постепенно вывел этот термин из лексикона Белого дома, предпочитая конкретно называть врагов США. Однако эта фраза получила широчайшее распространение. Во время восстаний «арабской весны» этого года попавшие в осаду диктаторы от Египта до Ливии и Сирии утверждали, что пытающиеся свергнуть их революционеры это на самом деле иностранные террористы, связанные со всемирным джихадом. Мало кто из западные стран воспринимает данные утверждения всерьез. Но прошло десять лет, а идея Буша о глобальной войне с террором по-прежнему чаще используется для пропаганды, нежели для предотвращения новых атак, подобных тем, что произошли 11 сентября. Чтобы изменить ситуацию, потребуются долгие годы.