Джин Киркпатрик (Jeane Kirkpatrick) в 1979 году для журнала Commentary написала известную статью «Диктатуры и двойные стандарты». Она утверждала, что тоталитарные режимы, основанные на революционной идеологии, не только репрессивнее традиционных авторитарных режимов, но их также гораздо сложнее сделать либеральными или демократическими. С ее точки зрения, идеология этим режимам давала трансцендентную легитимность и таким образом превращала их в своего рода теократию.
Идеология была и гарантией сплоченности правящей элиты. Понятие «линия партии», по мнению Кена Джовитта (Ken Jowitt), в ленинских режимах выполняло ту же функцию, за которую на Западе отвечали демократические процедуры. Идеология, на которой основывалась правящая партия, была жизненно важной при решении вопроса наследования – главной угрозе стабильности автократических режимов. Правящая идеология также служила инструментом политической мобилизации. Как показывает история Советского Союза, иногда было легче умереть для режима, чем жить в нем. Героические подвиги советского народа во Второй мировой войне были крайним проявлением власти идеологических авторитарных политиков.
Еще по теме: режим агонизирует
Ошибка Горбачева
Представление об идеологии как об источнике силы авторитарных режимов было на Западе настолько существенной частью наследия холодной войны, что сегодня удивляет точка зрения постсоветских элит, что коммунистическая элита, наоборот, была слабой стороной старого режима. Падение Советского Союза показало, что идеология подрывает авторитарные режимы двумя способами: с одной стороны, она воспитывает в элитах напрасные реформаторские представления, с другой – предоставляет противникам режима язык и платформу, создавая идеал, с которым можно сравнивать реальный режим и показывать его недостатки.
За последние 20 лет вышли тысячи книг о сущности революции Михаила Горбачева. Однако для моего тезиса важно то, что Горбачев взялся за реформы не из-за того, что он потерял веру в коммунизм, а как раз из-за того, что он эту веру не потерял и был глубоко убежден, что настоящий коммунизм, который он хотел установить, будет гораздо лучше демократического капитализма Запада. Реформы сверху, как правило, происходят не потому, что у правителей есть четкое представление о действительности, а, наоборот, потому что они действительность воспринимают неверно.
Идеология не только дает почву для ошибочных представлений элит, но и предоставляет язык оппозиции, с помощью которого она может создавать давление на режим снизу. Диссиденты в советском блоке, как правило, были бывшими сторонниками коммунизма, до того как они полностью стали против марксистских режимов, они часто критиковали их языком марксизма. Силу Пражской весны или «ограничивающей саму себя революции» польской «Солидарности» никогда полностью не поймет тот, кто осознанно не понимает «диалектический» характер этих движений. Революция в 1989 году была общим результатом деятельности коммунистических элит, которые способствовали падению собственных режимов тем, что хотели их действительно честно реформировать, и деятельности представителей оппозиции, которые гнали эти режимы к падению, делая вид, что они хотят реформ, хотя на самом деле они хотели полностью уничтожить эти режимы.
Подробности: есть ли в России репрессии?
Открытие Путина
Неприятие режима Путина велико именно из-за того, что режиму не хватает какой-либо идеологии помимо бессодержательной смеси слоганов, которые производит пропаганда в Кремле. Специалисты по маркетингу не годятся для роли идеологов, потому что, в отличие от рекламной кампании, идеология – это что-то, во что ее авторы должны верить. У новых авторитарных режимов нет настоящей идеологии, чем и объясняется их склонность воспринимать самих себя как корпорацию. В попытке удержаться у власти стараются изгнать саму идею общественного интереса. А если общественный интерес сводится к простому незапланированному последствию того, что миллионы отдельных людей преследуют личные интересы, любая жертва во имя общественного интереса будет бессмысленной.
Тот факт, что у новых авторитарных режимов нет никакой идеологии, частично объясняет и то, почему демократический мир избегает конфронтации. Эти режимы не пытаются экспортировать свою политическую модель и поэтому они не воспринимаются как угроза. Новые авторитарные режимы не хотят ни менять мир, ни внушать свою систему другим странам. Так что сегодняшний конфликт происходит не на оси «Свободный мир против авторитарного мира», а, скорее, на оси «Свободный мир против мира бесплатного проезда».
Еще по теме: как Запад может повлиять на Путина
Наваждение Сталина
За убеждением, что авторитарный режим осужден на медленную смерть через реформы или на быструю смерть через переворот, скрывается предположение, что открытие границ для автократии должно быть судьбоносным. Уже в середине XIX-го века Адольф де Кюстин (Adolphe de Custine), французский аристократ, который в 1839 году отправился в Россию искать аргументы для своего консерватизма и который вернулся оттуда сторонником конституционализма, утверждал, что «российская политическая система не выдержала бы 20 лет свободной коммуникации с Западной Европой». До сих пор широко распространен его тезис: открытые границы дают людям возможность видеть другой образ жизни и добиваться его и таким образом способствуют тому, что и остальные начинают требовать перемен. Когда границы открыты, люди могут лучше организоваться и благодаря помощи из-за границы.
Но действительно ли открытые границы имеют дестабилизирующее влияние на авторитарные режимы? Иосиф Виссарионович Сталин, конечно, был убежден в этом. Он согнал в ГУЛАГи миллионы советских солдат, единственным преступлением которых было то, что они увидели Западную или только Центральную Европу. Но Путин - не Сталин. Он не пытается править Россией, запрещая людям путешествовать; он правит так, что им позволительно ездить. Хотя открытые границы немного мешают властям манипулировать гражданами и преследовать их, но они же дают властям шанс продлить жизнеспособность режима.
Еще по теме: тяжелый пух сталинского режима
Урок Нигерии
Почти 40 лет назад экономист Альберт Отто Хиршман (Albert Otto Hirschmann) в выдающейся работе «Выход, голос и верность» (Exit, Voice and Loyalty) объяснил, почему железная дорога в Нигерии показывала такую плачевную прибыль, по сравнению с грузовиками и автобусами. С точки зрения Хиршмана, у клиентов, будь то пассажиры железной дороги Нигерии или члены организации, есть две возможности отреагировать на ухудшение товара, который они покупают, или услуг, которые им предлагают. Первая реакция – уход. Например, они просто купят шампунь другой марки, выйдут из партии или уедут из страны. По сравнению с этим, голос – проявление сопротивления или жалоб. Однако Хиршман обращает внимание на то, что, когда уход представляется простым решением, как, например, в случае Нигерии, где в распоряжении пассажиров еще были грузовики и автобусы, возникает тенденция в меньшей степени использовать свой голос, потому что уехать быстрее, и это требует меньшего участия.
Уход - особенно привлекательное решение для российских представителей среднего класса, которые стали потребителями и в то же время стали терять веру в потенциал коллективных действий. Благодаря демографической ситуации в России (стареющее и сокращающееся по численности население) и слабой национальной идентичности уход стал естественным решением для тех, кого режим разочаровал. Российский режим может выжить именно благодаря тому, что там возник средний класс, ориентированный на уход. Российский экономист Леонид Григорьев заявил, что «за последние десять лет из России уехали два миллиона демократов». Когда люди голосуют ногами и уезжают из России, потому что она недемократическая, это не то же самое, когда они голосуют за то, чтобы Россия стала демократической.
Еще по теме: соблазн эмиграции
В Россию на каникулы
Тезис Хиршмана, пожалуй, объясняет суть того, почему так сложно сопротивляться режиму Путина. Этот тезис, например, объясняет, почему реформы не удались и почему потом в России исчез реформаторский дух. Открытие границ и возможность жить и работать за границей парадоксальным образом вызвали упадок политического реформирования.
Плохая работа властей в России беспокоит в первую очередь тех людей, которые больше всех хотят уехать и больше всех к этому готовы. Однако для них проще уехать из страны, где они живут, чем ее реформировать. Зачем пытаться сделать из России Германию, если нет никаких гарантий, что это удастся сделать при жизни, и если Германия совсем рядом? Согласно опросу общественного мнения, российский средний класс предпочитает работать за границей, а в Россию возвращаться на каникулах повидать друзей и родных.
Когда я сравниваю взрыв реформаторского задора 1980-х годов прошлого века с сегодняшней нехваткой подобного запала, я прихожу к выводу: если закрытые границы уничтожили советский коммунизм, то открытые границы помогают новому российскому авторитаризму выжить.
Подробности: Россия переживает новую волну эмиграции
Советская система запирала своих граждан дома. Жизнь можно было изменить, только изменив всю систему. Но сегодняшняя Россия гораздо больше похожа на нигерийскую железную дорогу: она не будет как следует функционировать до тех пор, пока запасов нефти будет достаточно для того, чтобы компенсировать эту неэффективность. Русские не могут организоваться для протестов не столько из-за страха, сколько из-за того, что те, кто больше всего болел за демократию, уже уехали или думают уехать в ближайшее время, или просто ушли в виртуальную реальность интернета (россияне в социальных сетях в интернете проводят в среднем в два раза больше времени, чем люди на Западе). В результате в России не образовалось критическое количество людей, которые бы хотели перемен.
Куда все это приведет? Это сложный вопрос. Но я бы ответил, что гораздо более вероятно то, что нефункционирующие авторитарные режимы, как тот, что мы видим сегодня в России, не превратятся в демократию, а их будет ждать медленный распад. Скорее, произойдет не «потоп после Путина», а что-то вроде «загнивание после Путина».
Иван Крастев – болгарский политолог. Главный редактор болгарского журнала Foreign Policy и председатель Центра либеральных исследований в Софии.
