Тайная история Дня независимости

Статья профессора социологии Клода Фишера (Claude Fischer) на страницах Boston Review стала жертвой стандартного стереотипа: привычки приписывать социальные и политические результаты тех или иных событий и процессов позициям и точке зрения Америки. При этом никто не задумывается над тем, по какой причине возникли эти позиции и точки зрения.

Позвольте, прежде чем я перейду к самой статье Фишера, дать вам немного полезной информации в качестве иллюстрации полного отсутствия любознательности (или того хуже) у мнимых американских интеллектуалов. Эта информация также объясняет, почему американцы ничего не знают о том, что наши так называемые культурные ценности культивировались искусственно для того, чтобы подавить деструктивные и подрывные мысли и действия.

Поскольку мне удалось попасть лишь на последнее действие этих «Сумерек богов», и я до сих пор пытаюсь найти либретто. В свое свободное время, которого у меня мало, я читаю материалы по истории, в частности, о пропаганде. Одна из обязательных книг в этом списке литературы называется «Taking the Risk Out of Democracy» (Убрать риск из демократии), и написал ее Алекс Кэри (Alex Carey). Кэри преподавал психологию в Австралии, и Соединенные Штаты он изображает как инкубатор современного вида искусства, которое порой вежливо называют проектированием согласия. Крупномасштабные операции такого рода этот инкубатор начал проводить еще до Первой мировой войны, когда Национальная ассоциация промышленников приступила к своей многолетней кампании борьбы с профсоюзами. Кэри подчеркивает, что пропаганда основывается на внедрении манихейских взглядов про то, как святое добро ведет борьбу с дьявольским злом, на выдвижении некоей цели и отстаивании ее при помощи символов, обладающих эмоциональной властью. Для многих народов, и, в частности - для американцев, такой вдохновляющей идеей стал патриотизм.

Кэри показывает, как крупный капитал снова и снова поднимает знамена и насаждает враждебное отношение к профсоюзам. Сначала он вел борьбу по поводу иммигрантов. Из-за волн миграции в 1890-1910 годах многие граждане боялись, что они создадут угрозу американскому образу жизни. Естественно, корпорации были против ограничений на иммиграцию, так как приезжие готовы были браться за любую работу. Поэтому возникало совпадение интересов, так как целые слои американского общества объединялись с нарождавшимся профсоюзным движением в своем противодействии иммиграции. И это происходило в момент, когда даже консерваторы видели во власти корпораций угрозу американским ценностям (свидетельством тому является антитрестовое движение и успех прогрессистов).

Но большой бизнес внес раскол в ряды этих друзей прогресса, начав продвигать движение американизации. Этих иностранцев просто надо было подготовить к жизни в американском обществе: научить говорить по-английски, привить им американские ценности. Кроме того, радикальный международный профсоюз - Индустриальные рабочие мира - стал той силой, с которой приходилось считаться. Кульминацией его успеха стала победа текстильщиков в забастовке 1912 года в городе Лоуренсе. Так что, хотя профсоюзы были настроены крайне враждебно по отношению к иммигрантам, из-за лидирующей роли Индустриальных рабочих мира их удалось выставить в качестве подрывной силы, символа иностранного влияния.

Противовесом стало движение американизации, родившееся в 1907 году с появлением Североамериканской гражданской лиги за иммигрантов, которую возглавили консервативные бизнесмены. Когда лига начала продвигать и пропагандировать свою программу, начали возникать организации-союзницы, такие как Промышленный комитет Новой Англии.

Успех забастовки в Лоуренсе, которая привлекла к себе внимание всей страны, потому что  полиция там избивала женщин, вызвавшихся перевозить и укрывать у себя детей бастующих, усилил безотлагательность мер противодействия профсоюзной угрозе. Смысл заключался в том, что торговые палаты как «защитницы интересов своих отраслей» должны обучать, воспитывать (читай – приручать) взрослых иностранных рабочих. У этого движения американизации были сторонники из числа бизнесменов в каждом мало-мальски крупном городе. Среди иммигрантов проводили свои пропагандистские кампании организации бизнеса, представители церкви и прочие местные группы. В 1914 году Североамериканская гражданская лига за иммигрантов решила расширить свою программу, распространив ее на всю страну, и сменила название на Комитет за иммигрантов в Америке. Этот комитет платил деньги и предоставлял персонал Федеральному бюро образования, чтобы оно выступало в качестве  спонсора программ американизации (частные предприниматели в 1919 году лишились возможности действовать напрямую через федеральное правительство).

Начало Первой мировой войны стало даром небес для движения американизации. Война пробудила националистические настроения, а с ними и подозрительность к чужакам, которых в лучшем случае называли «неамериканцами», а в худшем – подрывными элементами. Весной 1915 года президент Вильсон выступил на тщательно отрежиссированном «патриотическом» мероприятии для 5000 только что натурализованных граждан. Это мероприятие оказалось настолько успешным, что лидерам движения удалось сформировать местные комитеты по американизации на всей территории США.

Вот что писал в связи с этим Кэри:

Комитет за иммигрантов в Америке также изобрел блестящую пропагандистскую стратегию по привлечению каждого американца к ежегодному ритуалу отождествления с нацией. Этот ритуал сливал воедино культурную нетерпимость движения американизации и такое чувство единения, которое было освящено формально и официально. Комитет за иммигрантов в Америке начал кампанию за провозглашение 4 июля 1915 года национальным Днем американизации, днем «великого националистического выражения единства и веры в Америку».

Кэри описывает и цитирует пропагандистскую брошюру этого мероприятия, написанную одним из членов исполнительного комитета:

…конечный успех такой политики будет зависеть от того, насколько эффективно удастся убедить «рядового американского гражданина» распространять влияние своих консервативных взглядов на иммигрантов… «Такой гражданин является естественным врагом Индустриальных рабочих мира и тех разрушительных сил, которые неблагоразумно стремятся направить в неверном направлении представления иммигрантов в их новой стране. Именно на такого гражданина возлагаются надежды и задачи по защите идеалов и институтов страны».

Эта тайная сторона истории нашего национального праздника является лишь незначительной частью рассказа Кэри о масштабах и степени проникновения движения американизации. Он показывает, как крупный капитал вел многолетнюю, настойчивую и хорошо финансируемую кампанию, направленную на то, чтобы общество выступало против борьбы за собственные права, если то были права, связанные с работой.

В свете этого взглянем теперь на статью Фишера. Он весьма наглядно описывает, как американцы трудятся гораздо больше своих коллег из стран с развитой экономикой:

Американцы просто не отдыхают, как другие люди. Законы Западной Европы  требуют, чтобы был отпуск минимум в десять, а обычно в двадцать с лишним  дней. И речь идет не только о более ленивых странах Средиземноморья. Не отходящие от станка немцы и австрийцы требуют, чтобы работодатели предоставляли им как минимум двадцатидневный оплачиваемый отпуск ежегодно. В США некоторые вообще не уходят в отпуск. Большая часть американских рабочих все-таки получает оплачиваемые отпуска у своих боссов, но это в среднем всего двенадцать дней, что гораздо меньше гарантированного государством европейского минимума. И даже имея право на отпуск, американцы зачастую этим правом не пользуются.

Возможно, американцы, как протестанты, по своей этике просто трудоголики. Мы с большей готовностью, чем европейцы, говорим, что хотим работать сверхурочно. Но такая разница в отпусках появилась лишь недавно. В 1960-е годы американцы и европейцы работали примерно одинаковое количество часов. Свободное время с тех пор увеличивалось везде, но в США оно увеличивалось медленнее и меньше, чем где бы то ни было, что и привело к сегодняшнему несоответствию. Кто-то может сказать, что в Европе охоту работать отбивают высокие налоги. Однако экономист Альберто Алесина (Alberto Alesina) с коллегами указывает на законодательство, то есть, на политику. Право на длинный отпуск это одна из тех привилегий, которые профсоюзы и левые предоставили в последние десятилетия рабочим западных стран – кроме Америки.

И это порождает главный вопрос:

Почти везде на Западе, за исключением США, где нет обязательного оплачиваемого нерабочего времени, рабочие получают не только отпуска, но и укороченные рабочие недели, государственное медицинское обслуживание, большие пенсии, высокие минимальные зарплаты, социальное обеспечение детей со скидками и так далее. Почему США это исключение?

Ответ можно дать в общем виде двоякий. Первое, американцам не нужны такие программы и льготы, потому что  нам не нужно правительство, вводящее их законодательно. Второе, американцам они нужны, однако получить их они не могут.

Первый ответ Фишера вызывает смущение (он предлагает всего два варианта, а затем отмечает, что они не исключают друг друга). Он утверждает, что у американцев низка «классовая сознательность», а потом мимоходом признает, что хорошо финансируемая пропаганда не дает эффекта:

Хотя экономическое неравенство в США существенно выше, чем в Европе, американцы признают его у себя в меньшей мере, чем европейцы у себя. И американцы чаще называют такое неравенство справедливым, заслуженным и необходимым. Американцы обычно отмахиваются от призывов к правительству сузить экономические различия или вмешаться в дела рынка – скажем, с целью предоставления людям жилья. Избиратели из рабочего класса в США с меньшей охотой голосуют за левых, чем избиратели в других странах, если вообще голосуют.

Любой, кто изучал организацию общественного мнения в США, не только расскажет вам, как работает эта система, но и приведет множество примеров, начиная с комитета Криля времен Первой мировой войны, который всего за полтора года превратил мирных американцев в злобных германоненавистников. Но Фишер предпочитает говорить об американском тщеславии и исключительности. Кэри, в отличие от  него, тщательно документирует интенсивность подаваемых сигналов, используемые каналы, и следит за тем, как меняются опросы общественного мнения и заголовки. В отличие от Фишера, он находит американцев исключительно восприимчивыми к пропаганде (напротив, от природы скептическое отношение австралийцев к власти и авторитету, острое чувство иронии, а также сильная ориентированность на общину повышает их сопротивляемость, хотя Кэри пишет о том, как и их тоже удавалось брать измором).

Марк Эймс (Mark Ames) писал на эту же тему в 2006 году, но его статья более конкретна:

Как пишет New York Times, британские рабочие получают на 50 с лишним  процентов больше оплачиваемых дней отдыха, чем американцы, а у французов и итальянцев их вообще почти в два раза больше, чем у американцев. Традиционная американская реакция на это – ни восхищение, ни зависть, а некая нездоровая гордость за собственную обездоленность в сочетании с надменным презрением к своим европейским собратьям, которых американцы считают моральными дегенератами – именно потому что  у них больше свободного времени, больше гарантий занятости, больше медицинских льгот и прочих преимуществ.

Это классический пример враждебности люмпена из Восточного блока: средний американец скорее захочет краха европейской системы, чем обретения аналогичных льгот. У американцев есть одна любимая пропагандистская басня о европейцах, которая всплывает время от времени на поверхность: это рассказ о том, как Европа приходит в упадок, как ее социальная система находится на грани краха, и как мы, американцы, молимся о том, чтобы этот день наступил, молимся с большим рвением, чем о конце света, потому что само существование этих рабочих-неженок заставляет нас выглядеть простофилями и рабами, кем мы и являемся на самом деле. Вот почему вы вряд ли увидите, как Боно или сэр Боб Гелдоф (Bob Geldof) мобилизуют кровоточащие сердца на защиту американского рабочего класса. Они ему ни капли не сочувствуют. Лучше заниматься хорошо себя ведущими жертвами, такими как голодающие африканцы.

Культурная пропаганда, сопровождавшая революцию Рейгана, оказалась настолько успешной, что рабочие Америки перенесли ее на себя, уподобившись известным своим фанатизмом советским рабочим, которые урабатывались буквально до смерти, чтобы приблизить светлое коммунистическое будущее. По данным Expedia, американские рабочие экономят своим работодателям примерно 21 миллиард долларов в год, отказываясь даже от того крохотного отпуска, на который имеют право.

Отдавая должное этим офисным рабам, надо сказать следующее. Хотя американцы поддаются этому отношению «вечного дежурного» (я заметил, что даже в самых деловых районах Лондона люди пользуются смартфонами и айпэдами гораздо реже, чем в Нью-Йорке), такое отношение не лишено рационального зерна. Даже до кризиса людям за 35, потерявшим работу, было трудно найти другую, не говоря уже о работе с той же зарплатой. В Америке срок пребывания в должности короче, а компании выжимают из своих работников все соки. Все мои знакомые, еще не отлученные от корпоративной кормушки, выполняют сегодня в полтора-два раза больший объем работы, чем десять лет назад.

Так что у простого народа нет легкого пути, чтобы сбросить оковы жирных корпоративных котов. Но, пожалуй, мы можем начать движение мелкими шагами в сторону перемен. Я не настаиваю, чтобы вы 4 июля отказались от фейерверка, но наверное пришло время признать те важнейшие события, которые помогают нам посмотреть на нашу историю незамыленным взглядом. Наверное, нам надо тихо и спокойно чествовать то, что еще осталось от Америки, завещанной нам отцами-основателями. Скажем, годовщину подписания статей Конфедерации (дело это было долгое, и последняя подпись была поставлена 1 марта 1781 года), или их замену конституцией 4 марта 1789 года. Но как бы ни относились к этому люди, чем лучше мы будем понимать, как создаются и распространяются вирусы разума, тем больше у нас будет надежд на спасение от них.