Democratist иногда обвиняют в «теоретизировании». Мы не отрицаем это обвинение. На наш взгляд «теория» позволяет обобщать знания, полученные благодаря опыту. Конечно, бывают исключения, но в целом любые попытки объяснить (и в дальнейшем изменить) мир без некоей рациональной схемы ни к чему не приводят. Между тем огульный отказ от осмысления мира оставляет человека беззащитным перед интеллектуальными мошенниками всех сортов (постмодернистами, националистами, религиозными догматиками, конспирологами…).
Если говорить о международных отношениях, то, с нашей точки зрения, наиболее полезен здесь теоретический аппарат исторической социологии. Собственно говоря, одна из задач этого блога как раз и заключается в том, чтобы применять сделанные на основании исторического опыта выводы к современному миру.
Это объясняет, почему мы считаем революции Арабской весны таким важным явлением. На наш взгляд, 2011 год имеет глобальное историческое значение - как 1789, 1848, 1917 или 1989/1991 годы. Подобно прочим исторически переломным моментам он сочетал в себе ключевые, с нашей точки зрения, элементы – общественные конфликты, массовые движения и демократическую революцию. Однако кроме этого у событий 2011 года был еще один – дополнительный – аспект, о котором мы пока подробно не говорили, но который служит для нашего подхода одним из краеугольных камней и особенно важен для политической траектории стран СНГ. Это идея гомогенности международного общества.
Читайте также: Медведев и Путин перекрывают кислород оппозиции в регионах
Что мы подразумеваем под «международным обществом» и «гомогенностью»?
В последние 40 лет в науке о международных отношениях существуют три основных взгляда на то, что такое «международное общество»:
1) Оно состоит из отношений между государствами. Очевидные примеры – дипломатия и война.
2) Оно состоит из экономических, политических, культурных и идеологических связей на негосударственном уровне (так обычно считают «теоретики глобализации»).
3) Оно состоит из набора идеологических ценностей, разделяемых разными обществами и продвигаемых межгосударственной конкуренцией, которая порождает международную «гомогенность».
Хотя первые два взгляда, безусловно, полезны для понимания международных отношений и регулярно освещаются ведущими СМИ, на традиции исторической социологии основан именно третий взгляд, на котором мы фокусируемся в этом блоге.
Основная идея гомогенности проста: давление международной обстановки и долговременной конкуренции вынуждает страны все сильнее сближаться друг с другом по внутреннему устройству. События на международном уровне сказываются на идеологической легитимности и стабильности режимов – политические и социальные перемены всегда отчасти были результатом внешних процессов, а сейчас эта тенденция заметно усилилась.
Также по теме: Путин передает руководство партией Медведеву
В своей работе 1994 года «Переосмысляя международные отношения» («Rethinking International Relations») Фред Холлидэй (Fred Halliday) использует этот подход, чтобы объяснить конец холодной войны. Он задается вопросом о том, «почему некая политическая и социально-экономическая система, более или менее равная сопернику в военном отношении должна была рухнуть так, как она рухнула – быстро и безоговорочно, - в отсутствие серьезного международного военного конфликта».
Холлидэй считает, что коммунизм был вполне успешен не только во Второй мировой войне, но и в последовавших за ней гонке вооружений и стратегическом соревновании в третьем мире. Однако на социально-экономическом уровне СССР потерпел сравнительную неудачу и не смог сравняться с западными конкурентами. К 1980-м годам главным измерением холодной войны стал именно этот аспект – достижения коммунизма внутри страны по сравнению с основными капиталистическими альтернативами. Это привело к попыткам Горбачева провести реформы и к коллапсу непригодной для реформирования системы.
Таким образом, по мнению, Холлидэя СССР погубила идеологически мотивированная смена курса, которую провело его руководство. Коммунизм легко мог бы продержаться еще пару десятилетий, однако власти поняли, что советская система неспособна догнать Запад - особенно по объему производства и инновациям. Когда в 1988 году СССР в рамках политики гласности открылся для иностранных влияний, эти проблемы осознала и широкая общественность. Явный контраст стандартов жизни заставил усилиться призывы к переменам.
Это позволяет нам перейти к вопросу о том, как страны реагировали на это международное гомогенизирующее давление после 1991 года. Для Democratist очевидно, что идея «хорошей жизни» при демократии, транслируемая массовой культурой, СМИ и – в первую очередь – интернетом, в последние 20 лет стала намного могущественнее. Она так сильна, что лидеры многих авторитарных государств тратят серьезные ресурсы на противодействие ей с помощью внутренней и международной пропаганды (см. RT, Press TV и так далее).
Читайте также: Стратегия России
Таким образом, международное гомогенизирующее давление усилилось, и демократия начала играть намного большую роль как фактор для укрепления внутренней легитимности и стабильности. Арабская весна продемонстрировала, что существует множество факторов, которые подталкивают людей требовать реформ, и не последнее место среди них занимает пример сравнительно политически и экономически успешных демократических стран. Ближневосточные режимы не захотели проводить реформы, и в результате утратили легитимность и столкнулись с революцией.
Аналогичные тенденции проявились и на постсоветском пространстве, в ряде стран которого фальсификации на выборах привели к революциям. Однако в современной России тяга к демократизации остается слабой из-за хаоса и национального унижения 1990-х годов, вину за которые обычно возлагают на «дерьмократию», хотя на самом деле они были, скорее, порождены распадом командной экономики и массовой коррупцией. При этом, как пишет Маша Гессен в своей вышедшей в 2012 году в издательстве Granta Publications книге «Человек без лица: невероятное восхождение Владимира Путина» («The Man Without a Face: The Unlikely Rise of Vladimir Putin»), в последнее десятилетие российские власти не демонстрировали серьезной готовности к реформам и к противодействию коррупции, которая с 1990-х годов только усугубилась.
Соответственно, маловероятно, что в ближайшие годы правительство проведет серьезные реформы. Между тем гомогенизирующее давление будет усиливаться. По мере того, как будет расти уверенность в себе российского среднего класса, он начнет требовать политического представительства, которое у него есть в других странах. Этот процесс будет также подхлестываться технологическим прогрессом.
Хотя возможность постепенного перехода России к более демократической политической системе по-прежнему сохраняется, растет вероятность того, что, если такой переход все же не произойдет, дело в более долговременной перспективе может закончиться политическим кризисом.
