В русском языке есть два значения слова «правда»: правда – как в названии советской газеты – подразумевает обусловленную обстоятельствами реальность, воспринимаемую на основе личного опыта и суждений, и истина, предполагающая более глубокие, вечные ценности, не подверженные влиянию времени и независящие от обстоятельств.
Противостояние этих двух концепций правды преследовало русских писателей на протяжении веков, но мало кого больше, чем Александра Солженицына, ставшего моральным бичом советского режима и летописцем ГУЛАГа.
В своих работах Солженицын всегда направлял свой огонь против относительных истин и подчеркивал необходимость стремления к абсолютному пониманию, какой бы болезненной ни была борьба. Обрушивается ли он на Советский Союз, капиталистический Запад или пост-советскую Россию, Солженицын всегда критически оценивает зыбкость земных представлений и отстаивает жертвенность во имя духовного просветления.
Сборник рассказов «Абрикосовый джем», написанный Солженицыным в промежутке между его возвращением в 1994 году в Россию из изгнания и его смертью в 2008 году, – это тревожное размышление о ведущей теме его жизни. Будь то женщина, которой приходится оказывать интимные услуги ради материального благополучия, или участник тамбовского восстания против большевиков, вынужденный предать своих товарищей по оружию ради своей семьи, или коммунист, чей идеализм разрушается разложением режима, персонажи Солженицына живут в мире опасных моральных компромиссов. И хотя большинство историй происходят в начале советской эпохи и во время Второй мировой войны, его немногочисленные обращения к постсоветской России показывают, что у него на родине не произошло изменений в лучшую сторону.
Как всегда, Солженицын пишет ясной прозой, избегая искусственности. Но он не был бы русским, если бы не его способность делать поразительные сравнения. «Критик съежился как гриб у огня» — такое могло сойти со страниц Чехова.
Некоторые из рассказов, подобранных его сыном, скорее напоминают фрагменты, чем самостоятельные произведения, и все же они являются свидетельством гения одного из величайших писателей России и служат введением к некоторым его более объемным работам.
Первый рассказ, давший название сборнику, рассказывает историю малообразованного сына кулака, который становится жертвой тоталитарного режима. После чтения книги о коллективизации сельского хозяйства он пишет автору, объясняя, чем его собственный опыт отличается от этого идеализированного представления.
Изнеженный, циничный писатель, наслаждающийся комфортом и признанием в Москве, продал свой талант в угоду режиму. Но даже он потрясен силой переживаний своего корреспондента и подлинностью его литературного голоса. С явной завистью писатель заключает: «Такие вещи не придумаешь, даже если проглотить свое перо, как сказал Некрасов».
Конфликт истины также проходит через наиболее увлекательный рассказ сборника – «Время кризиса», который рассказывает историю маршала Георгия Жукова, победителя сражения под Сталинградом. Но безжалостный глаз Солженицына даже в героическом Жукове видит аморальное чудовище. Автор сравнивает его с «личной пожарной командой» Сталина, которого всегда призывают в случае чрезвычайных ситуаций для укрепления режима, столь же тиранического, как и гитлеровская Германия.
Жуков, пишущий в старости на краю своей жизни мемуары, изображен Солженицыным как трус, слишком напуганный, чтобы говорить правду такой, какой она действительно была – даже о самом себе. «Проблема в том, что сама истина как-то постепенно и необратимо меняется с течением времени: при Сталине правда было одной, а при Хрущеве другой. И оставалось еще много такого, о чем по-прежнему было преждевременно упоминать».
Мемуары Жукова опубликовали только после того, как он добавил в них лестные упоминания о военном опыте Леонида Брежнева, генерального секретаря ЦК КПСС, хотя они никогда не встречались во время войны. После отправки исправлений издателю, 72-летний Жуков на своей великолепной даче тягостно размышляет с «болью в сердце своем» о том, чего он никогда не делал при жизни. «Неужели я на самом деле такой дурак?» — заключает он.
Таким образом, в мире Солженицына даже величайшие из мужей предстают нагими перед создателем.
