Летом 1967 года в одном из кварталов Сан-Франциско неожиданно, как гриб вырос экстатический, дионисийский минимир, который разделил историю американской культуры на эпохи До и После, чего не случалось со времен Второй Мировой войны. Если в тот год вам было от 15 до 30 лет, было практически невозможно устоять перед искушением того трансцендентального лета романтики, экстаза и утопизма. Его назвали Летом любви, а его организаторы не воспользовались услугами ни одного журналиста и обошлись без рекламной кампании в прессе. И несмотря на это, феномен Лета любви прокатился по всей Америке подобно огромной волне, уничтожив остатки эры потягивающих мартини «Безумцев» и ознаменовав собой освобождение и пробуждение, которые навсегда изменили наш стиль жизни.
Лето любви также способствовало рождению нового стиля в музыке — психоделического рока — почти разорило парикмахеров, сменило одежду на костюмы, превратило психоделические наркотики в ключ от заповедных дверей и возродило традицию собраний на открытом воздухе мессианской эпохи, сделав каждого прислужником и священником одновременно. Лето любви превратило секс с незнакомцами в своего рода акт великодушия, поставило на одну степень эпитеты «скованный» и «расистский», превратило понятие убежденного идеализма Корпуса мира в вакхическую рапсодию и придало новый смысл любимому американскому прилагательному «свободный».
«Это был волшебный момент… это движение освобождения, время совместного счастья», когда все друг другу верили, как рассказывает Кэролин «Горянка» Гарсия (Carolyn «Mountain Girl» Garcia), родившая ребенка Кену Кизи, человеку, который был идейным вдохновителем движения того лета, а позже вышедшая замуж за Джерри Гарсия (Jerry Garcia), который стал символом этого движения. «Лето любви стало образцом: арабская весна связана с Летом любви, движение Occupy Wall Street связано с Летом любви», — говорит Джо Макдональд (Joe McDonald), певец и создатель группы Country Joe and the Fish и любовник одной из двух королев того лета — Дженис Джоплин. «Это стало новым статусом кво, — продолжает он. — Эпоха Водолея! Все они хотят секса. Все они хотят веселья. Всем нужна надежда. Мы открыли дверь, и все в нее вошли, и после этого все изменилось. Сэр Эдвард Кук, биограф Флоренс Найтингейл, сказал, что, когда успех идеи прошлых поколений прочно закрепляется в обществе и воспринимается как должное, ее источник забывается».
Люди, пережившие то лето, утверждают, что вот он тот источник.
«Старые добрые времена»
Некоторые места по неизвестным причинам внезапно становятся социокультурными чашками Петри, и в промежуток времени между 1960 и 1964 годами участок Северной Калифорнии между Сан-Франциско и Пало-Альто оказался одной из них.
Официальной Богемией Сан-Франциско был Норт-Бич, где в книжном магазине City Lights Лоуренса Ферлингетти (Lawrence Ferlinghetti) собирались битники, чтобы выпить чашечку эспрессо и послушать джаз. Однако Норт-Бич в этом отношении не уникален, и у него были довольно известные аналоги, например, Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке, Венис-Бич и Сансет-Стрип в Лос-Анджелесе и Кембридж в Массачусетсе.
Уникальным было то, что происходило на окраине города, где собирались молодые художники, музыканты и студенты государственного колледжа Сан-Франциско, увлеченные историей города. «Мощный дух романтики окружал идею Варварского берега, Сан-Франциско, который казался не подчиняющимся никаким законам городом-виджиланте 19 века», — говорит Рок Скалли (Rock Scully), один из тех, кто снимал дешевые дома в викторианском стиле в полуразвалившемся районе под названием Хайт-Эшбери. По его словам, они одевались «в старые рубашки с жесткими воротничками и булавками, в пальто для верховой езды и длинные куртки».
«Старые добрые времена» стало расхожим выражением. Мужчины носили длинные волосы под шляпами в западном стиле, а молодые люди украшали свои дома старинными вещами. Как вспоминает Скалли, «Майкл Фергюсон (Michael Ferguson) (один из студентов государственного колледжа Сан-Франциско) стал в 1963 году воплощением эпохи Викторианы», всего за год до того, как в Америку приехали Beatles, и до того, как в Англии возникла мода на костюмы, ставшая выражение бунта. Они не копировали британцев. «Они были американцами!» — настаивает музыкант Майкл Вильгельм (Michael Wilhelm). Студент архитектурного факультета Джордж Хантер (George Hunter) тоже выделялся из толпы, кроме того там были художники Уэс Уилсон (Wes Wilson), а также Алтон Келли (Alton Kelley), эмигрант из Новой Англии, часто носивший цилиндр. «Келли хотел казаться сублимацией, он сидел на своем викторианском диване за стеклом», — рассказывает его подруга Лурия Кастелл (Luria Castell), а ныне Лурия Диксон, активистка, студентка государственного колледжа Сан-Франциско и дочь официантки. Кастелл и ее друзья носили длинные бархатные одежды и обувь на шнуровке, которые имели весьма отдаленное отношение к одежде битников начала 1960-х годов.
Чет Хелмс (Chet Helms), которого исключили из Техасского университета в Остине и который доехал до Сан-Франциско автостопом, тоже присоединился к этой группе и стал одеваться в старинном стиле. Он приехал в Сан-Франциско со своей подругой, милой девушкой из семьи, принадлежащей среднему классу, которая была в средней школе членом клуба Slide Rule Club и которая тоже бросила университет в надежде стать певицей. Ее звали Дженис Джоплин.
Хелмс, Кастелл, Скалли, Келли и другие жили полукоммуной. «Мы были пуристами», — говорит Кастелл, гордящийся своими левыми взглядами и эзотерической эстетикой. Во всех их домах были собаки, поэтому они называли себя Family Dog. Что касается Вильгельма, Хантера, Фергюсона и их друзей Дэна Хикса (Dan Hicks) и Ричи Олсена (Richie Olsen), все они взяли в руки музыкальные инструменты, на которых едва умели играть, и создали группу Charlatans, ставшую первой группой той эпохи, возникшей в Сан-Франциско. Уэс Уилсон, отличавшийся от остальных, потому что он коротко стриг волосы, стал, в конце концов, первым художником-плакатистом это движения, создав стиль, определивший целую эпоху.
Вскоре у них появилось еще одно общее увлечение — ЛСД. Прошло более 10 лет, с тех пор как фармацевтическая компания Sandoz выпустила первую партию диэтиламид d-лизергиновой кислоты, высокооктановую синтетическую разновидность двух естественных, воздействующих на сознание веществ — псилобицина и мескалина — когда в 1961 году профессор психологии Гарварда Тимоти Лири (Timothy Leary) впервые попробовал псилобициновые грибы в Мексике. Этот опыт изменил всю его жизнь. Лири, харизматичный бабник, и Ричард Альберт (Richard Alpert), его коллега по Гарварду и скрытый бисексуал, приглашали друзей и некоторых выпускников на встречи за пределами студенческого городка, где они употребляли ЛСД и пытались, используя научную методологию, описать свойства ЛСД, обострявшего чувства, внушавшего космическую любовь и иногда вызывавшего психозы.
В то время как Лири и Альперт проводили эксперименты с сознанием на Восточном берегу, Кен Кизи, молодой житель штата Орегон, делал это на полуострове к югу от Сан-Франциско гораздо более эпатажно: он купил старый школьный автобус, раскрасил его в невероятные цвета и, будучи в состоянии наркотического опьянения, разъезжал на нем по городу с группой, которую он называл «Веселые проказники». В 1959 году Кизи добровольно участвовал в серии экспериментов с ЛСД в больнице Управления по делам ветеранов в Мелно-Парк, проведение которых спонсировало ЦРУ. Его роман 1962 года «Полет над гнездом кукушки» стал результатом его работы в этой больнице. В 1963 году он собрал группу «Проказников», куда попал в том числе и Стюарт Брэнд (Stewart Brand), позже прославившийся как автор Whole Earth Catalog, и Нил Кэсседи (Neal Cassady), лучший друг Джека Керуака и прообраз Дина Мориарти из «В дороге».
В то же время на полуострове зарождалась музыкальная сцена. В 1962 году молодой гитарист по имени Йорма Кауконен (Jorma Kaukonen), сын чиновника Госдепартамента из Вашингтона, отправился на музыкальный фестиваль и встретил там еще одного молодого гитариста — учителя музыки, которого назвали в честь композитора Джерома Керна. Джерри Гарсия в тот момент руководил шумовым оркестром, и Кауконен вспоминает его как «гениального исполнителя: у него было огромное число поклонников, он был очень общительным и словоохотливым. Он притягивал людей».
В те же выходные Кауконен познакомился с Гарсией и, по его словам, с Дженис Джоплин, «которая занималась фольклором». Позже, когда зависимость от амфитаминов заставила ее вернуться в Техас, чтобы привести себя в порядок, «она стала Дженис R&B, несравненной как Бесси Смит и Мамфис Минни», — вспоминает Кауконен. Но в тот вечер она душевно исполняла классику фольклорной музыки.
Два года спустя любитель пофлиртовать Нил Кэссиди (Neal Cassady) подобрал Кэролин Адамс у ее фургончика недалеко от Пало-Альто, и они вместе отправились к дому Кизи. Адамс, которая воспитывалась в благопристойной семье из Пафкипси и которую исключили из частной школы, вскоре получит прозвище «Горянка» из-за того, что она жила в лесу и ездила на мотоцикле. «Я переезжала с места на место», — вспоминает она. В тот вечер, рассказывает она, «я увидела автобус и влюбилась». Кизи казался ей «Прометем, который считал психоделические наркотики даром человечеству».
Кэролин Адамс стала одной из «Проказников» и любовницей Кизи, который на тот момент уже был женат. В их группе скоро начались Кислотные тесты — «хэппенинги вокруг залива», как вспоминает Кэролин, «на которых мы создавали безопасную атмосферу для того, чтобы словить кайф». Они клали «небольшую дозу» наркотика «в кулер или корзину для мусора объемом примерно 10-12 галлонов», разводили ее «Kool-Aid или водой… Это было путешествие, — говорит она. — На церемонии «выпуска» мы выдавали дипломы тем людям, которые прошли тест. Кен надевал серебристый космический скафандр, который я для него сделала».
На этих вечеринках никто не употреблял алкоголь. Наркотики вызывали гипер-рефлексивное состояние сознания и расслабление тела, которые в то время были еще неведомы. Даже Том Вулф с его сверлящим и пронзительным взглядом, чей «Электропрохладительный кислотный тест» стал результатом того опыта с наркотиками, недавно признал, что тогда «я чувствовал себя так, будто мне позволили проникнуть в нечто невероятно духовное» во время «ночных собраний с Кизи и Проказниками».
Кэролин Адамс и Джерри Гарсия сошлись в конце 1960-х годов, у них родились две дочери, и они поженились в 1981 году (в 1993 году они развелись). Теперь она так рассказывает о Гарсии тех времен, когда они познакомились: «Он был блестящим. Он читал все, что ему попадалось под руку. Он был одержим музыкой, и я думаю, он обладал синестезией — это термин, который означает, что когда вы слышите звук, это заставляет вас видеть цвет и форму».
Вскоре Джерри Гарсия покинул свой шумовой оркестр и создал группу Warlocks, состоявшую из молодых людей, в большинстве своем никогда не бывавших за пределами Северной Калифорнии — Боба Уира (Bob Weir), Фила Леша (Phil Lesh), Рона «Свинарника» МакКернана (Ron "Pigpen" McKernan) и Билла Кройцмана(Bill Kreutzmann). Warlocks стали группой, постоянно выступавшей во время Кислотных тестов, а Рок Скалли стал их менеджером. Скалли и Гарсию познакомил Оусли Стэнли (Owsley Stanley), молодой химик из Беркли, которому, по слухам, удалось получить самый чистый ЛСД в мире. Выходец из уважаемой семьи политиков в штате Кентуки, Оусли, как его всегда называли, был истинным верующим. Однажды он сказал, описывая свой первый опыт употребления ЛСД: «Я вышел из дома и увидел, как машины целуют счетчики на парковке».
Отвечая на высокий свист, который слышали только родственные души, молодые искатели в свои 20 с небольшим лет стали стягиваться в Сан-Франциско. Многие из них приехали из Бруклина, включая одного школьного учителя, который позже стал поэтом Алленом Коэном (Allen Cohen) и создателем газеты The San Francisco Oracle, и двоих художников — Дейва Гетца (Dave Getz) и Виктора Москосо (Victor Moscoso) — которых привлекал внезапно ставший популярным Художественный институт Сан-Франциско, где недолго учился Джерри Гарсия. Гетц стал барабанщиком в группе Big Brother and the Holding Company (все новые кислотные группы имели невероятные эзотерические названия), а Москосо стал одним из художников-плакатистов. Притяжение к Заливу «было похоже на зов, он был очень мощным»,- вспоминает Стэнли Маус (Stanley Mouse), застенчивый художник-бунтарь из Детройта. Когда он ехал по мосту «Золотые ворота», его друг спросил его: «Надолго ты останешься?». Маус ответил: «Навсегда».
The Family Dog и Charlatans провели лето 1965 года в старинном шахтерском городке Виргиния-Сити, штат Невада. Группа Charlatans выступала в Red Dog Saloon, хозяевами которого были такие же хипстеры, как и они сами, романтизировавшие времена Золотой лихорадки. Их одурманенные ЛСД друзья двигались и раскачивались в такт их музыке в импровизированном, коллективном, свободном танце. Прежде танцы под популярную музыку предполагали выполнение определенных движений парами мужчина-женщина под 40 самых популярных трехминутных хитов, которые независимо от того, были ли они плохими («Wooly Bully»), хорошими («[I Can't Get No] Satisfaction») или восхитительными («My Girl»), все равно были так или иначе танцевальными. Но сочетание этого фантастического места с риффовой любительской музыкой подогревало внутригрупповой нарциссизм. Таким образом, психоделические танцы, ставшие новым стилем танца, зародились внутри бара-салона в духе «старых добрых времен».
Как только члены Family Dog вернулись в Сан-Франциско, они с нетерпением ждали того момента, когда они смогут повторить этот опыт. Как сказала Лурия Кастелл Диксон, «с ЛСД мы смогли пережить такое состояние, на достижение которого тибетские монахи тратят по 20 лет, а мы попали туда за 20 минут».
Нирвана
16 октября 1965 года члены Family Dog для своей первой вакхической вечеринки сняли Портовый зал недалеко от Рыбацкого причала Сан-Франциско. «Туда пришли около 400 или даже 500 человек — это было такое откровение», — вспоминал Алтон Келли за несколько лет до своей смерти в 2008 году. «Все ходили с открытыми ртами, удивляясь «Откуда взялись все эти странные люди? Я думал, только мои друзья были такими!» На участниках вечеринки были «какие-то сумасшедшие одежды эдвардианских времен», — говорит Стэнли Маус. Но теперь они «одевались более экстатично», как говорит композитор Рамон Сендер (Ramon Sender), пришедший к мысли о том, что со времен Кислотных тестов, в которых он принимал участие, эти люди стали более экзальтированными. Family Dog все чаще устраивали вечеринки, и каждая из них носила какое-то замысловатое название. Виктор Москосо вспоминает, как он увидел плакат, нарисованный Келли и Маусом, на котором было написано: «A Tribute to Ming the Merciless» («Дань Мину Беспощадному»). Москосо говорит: «Я подумал, как и Боб Дилан, что-то происходит, но не знал, что именно, а вы, г-н Джонс?» Москосо и правда не знал. А они все знали.
В январе 1966 года в Портовом зале Проказники устроили Фестиваль полетов. Стюарт Брэнд поставил вигвам. Рамон Сендер отвечал за синтезаторную музыку. В тот раз ЛСД подмешали в мороженное, и, как вспоминает Кэролин Гарсия, это была не одна, а «три ночи сумасшествия». «В тот раз мы впервые встретили Билла Грэхема», — говорит она. Билл Грэхем (Bill Graham) был менеджером группы Mime Troupe, радикальной театральной труппы из Сан-Франциско. Когда он был еще ребенком, его спасли от нацистов, и позже Грэхем получил Бронзовую медаль за службу в Корее. По словам Кэролин Гарсия, наблюдая за происходящим в Портовом зале, Грэхем решил, что он может все это взять и сделать себе состояние».
Начиная с этого момента два закрытых зала Сан-Франциско — Avalon Ballroom и Fillmore Auditorium — стали местами проведения музыкально-танцевальных вечеринок. Чет Хемс отвечал за Avalon, а Билл Грэхем — за Fillmore. Все увеличивающееся число музыкальных групп — Jefferson Airplane, the Grateful Dead, Quicksilver Messenger Service, Sopwith Camel — выступали в обоих залах. Одежды людей на вечеринках стали настолько дикими, что казалось, будто «в одном помещении сошлись вместе сразу несколько различных веков», как заметил один из их участников. «Обычным людям их одежда казалась всего лишь «костюмами», — говорит Рок Скалли. Ричард Алперт (Richard Alpert), который в том году ездил в Индию, где взял себе новое имя Рам Дасс (Ram Dass), тоже побывал на этих вечеринках, где он заявил, что кислотное сибаритство Сан-Франциско перевешивает все, что происходит на Восточном берегу.
Плакаты с рекламой вечеринок висели на всех фонарных столбах и стенах кофеен Области залива Сан-Франциско. Авторами плакатов были Маус, Келли и Москосо, утверждавшие, что чувствуют себя как Тулуз-Лотрек в Монмартре 1890-х годов, но пионером среди них стал Уэс Уилсон. Однажды он увидел брошюру с репродукциями картин австрийского художника арт-деко Альфреда Роллера, и его поразил шрифт Роллера — жирный, с тяжелыми горизонтальными линиями, более легкими вертикальными линиями и закругленными засечками. На всех плакатах Уилсона каждый дюйм был заполнен квадратными буквами и чувственными иллюстрациями. Москосо говорит: «Уэс освободил нас! Измените все, что вы когда-либо знали! Плакат должен передавать послание быстро и просто? Нет! Наши плакаты нужно было читать долго, они должны были удерживать на себе взгляд читателя». Эти четверо художников (а также покойный Рик Гриффин) штамповали флайеры на вечеринки в Fillmore и Avalon, и чтобы понять, что там написано, людям нужно было потрудиться. «Толпы людей приходили от них в восторг».
Звездная группа музыкантов называла себя Jefferson Airplane. Йорма Кауконен и его друг Джек Кэсиди (Jack Casady) объединились с певцом Марти Бейлином (Marty Balin), местным парнем по имени Пол Кантнер (Paul Kantner) и Спенсером Драйденом (Spencer Dryden), племянником Чарли Чаплина, и назвали свой стиль «фо-джаз», что означало «фолк-джаз». Син Андерсон (Signe Anderson), жена одного из Проказников, стала вокалисткой группы Jefferson Airplane.
Андерсон была фольклорной певицей, как и многие другие девушки, выступавшие тогда на сцене. Однако еще одна певица — вокалистка группы Great Society — существенно от них отличалась. Грейс Слик (Grace Slick) «не была девушкой из битников», как говорит Кауконен. «Она ежедневно мыла волосы». Ее самоуверенная красота, густые темные волосы, проницательные голубые глаза и звучный альт создавали образ представительницы высшего общества. Слик училась в колледже Финч в Нью-Йорке и в возрасте 20 лет она вышла замуж за сына друзей ее родителей, которые сыграли им пышную свадьбу в Соборе Грейс в Сан-Франциско. Однако она скоро пристрастилась к курению травки. Она говорит: «К черту это дерьмо из «Предоставьте это Биверу» — когда мне было 20, я хотела в Париж!» Она неплохо зарабатывала, будучи моделью сети магазинов модной одежды I. Magnin, когда она однажды попала в клуб «Матрица» — его совладельцем был Мартин Бейлин — и услышала музыку Jefferson Airplane. «Тогда я сказала себе, это лучше чем то, что делаю я. Профессия модели была занозой в заднице». За маской пресыщенности скрывался настоящий талант. «У Грейс был один из величайших голосов того времени», — сказал Кауконен. А Кэсиди добавил: «Очень немногие женщины того времени подходили к краю сцены как мужчины и пели прямо в глаза своим слушателям».
Однажды вечером, находясь под кайфом и слушая Sketches of Spain Майлза Дэвиса, Слик вспомнила о хитрых намеках на наркотики в «Алисе в стране Чудес» — в результате она сочинила болеро. Позже она отнесла песню участникам группы Jefferson Airplane, когда стала ее вокалисткой, сменив на этом месте Син Андерсон. Песня под названием «Белый кролик» начиналась словами «One pill makes you larger and one pill makes you small» (Одна пилюля делает вас больше, другая — уменьшает). Эта песня станет гимном предстоящего лета.
Жившая в бедности Дженис Джоплин была полной противоположностью холодной Грейс. Чет Хелмс уговорил Джоплин вернуться в Область залива в 1966 году, чтобы пройти прослушивание в группу Big Brother and the Holding Company. «Дженис не была красавицей — у нее была плохая кожа, она носила старомодные сандалии и обрезанные шорты», — вспоминает Дейв Гетц. Но ее пение, продолжает он, «сразило нас мгновенно». Гетц понял, что Джоплин понравится слушателям: «Дженис была одной из самых ранимых людей, которых я когда-либо знал. Некоторые члены братства называли ее «самым уродливым мужиком лагеря» — даже не самой уродливой женщиной — и это очень ее ранило». Она много пила, но не употребляла психоделические наркотики, хотя «не было ни одного места, куда бы она не пошла, она стучала в каждую дверь». Ее бисексуальность и бурлящие эмоции причиняли ей много страданий. Однажды она убежала из клуба, потому что, как она позже рассказала Гетцу, «та черная цыпочка слишком меня возбуждает». Вскоре она сошлась с Джо Макдональдом, с чьей точки зрения (его родители были коммунистами) она была «политически наивной, умной и трудолюбивой» девушкой. Она всегда ждала, что ее отвергнут. «Однажды она бежала по Хайт-Стрит и кричала «Джо меня кинул!», а он в тот день просто опоздал, как позже рассказала любовница Джоплин Пегги Касерта.
Творческое крещение Джоплин произошло после того как один из друзей Гетца дал ей впервые попробовать ЛСД, подсыпав его в ее стакан со спиртным, и они отправились в Fillmore послушать Отиса Реддинга. «Дженис сказала мне, что придумала свое «ба-ба-ба-бей-бай» именно после того, как услышала его, — рассказывает Джо МакДональд. — Она хотела быть Отисом Реддингом». Грейс Слик поприветствовала свою со-королеву 1967 года (которая умерла от передозировки наркотиками в 1970 году), свою сестру по духу, сказав: «У нее нашлись силы, чтобы выполнить свою миссию самостоятельно. Белая девочка из Техаса, поющая блюз? Какая смелость, какой дух! Не думаю, что я обладаю таким же бесстрашием». Слик в грустью отмечает: «Я была настолько епископальной, что, когда я увидела грусть в глазах Дженис, я подумала, что это не мое дело». Если бы она могла повернуть время вспять, продолжает она, она бы попыталась помочь Дженис.
По словам Виктора Москосо, именно в 1966 году «все случилось. Мы могли идти по Хайт и кивать другим людям с длинными волосами, и это многое значило». Рок Скалли добавляет: «Мы выкрасили наши дома в яркие цвета. Мы подметали улицы». Группа The Grateful Dead в полном составе переехала в дом 710 по улице Эшбери, и за ними последовала Кэролин Гарсия со своей дочерью от Кизи по имени Саншайн. Кэролин готовила еду для этой «шумной, замечательной» группы, и она видела, как страстно Джерри стремился добиться идеального звучания. «Он репетировал, репетировал и репетировал — он всегда хотел достичь идеала, быть лучшим» в кислотных импровизациях, которыми он тогда занимался и которые он называл «чем-то похожим на упорядоченный хаос» (Гарсия умер от сердечного приступа в 1995 году.)
Напротив, в доме номер 715 на улице Эшбери рисовали свои постеры Келли и Маус, Дженис Джоплин жила в соседнем доме и часто кричала своим друзьям прямо из окна. Поэт Аллен Коэн и его девушка Лори устраивали «вечера для всех, кто имел отношение к сцене», как рассказывает Лори Сарлат Коу (Laurie Sarlat Coe). «Наркотики были причастием. Вокруг царила духовность. Все читали «Тибетскую книгу мертвых». Братья Рон и Джей Телин (Ron and Jay Thelin) открыли первый в стране магазин для наркоманов — Психоделический магазин — и главной его целью был мир, а вовсе не доход, который они позже полностью раздали.
Психоделическая газета Аллена Коэна The San Francisco Oracle представляла вниманию читателей иллюстрации в духе восточных религий и декларации отцов основателей кислотного движения: «Когда в ходе человеческой истории у людей возникает необходимость освободиться от устаревших социальных моделей, которые изолировали человека от его сознания… мы, граждане мира, провозглашаем нашу любовь и сострадание по отношению ко всем носителям ненависти, мужчинам и женщинам». Лавка Пегги Касерты под названием Mnasidika была тем местом, где «проводили время Уэс, Маус, Марти, Дженис, Джерри, Бобби (Уир) и Фил (Леш). Мы чувствовали, что достигли нирваны, утопического общества, — говорит она. — Если вы протянете руку, навстречу вам вытянутся 10 рук». Херб Каен (Herb Caen), автор колонки в San Francisco Chronicle, однажды заглянул в Mnasidika и был поражен этими новыми представителями богемы. Им нужно было дать название, и он дал им его. Он взял в то время мало кому известный термин и увековечил его — «хиппи».
Все больше и больше молодых людей приезжали на Хайт-Стрит, туда же приехали четыре симпатичные девушки из колледжа Антиох, штат Огайо. Появилось новое движение Diggers, и девушки к нему присоединились. Однажды две из них — Синди Рид (Cindy Read) и Филис Уилнер (Phyllis Wilner) — как вспоминает Синди, «шли по Хайт-Стрит, и Филис сказал «Разве не так должен быть устроен мир? Ведь он таким не был. Но теперь, для нас он такой!»
Создание новой культуры
Это был невероятный период истории. Война во Вьетнаме шла полным ходом, американцы выступали с антивоенными протестами, гражданские права превратились во Власть черных (Black Power), а на радиоволнах революцию вершили Beatles и Боб Дилан. Вскоре Хайт-Стрит второго уровня стали возникать в каждом американском городе. В Ист-Виллидж Нью-Йорка Джеймс Радо (James Rado) и Джером Рагни (Gerome Ragni) написали мюзикл, который увековечит эту эпоху — «Волосы». Обескураженная пресса употребляла слово «молодежь» по отношению к тем людям, которые родились в результате послевоенного демографического бума, чью демографическую значимость она внезапно обнаружила и чьи женщины достигли зрелости тогда, когда колеса стали доступными. Еженедельники добавляли: «Молодежь побеждает». Молодежь задавала тон.
Такое возбуждение оказалось благодатной почвой для движения Diggers. Отчасти позаимствовав свое название у английских анархистов 17 века, диггеры видели своей главной целью «создание новой культуры с нуля», как сказал Питер Койот (Peter Coyote), урожденный Коэн, сын инвестиционного банкира из Нью-Йорка. «Меня интересовали две вещи: свержение правительства и секс. В этом движении они органично сочетались». Он вместе с актером и режиссером Питером Бергом (Peter Berg) помогал руководить труппой Mime Troupe из Сан-Франциско, которая «выступала на улицах, ездила по стране, попадала в тюрьму и привлекала к себе толпы девушек».
Берг и Койот только что получили премию «Оби», присуждаемую экспериментальным театрам, за пьесу «Olive Pits», когда однажды на репетицию труппы ворвался «человек, от которого невозможно было отвести глаз. Он был опасен, он был убедителен, он был забавен», — вспоминает Койот. Это был Эмметт Гроган (Emmett Grogan), бывший ученик католической школы Бруклина, превратившийся в актера-анархиста. «Эмметт стоял в комнате на коленях, окруженный незнакомцами, рассказывая им о вещах, о которых они никогда не догадались бы сами», — вспоминает самая красивая девушка колледжа Антиоха, Сюзанна Карлтон (ныне Сиенна Риффия), ставшая его любовницей. Койот запомнил друга Грогана, гораздо менее яркого Билли Меркотта (Billy Murcott), который рисовал сложные схемы «взаимоотношений человека, богатства и статуса». Имея Меркотта в качестве идейного вдохновителя, Гроган убедил Койота и Берга выйти на улицы с концепцией «живой игры» Берга: Сделайте себя такими, какими вам хочется, сейчас! Сделайте общество таким, каким вы его хотите видеть, сейчас! Станьте свободными! По словам Берга, добавление прилагательного «свободный» перед любым словом — «еда», «магазин», «любовь», «человек» — меняет все. Койот и Берг покинули труппу Mime Troupe, и так появились диггеры. Будучи набирающей популярность группой, диггеры отвергали руководство любого рода. Койот настаивает на том, что любой член группы является «волшебным автономным существом. У нас не было последователей». Теперь хиппи Каена имели не только собственную музыку, наркотики, духовную основу и искусство, но и политическую идеологию.
Диггеры носили маски зверей и перекрывали движение на дорогах во время своих демонстраций. Они разъезжали на автомобиле-платформе, на котором исполняли танцы живота и играли на барабанах конго, по финансовым кварталам и раздавали косячки прохожим. Они распространяли поддельные долларовые купюры с изображением пениса. Они выпрашивали залежавшиеся продукты у продавцов магазинов и свежие продукты у фермеров, а затем варили Рагу диггеров (Digger Stew). (Джо Макдональд однажды попал на кухню диггеров, где, по его словам, «женщины говорили: «Мы вышли, чтобы совершить эту гребаную революцию? И мы опять торчим на кухне?» Сиенна Риффа, позже ставшая юристом и матерью-одиночкой близнецов, чьим отцом был певец блюза Тадж Махал, соглашается: «Да, это был мир мужчин».) Диггеры разливали свое рагу в Парке Золотых ворот под песни Джоплин или музыку Grateful Dead. Музыка была такой же свободной, как и еда. Стэнли Маус говорит: «С появлением диггеров Хайт стала городом внутри города — настоящей общиной».
Собирая все, от деталей автомобилей и до одежды, диггеры открыли Свободный магазин. Все товары там были бесплатными, что приводило в уныние магазинных воров и заставляло нервничать соседних торговцев, как вспоминает Джуди Голдхафт. (Голдхафт и покойный Питер Берг позже основали организацию по защите окружающей среды Planet Drum.) В какой-то момент один из таких торговцев вызвался оплачивать арендную плату Свободного магазина — вероятно, это можно объяснить тем, что его восхищал идеализм и мужество диггеров. Другая сторонница диггеров, «светская львица» Пола МакКой (Paula McCoy) (как вспоминает Койот, она «всегда была голой под своей норковой шубой») открыла перед ними двери своей квартиры и снабжала кокаином их друзей, членов клуба Hells Angels.
Однажды Койот и Гроган поехали автостопом в Лос-Анджелес, где их приглашали в дома молодых продюсеров в Бел-Эйр и где их вызывающий отказ от денег делал их гламурными в глазах жителей этого района. «С 1966 по 1975 год я не зарабатывал больше 2500 долларов в год», — хвастается Койот, который в настоящее время является успешным актером и озвучивает рекламу на телевидении. (Гроган умер предположительно от передозировки наркотиками в подземке Нью-Йорка в 1978 году.) Диггеры создали идеологию «бедность сексуальна». Они также стали авторами известного девиза: «Сегодня первый день остатка твоей жизни». Они стали наставниками в те времена никому неизвестного Эбби Хоффмана (Abbie Hoffman). «Эбби буквально сидел у наших ног», — рассказывает Дэвид Симпсон (David Simpson), который, как и большинство экс-диггеров, многие годы занимался защитой окружающей среды в Северной Калифорнии. Идеи диггеров позже получили вторую жизнь в Америке в рамках движения Йиппи, во главе которого стоял Хоффман. «Диггеры в определенном смысле были похожи на уличную банду,- говорит Симпсон. — Мы действительно верили, что социально-экономическая структура Америки была совершенно нежизнеспособной. Мы старались построить новое, свободное общество внутри оболочки старого».
Такому «новому, свободному обществу» требовались общественные праздники, и граждане добились права их проводить. В конце сентября 1966 года коалиция Хайт, в состав которой входили сотрудники Oracle, написала несколько писем руководству города, где речь шла о «демонстрации торжества любви», на проведение которой им требовалось разрешение. Позже, после этого праздника (его участники протестовали против включения ЛСД в список запрещенных наркотиков), 12 января 1967 года те же активисты выпустили пресс-релиз, в котором сообщалось, что через два дня состоится «Собрание племен за право на сборище» (Gathering of the Tribes for a Human Be-In). «Внутри механической плоти старой нации возникла новая», — так начинался пресс-релиз. Последними его словами были: «Повесьте свой страх на дверь и войдите в будущее. Если вы не верите, протрите глаза и вы увидите».
На сборище в парк «Золотые ворота» пришли около 20 тысяч человек. Всего было в изобилии — костюмов, музыки, благовоний и марихуаны. («В воздухе было столько наркотика, — вспоминает Рок Скалли, — что нам с Джерри казалось, будто мы находимся под геодезическим куполом».) Там был Аллен Гинзберг (Allen Ginsberg), который руководил пением мантры «Ом». Тимоти Лири, которому тогда было уже 46 лет, руководил пением своей мантры «Turn on, tune in, drop out». Важным свидетелем всего этого стал уважаемый джазовый критик Ральф Глисон (Ralph J. Gleason). «Там не было пьяниц», написал изумленный Глисон в своей колонке. Это мероприятие стало «утверждением, а не протестом, обещанием хорошего, а не плохого. Это нечто по-настоящему новое». Он охарактеризовал его как «просьбу о новом пути к миру… о новой реальности любви и великом Гнезде для всего человечества».
Когда новости о «Сборище» начали распространяться, этим движением заинтересовалась пресса. В начале весны группа инсайдеров Хайт провела примитивную версию пресс-конференции, в ходе которой они приглашали молодых американцев приехать в Сан-Франциско, чтобы пережить этот магический опыт, как только закончатся занятия в школах. Диггеры были готовы принять и накормить огромные толпы людей. А толпы там должны были появиться, учитывая соблазнительное название предстоящего лета. Это собрание называлось «Летом любви».
«Украсьте волосы цветами»
Люди начали приезжать еще до окончания занятий в школах на фольксвагенах, на автобусах, автостопом. Сиенна Риффа вспоминает, что некоторые щедрые люди снимали дешевые апартаменты и переоформляли договора на диггеров, чтобы приезжавшие молодые люди могли там разместиться. Джейн Лапинер (Jane Lapiner) (еще одна бывшая представительница диггеров, сейчас занимающаяся защитой окружающей среды) вспоминает, что таким-то невероятным образом те молодые люди все-таки их нашли. «Каждое утро я просыпалась с 10-12 незнакомыми людьми, и даже не осознавала, что сплю на полу». В июне руководитель отдела народного здравоохранения Сан-Франциско доктор Эллис Д. Сокс (Ellis D. Sox) (который сразу же получил кличку ЛСД-Сокс) пожаловался на то, что в город приехали уже около 10 тысяч хиппи, и предупредил, что стоимость лечения болезней, которые хиппи принесут с собой, резко вырастет.
Лу Адлер (Lou Adler), продюсер лосанджелесской группы the Mamas and the Papas, выпустил песню, написанную «Папой» Джоном Филлипсом (Papa John Phillips) и исполненную Скоттом МакКензи (Scott McKenzie), под названием «San Francisco (Be Sure to Wear Some Flowers in Your Hair)». По словам Адлера, он и Филлипс понимали своими «коммерческими умами», что эта песня может стать призывом для множества молодых людей, приезжающих в Сан-Франциско. Песня сразу превратилась в хит, который раздражал группу Grateful Dead. «Мы стали абсолютной противоположностью Хайт-Эшбери, — говорит Адлер. — Мы были Бел-Эйр, мы были гламурными». Рок Скалли смеется: «Украсьте волосы цветами» — в песне не было слов «привезите одеяло и деньги, не забудьте сообщить родителям, куда вы едете». В ней нет ни слова о долге».
Подстегиваемые этой песней, а также успехом первого альбома Jefferson Airplane и подпольными слухами о Дженис Джоплин, молодые люди со всей страны приезжали в Хайт. По некоторым оценкам, за лето 1967 года там побывало 75 тысяч человек. Хэппенинги диггеров становились более массовыми, на них стали появляться гигантские куклы, бумажные тоннели, через которые люди должны были проходить, а девушки в серебристых облегающих брюках и ярких футболках читали стихи из «Книги Любви» Ленор Кэндел (Lenore Kandel), которую полиция изымала из-за ее непристойного содержания. Grateful Dead перекрыли движение по Хайт-Стрит во время проведения там демонстрации, в которой приняли участие 25 тысяч человек. «Каждый день проходили парады или процессии», — рассказывает Стэнли Маус.
Репортер CBS Гарри Ризонер (Harry Reasoner) приехал туда со своей съемочной группой. Журнал Look отправил туда своего самого молодого журналиста Уильяма Хеджпета (William Hedgepeth), жившего со своей женой и ребенком в Уэстпорте, штат Коннектикут, чтобы исследовать это движение изнутри. «Я выпрыгнул из машины, и меня поразило то, что волосы этих людей были длиннее, чем у Beatles», — вспоминает он. Он познакомился с молодыми людьми, называвшими себя ветеранами движения хиппи, жил с ними бок о бок в течение нескольких недель и втайне от них делал заметки. Затем он вернулся в Нью-Йорк и написал свою статью для обложки журнала. «С тех пор я больше не носил костюм и галстук, — говорит он сегодня. — Сознание нельзя развернуть. Эта поездка изменила мою жизнь».
Диггеры предложили двум докторам открыть бесплатную клинику, и доктор Дэвид Смит, живший на Хайт уже много лет, согласился это сделать. За 300 долларов в месяц он снял помещение на Хайт-Эшбери, набрал добровольцев, которые имели опыт лечения всеми разновидностями пенициллина, транквилизаторов и других лекарств в клиниках, где они проходили интернатуру, и открыл клинику, куда попадали пациенты с наркотическими психозами и венерическими болезнями — без всяких страховок на случай судебного преследования, «что было абсолютным безумием», как говорит Смит сейчас. 7 июня 1967 года открылась Бесплатная медицинская клиника Хайт-Эшбери. Когда доктору Смиту стало известно, что Управление по борьбе с наркотиками ведет наблюдение за клиникой — «Мне говорили: «Дэвид, пациенты употребляют наркотики в вестибюле твоей клиники, и если ты не положишь этому конец, мы тебя закроем» — на двери своей клиники он повесил объявление: «Не иметь при себе. Не употреблять. Мы вас любим». Все лето Смит принимал по 250 человек ежедневно. «В клинике побывало много людей, — говорит Рок Скалли. — Я придумал шутку, но это было правдой: Хотите познакомиться с девушкой? Сходите в клинику». По его словам, Grateful Dead так невзлюбили одного высокомерного репортера национальной газеты, «который всегда просил нас свести его с девчонками хиппи, что мы свели его с девчонкой, у которой, как нам было известно, был сифилис. Больше мы о нем ничего не слышали».
Некоторые из репортеров, принадлежавших к более старшему поколению, не получали удовольствия от своей работы. Николас фон Хоффман (Nicholas von Hoffman) из The Washington Post, который вел репортажи с Хайт в костюме и галстуке, был, как он говорит сейчас, «в ужасе» от того, что он там увидел. И дело не в том, что ему не нравились эти люди — он очень любил слушать Джоплин — или его не впечатляло их число. На самом деле, по его словам, «такую тактику использовал Ганди; у него было 100 миллионов человек без денег, без оружия, без ничего — они были его войском». Подобным же образом, войско Хайт представляло собой «массу молодых людей, ничего не знающих о политике, у них не было практически никакого образования, и вы могли легко убедить их заниматься сексом, употреблять наркотики и слушать рок-н-ролл» — такой наживки, утверждает Хоффман, было достаточно, чтобы достичь «невероятных политических» результатов.
Хоффмана очень беспокоила резкая смена отношения к наркотикам. «Еще 15 лет назад вы могли загнать грузовик, полный кокаина, во двор иезуитской школы, и ни один из мальчиков не подошел бы к нему». Теперь же, внезапно, продолжает он, «молодые люди из среднего и рабочего класса совершали «порочные туры», подобно американским бизнесменам в Таиланде: они приезжали в Хайт на несколько недель, а затем, когда грязи между пальцами на ногах становилось слишком много, они ехали домой. Так дети американских рабочих и среднего класса становились наркоманами. Так начался распад Промышленного пояса».
Когда два российских дипломата попросили Хоффмана провести индивидуальную экскурсию по Хайт, он выполнил их просьбу. (Там они встретили его сына, который отрастил волосы и принимал активное участие в веселье.) Затем Хоффман убедил главного редактора Post Бена Брэдли (Ben Bradlee) приехать в Сан-Франциско и собственными глазами «увидеть то дерьмо, которое тут творится». К тому времени, как вспоминает Стэнли Маус, «если бы в автобусе сломался кондиционер, туристы побоялись бы выйти из автобуса даже в 40-градусную жару». Фон Хоффман организовал тур Брэдли так, что последним местом, которое они посетили, была лаборатория по изготовлению наркотиков. «Потом Бен улетел в состоянии шока», — говорит фон Хоффман, который и сам очень скоро отправился на восток.
Рок-Фестиваль в Монтерее
Трехдневный апогей этого лета начался 16 июня, а организовали его Джон Филлипс и Лу Адлер. Главной задачей было устроить грандиозное мероприятие, чтобы рок, поп-музыка и соул получили такой же полноценный статус, как и джаз. Вскоре совет управляющих Международного рок-фестиваля в Монтерее (включая Пола Маккартни, Донована, Мика Джаггера, Пола Саймона и Смоуки Робинсона) уже составлял список исполнителей, в число которых вошел чернокожий гитарист из Сиэтла, бывший парашютист 101-дивизии ВВС США, который недавно стал сенсацией в Британии, хотя в Америке о нем никто не слышал — Джимми Хендрикс.
«Но нам нужны были группы из Сан-Франциско, — говорит Адлер. — Эшбери приобретал мировую известность. Airplane была готова участвовать, но Big Brother, по словам Дейва Гетца, «были поглощены идеологией диггеров» — никакой славы, никаких денег, всеобщее равенство. The Grateful Dead, на встречу с которыми Адлер отправился на север, были резко против того, чтобы участвовать в фестивале. Адлер вспоминает свою беседу с Роком Скалли и Дэнни Рифкином, называя ее «напряженной». «Зачем вы сюда приехали? Чего вы хотите? Зачем нам это нужно?» По словам Адлера, участники группы доверяли только Ральфу Глисону (Ralph J. Gleason), и им нужно было его убедить. «Глисон задавать очень прямолинейные вопросы: куда пойдут деньги? (на благотворительные нужды и помощь музыкантам) Кто будет представлять Сан-Франциско? И мы правильно ответили на эти вопросы».
Фестиваль рок-музыки в Монтерее — более 30 участников, изумительная погода и 90 тысяч слушателей — был чем-то волшебным. И, каким бы странным это сейчас ни казалось, большинство звездных участников никогда прежде друг друга не встречали», — рассказывает Адлер. «Я никогда не видел Джимми Хендрикса вживую, — говорит Грейс Слик. — Никогда не видела the Mamas and the Papas, или the Who, или Рави Шанкара. Мы были поражены».
Режиссер Д.-А. Пеннебейкер (D. A. Pennebaker) снимал участников фестиваля и позже, смонтировав видеозаписи, создал фильм под названием Monterey Pop. The Grateful Dead отказались сниматься (их приверженность идеологии хиппи, в конечном счете, позволит им стать самой уважаемой и долговечной рок-группой Америки). Участники Big Brother тоже отказались, но исполнение Джоплин песни «Ball and Chain» было настолько потрясающим, что когда она услышала, что ее не сняли на пленку, она была подавлена. Альберт Гроссман (Albert Grossman), менеджер Дилана, уговорил Дженис убедить свою группу сняться. Адлер позволил им выступить второй раз. Камера была направлена только на Джоплин, и тот момент родилась звезда. Так реальный мир вторгся и нарушил драгоценный эгалитаризм мыльного пузыря Хайт. Это задело эгоистические чувства Джерри Гарсия. Он и его группа, как рассказывает его жена Кэролин, были очень огорчены тем, что «после великолепного выступления Отиса Реддинга, они не смогли выступить на таком же уровне. Джерри ужасно переживал… Они чувствовали себя так, будто никто их не заметил».
В октябре 1967 года диггеры и Thelin brothers провели на Хайт-Стрит церемонию под названием «Смерть хиппи». После нее все разъехались — музыканты и художники отправились в округ Марин, диггеры разошлись и стали жить в общинах, простиравшихся вдоль границы штата Орегон. Уроки того лета — предостерегающие (нельзя выстроить общественное движение на наркотиках) и положительные (любовь и освобождение должны стать главными принципами жизни) — до сих пор остаются с нами. Джо Макдональд подвел им итог: «Мы вдруг обнаружили, что регулятор громкости стоял на отметке 10. Все говорили «Не ставьте на 10! Взорвется!»
Но люди, которые стоят за Летом любви, рискнули повернуть регулятор на отметку 10, и каким-то чудом — в ту давнюю экстатическую и благоприятную эпоху — взрыва удалось избежать.
