Америка и окружение. Америка одержала победу над Советским Союзом, но в последующие годы она перестала считаться с Россией. От Сербии до Ирака через убийственную оздоровительную политику МВФ, краткая парабола «однополюсного момента».
Америка выиграла холодную войну. Но помимо СССР одержала она победу и над Россией? Подобный вопрос, который в девяностые годы казался абсурдным большинству людей, вновь вышел на повестку дня в последнее десятилетие также благодаря работам историков, таких как Дмитрий Саймс (Dimitri Simes), Джон Льюис Гэддис (John Lewis Gaddis), а в Италии Адриано Роккуччи (Adriano Roccucci).
В Соединенных Штатах большинство убеждено, что распад Советского Союза был вызван в основном стратегическим выбором администрации Рейгана. Конечно, экономическое и военное давление США внесло свой вклад в распад стран Варшавского договора, а затем в конечный кризис советской системы. В то же время, по мнению Саймса, в последующие за распадом СССР годы Вашингтон допустил, может быть, самую большую ошибку победителя: он предался чувству самодовольства.
Все это впоследствии вылилось в переоценку политического выбора Америки в середине восьмидесятых годов и в параллельную недооценку роли советского руководства. Горбачев пришел к власти в 1985 году с намерением решить проблемы, оставленные в наследство Брежневым, среди которых военное вмешательство в Афганистан и бурный рост последующих военных расходов, тяжело сказавшийся на крайне неэффективной экономике. Но если Рейган подтолкнул СССР к краю пропасти, то столкнул ее туда, хотя и не намеренно Горбачев, начав реформы, которые вышли из-под контроля самого теоретика.
Эти обстоятельства ускользнули от политических и историографических дебатов, что заставило Америку совершить вторую ошибку: она недооценила пораженного противника, смешав почивший Советский Союз с его продолжающим биться сердцем — Россией.
В действительности, Рейган и Буш старший после него полностью поняли опасность краха супердержавы, бывшей их противником, они тактично обходились с Горбачевым, но поблажек не давали: несмотря на настоятельные просьбы советскому лидеру было отказано в экономической помощи, несовместимой с военной эскалацией Рейгана с целью раздавить СССР под грузом военных расходов.
Даже первая война в Персидском заливе (1990-1991 годы) с ее массивным американским вмешательством в Ирак, в то время близко расположенным к границам СССР, не привела к дипломатическому разрыву между двумя супердержавами. Но в этой безмолвной уступке сказалась слабость империи, близкой к распаду. Однако нелишне вспомнить, что еще в 1990 году никто, а всех менее руководство Москвы, не предполагал, что возможен распад СССР.
Несмотря на предвыборную кампанию, построенную на обвинении Джорджа Герберта Буша в том, что он делал слишком большой упор на внешнюю политику, забросив экономику (это экономика, глупец), когда Билл Клинтон стал хозяином Белого дома, он не отказал в помощи России, согласившись на то, чтобы она могла использовать кредиты Международного валютного фонда (МВФ), начиная с июня 1992 года. Поддержка Клинтона распространилась и на Ельцина и на его политический выбор, в том числе в вопросе войны против чеченского сепаратизма.
Этими шагами Клинтон, как и его два предшественника, продемонстрировал понимание того, как важно помочь России в этот переходный период, чтобы избежать или, по крайней мере, сдержать хаос, последовавший за крахом континентальной империи. С другой стороны, его администрация грешила патернализмом. Но главное, он почувствовал себя всевластным. Когда Америка осталась единственной великой державой после окончания противостояния США-СССР, он не предполагал никаких попыток со стороны России к возрождению. Он просто-напросто перестал учитывать Россию в качестве переменной величины в американском геополитическом уравнении, исключив навсегда Москву со своего политического горизонта.
Бывший заместитель госсекретаря Строуб Тэлботт в свое время определил такую политику как «ешь и молчи»: российская экономика пребывала в разрухе, Советская армия стала призраком, а окружение Бориса Ельцина с радостью принимало помощь Международного валютного фонда. Коротко говоря, Россия выглядела побежденной державой, и с ней и обращались как с таковой, выдавая ей экономические рецепты по развитию свободного рынка и сводя к минимуму ее геополитическую роль, не обращая внимания на чувства российского руководства.
Но такое пусть и не враждебное, но с позиций превосходства отношение Вашингтона сопровождалось растущим негодованием на свое постоянное униженное положение. Дошло до того, что тогдашний министр иностранных дел Андрей Козырев, известный под кличкой «Слушаюсь» из-за того, что он был вынужден терпеть американский диктат, выразил растущую нетерпимость к постоянным уступкам Америке.
В действительности, в Соединенных Штатах раздавались и критические голоса: бывший президент Никсон, различные деловые люди и эксперты по России выражали скептицизм и открытый протест против такого поведения, которое не учитывало уязвленную гордость и стратегические интересы нации, продолжавшей считать себя империей. Тем не менее, их позиция не отразилась на доминирующем среди администрации и большей части американского истеблишмента мнении. Они продолжали считать, что Россия больше не может иметь независимой внешней политики.
Такой подход нашел свое максимально конкретное выражение между 1999 и 2004 годами, когда НАТО было расширено за счет стран Восточной Европы: Польши, Венгрии, Чехии, Словакии, Словении, Болгарии, Румынии, Эстонии, Литвы и Латвии. Американское вмешательство в Сербию во время войны в Косово (1999) и расширение НАТО убедили Россию, что цена за американскую помощь, выразившаяся в резком и непрерывном сокращении зоны ее безопасности и ее геополитических амбиций, слишком высока.
Продолжение следует.
