«Зачем так много нагрузили? Быстро разгружайте и поехали!». Кто знает, как это перевести на русский матерный язык с использованием лишь одного слова, предлогов и приставок «на», «рас», «по» и «до», тот улыбнется. О, «великий и могучий». Хоть и нецензурный, режущий слух кисейных барышень, вредный для детских ушей, для теле-радио эфира, но все-таки великий, потому что иной раз даже его малые и запрещенные формы бывают точными и выразительными. Вот с такой же экспрессией и также точно выразился вице-премьер РФ, он же московский специальный посланец по Приднестровью Дмитрий Рогозин, когда сначала приехал в Кишинев, а потом и в Тирасполь, и сказал о некоторых перспективах урегулирования.
Кишиневу сказал, чтобы забыли про унию с Румынией, иначе придется забыть о Приднестровье как о будущей части Молдавии, и научились уважать молдавскую государственность. Тирасполю сказал (если выбрать главное из всего много сказанного), что из нынешних Молдавии и Приднестровья можно (пока еще) построить общее государство. Вскоре на будущую судьбу, в которую кишиневские и тираспольские политики и эксперты давно уже предпочитают не углубляться, указал Путин – Россия, как и прежде, уважает независимость и территориальную целостность РМ и считает особый правовой статус Приднестровья делом перспективным.
В целом же это все о том, что бы могло случиться на обоих берегах, примени стороны условия «Московского меморандум» или условия «меморандума Козака», а также о том, что сегодня происходит в деле урегулирования сказано точно, с соблюдением жанра и пониманием языковых тонкостей. Грубая же оценка положения Кишинева и Тирасполя, смотрящих в воды Днестра, как две голодные собаки в корыто с долгожданной едой, подсказывает народный перевод сдержанных, но не бесхитростных условий. «Нахрена до хрена нахреначили, расхреначивай, на хрен и похреначили».
В Кишиневе и Тирасполе отреагировали не сразу. Провинция. Она тогда отвечает барину на вопрос «ну, чего, мужики, надо?», когда от его коляски уже осела пыль за пригорком – «чаво, чаво, а ничаво!».
В Кишиневе, признаемся, суеты, в том числе и словесной по поводу рогозинско-путинских мыслей замечено не было. Так, что-то ленивое. Ничего удивительного. Молдавские власти проблемой не особо и заняты. Премьер Филат на неформальных, полуформальных и почти официальных встречах с новым приднестровским лидером выглядит политиком, вынужденным заниматься делом малоприятным, но политически необходимым. Так же лениво здесь посматривают на работающий формат «5+2». Что-то весьма туманное о перспективах на Днестре сказал спикер Лупу, да и то походя: политический класс РМ имеет на этот счет консолидированное мнение, и оно за последние годы не изменилось.
Кое-кто из кишиневских деятелей порадовался, было, путинскому «уважению территориальной целостности», но тоже не сильно бодро, дескать, уж эту-то часть молдавской жизни Москве хоть и на словах, но все-таки трудно поставить под сомнение. Предложение Рогозина молдавским властям и обществу уважать себя в Кишиневе приняли: так а мы за что! Здесь все себя уважают: власти евроинтеграционные свои цели пересматривать не намерены, сторонники «унири» говорят о возвращении в единое культурное пространство с Румынией, как о главном молдавском естестве, оппозиция обзывает Альянс «евроинтеграстами» и вызывает при помощи красно-синего флага дух молдавского патриотизма…
Былой коммунистический патриотизм (а лучше бы сказать, временный антироссийский порыв) Воронина, выраженный лозунгом «лучше выльем вино в Днестр и лучше замерзнуть, чем греться дорогим русским газом» нынче не в моде. Опасно. Можно и впрямь отравить всю природу и в самом деле замерзнуть, показав не национальное и государственное достоинство вместе с евронапором, а тупость. Но какие наши годы.
В Тирасполе сложнее – оно и понятно. Здесь сначала порадовались рогозинским выводам о том, что «ПМР утвердилась как самостоятельная, гордая, человеческая и духовная экономическая единица», окрепли душами на его замечание, что в мире уважают только силу и способности быть едиными в достижении цели, почти торжественно напряглись на призыв учиться самим зарабатывать деньги – это трудно, но при внутренних цивилизованных условиях ведения бизнеса, когда все (!) в равных условиях, когда нет неприкасаемых, у всех одинаковые права на дела и на слова, кстати, почему бы и нет. Сомнения стали закрадываться чуть позже: откуда гордость и человеческая честь, коли нечего есть, откуда внутреннее единство, когда стали заметны его потери к концу 90-х годов, когда богатство отдельных резало души и глаза, когда в этих рядах успешных и богатых стали называть защитников республики участниками Куликовской битвы, когда… Да что там перечислять! Ни пальцев, ни дня не хватит. И вот итог двадцатилетнего «гордого, самостоятельного, духовного и человеческого существования»: неужели будущее Приднестровья в его прошлом, когда все вместе переживали страшные и героические дни, когда все вместе радовались своим победам? Не потому ли в республике так искренне и с размахом отмечают знаменательные и трагические даты ее истории и почти никак, скажем, праздники «последнего снопа» и какую-нибудь юбилейную плавку.
Трагическое и героическое – это общее и понятное. Достижения на производственных площадях – это чье-то чужое, групповое и личное, от них каждому приднестровцу почти нет никакого проку. Прорезавшийся однажды одинокий голос призвал приднестровцев выйти из окопов, снять с себя траур и начать новую жизнь сначала озадачил некоторых, потом обидел почти всех. На «поповские» призывы к милосердию – кто старое помянет, тому глаз вон, нашелся приднестровский ответ «а кто забудет, тому оба». А недавний заочный спор двух тираспольских политиков об «истоках приднестровской гордости» так и закончился ничем, как дискуссии о короткой памяти и качестве зрения. Один сказал: нечем приднестровцам похвастаться, погордиться. Другой сказал: это как же, а достижения Приднестровья в составе СССР и в составе МССР, а наши боевые победы начала 90-х. Все. И вправду, пока что нечем. Двадцать лет назад многим было себя не жаль – боролись за хорошее и нелукавое социальное будущее. А сейчас, когда не сговариваясь и не пряча надежд на светлое, выбрали себе нового президента, сомнений стало еще больше, а себя вдруг стало жалко. К ним добавились «уважение суверенитета, территориальной целостности и нейтралитета РМ при определении особого статуса Приднестровья».
Тираспольские эксперты в трудных изысканиях приднестровских перспектив, отмеченных в Указе Путина, пришли к выводу, что особый статус – это независимость республики, а суверенитет и целостность Молдавии можно, конечно, уважать, а можно и не уважать. То есть в переводе на их язык – государственная независимость ПМР не за горами, и Путин знает, что говорит и на какие тонкости геополитики и приднестровских реалий указывает, и что результаты референдума 2006 года не противоречат, а наоборот дополняют мысли и планы президента России. Допустим. И нет, наверное, смысла спорить. Допустим лишь одно дополнение к размышлениям приднестровских идеологов и политиков. Если по-Рогозину Молдавия откажется от унии с Румынией, то она еще может претендовать на реинтеграцию своих территорий. Следовательно, Приднестровье, идущее по дороге, указанной референдумом 2006 года, по пути к независимости на сближение с Россией, должно молиться всем своим богам на эту самую унию и не злорадствовать по поводу потери Молдовой ее государственности. А лучше всего помогать Молдове в ее стремлениях и мечтах. Как? Да хотя бы песнями и жестами.
Далее. Те приднестровские деятели, которые выступают вместе с такими же деятелями из Молдавии против кишиневского Альянса «За европейскую интеграцию», а заодно и против сближения РМ с Румынией, являются врагами приднестровской государственности. Почему? Да потому что если они помогут свернуть шею Альянсу и пресечь унию, то у Приднестровья одна дорога – в Молдавию с непонятным пока особым статусом. И еще дальше. Если Москва так против унии Молдавии с Румынией, то и она, выходит, против государственности Приднестровья, а значит, за особый статус республики, и, значит, что все-таки в составе Молдавии.
В таких размышлениях существует, конечно, опасность записать в число врагов Приднестровья и Москву, чего бы приднестровцам не хотелось – ни сейчас, и никогда. Пока же приходится напряженно искать в словах российских лидеров признаки надежды, а когда не получается, то старательно и с утешением переводить их с русского политического языка на свой - особый, приднестровский.