ИноСМИ продолжает серию интервью с зарубежными журналистами. Сегодня в этой рубрике Олаф Кунс (Olaf Koens), журналист из Нидерландов, сотрудничавший со многими голландскими международными изданиями, а также автор книги «Хождение по канату на Кавказе» (Koorddansen in de Kaukasus) и колонок для газеты Moscow News. Вопросы задавал Алексей Ковалев. Интервью проходило на английском, но Олаф прекрасно говорит по-русски и постоянно вставляет в свою речь русские словечки, так что мы решили передать этот разговор в духе «Заводного апельсина».
Алексей Ковалев: Давай ты для начала расскажешь немного про себя: где родился, чему учился, как попал в журналистику и в Россию.
Олаф Кунс: На самом деле я сначала оказался в России, а потом уже стал журналистом. В общем, мне 27 лет, я родился в маленькой французской деревушке. В Нидерландах я изучал философию, и тогда мне казалось, что ничего лучше этого нет. Правда, я не имел ни малейшего понятия о том, чем же я буду заниматься с дипломом философа. Еще в студенческие годы, когда мне было лет 19-20, я отправился путешествовать и оказался на Украине, где в этот момент как раз шла Оранжевая революция. Это было очень круто, и я завис там надолго. Влюбился в девушку, потом в другую, потом уехал в Москву, где ходил на языковые курсы при РУДН. Москва – удивительный город, тут столько всего сразу происходит! Правда, я был так завален занятиями по грамматике, что ничего толком посмотреть не успел. Затем я вернулся в Брюссель, посидел там немного и понял – нет, это не мое. И опять поехал в Москву. Я вообще не представлял, что я там буду делать. Приехал я в 2007 году вместе с девушкой, которую встретил за год до этого - кстати, мы до сих пор вместе - и подружился со многими журналистами. И они мне говорили – слушай, что ты фигней страдаешь, иди пиши! Нам нужны внештатные авторы.
А я и вправду занимался полной ерундой. На мне еще долг висел за учебу в университете, и приходилось браться за любую работу. Сидел в конторе, которая занималась оффшорными инвестициями - мрак, короче. Насчет карьеры в журналистике я никогда не задумывался. Мне вообще это никогда не нравилось – я думал, что там главное сочинить кричащий заголовок, что журналисты предвзяты к героям своих статей и так далее. Но уже через месяц меня взяли на работу в штат.
- Очень знакомая история. Почти никто из моих коллег не учился журналистике специально.
- Более того, я вообще не понимаю, зачем этому учиться. Со всем уважением к людям, которые преподают и изучают журналистику, что там учить-то? Разве что чисто практические штуки – как самому смонтировать сюжет на видео. Вот этому я бы научился, это полезно. А так я считаю, что если уж ты пошел получать высшее образование, то надо потратить время на что-нибудь действительно нужное – экономику там или историю. А журналистика – это свободная профессия. Хочешь быть журналистом – будь им.
Правда, хочу заметить, что в России полно журналистов очень высокого уровня, и они начинают очень рано. Факультет журналистики в Нидерландах и журфак МГУ обмениваются студентами, и это невероятно круто, потому что российские студенты – умнейшие ребята, а голландские – ужас какие тупые. Фантастика, на самом деле.
Кстати, прежде чем окончательно переехать в Москву, я поехал в Брюссель и сказал своим преподавателям: извините, но я не могу этим заниматься, я хочу ездить по миру, видеть всякие события и писать про них. Почти все мне ответили в том духе, что да, если у тебя к этому душа лежит, то, конечно, поезжай. И только один сказал, что это - глупость, что я выбрасываю на помойку свое будущее. Через полгода один журнал отказался брать его колонку, и вместо нее взяли мою.
- А про что была твоя первая статья?
- Про московский гей-парад. И, не поверишь, для гей-журнала. Получилось очень круто. Я там такие вещи видел… Это был 2007 год, и со всей Москвы собралось в лучшем случае человек 500 геев с флагами. Против них - три тысячи бойцов ОМОНа, две тысячи футбольных фанатов из разных клубов, всякие batushki и монахини, безумные babushki и вдобавок еще тысяча журналистов. И все они толкутся на пятачке перед мэрией. Ничего особенного не происходит, поэтому полицейские начинают выталкивать людей с тротуара на проезжую часть – и тут же арестовывать их за нарушение правил дорожного движения. Там уникальные вещи творились. Я видел, как полицейский объяснял футбольным хулиганам, как пользоваться электрошокером. Вот буквально – перед ним стояла группа этих парней – хулиганов, gopniki, я не в курсе, как они точно называются – и внимательно слушала, а полицейский показывал: вот сюда, мол, нажать, если хочешь дать мощный заряд, а вот сюда - если послабее, и так далее. И тут я понял – это же гениальная история. Ну и описал все это в репортаже, мне очень понравилось, редактору - тоже, так что с тех пор это моя работа.
- Возвращаясь к предыдущему вопросу, хочу заметить, что в России часто учатся чему бы то ни было из-за корочки.
- А что такое korochka?
- Это, грубо говоря, красивая бумажка с печатью, которая производит на людей впечатление.
- А, я понял. Я просто не знал, что это так называется. Кстати, у меня есть шикарная история про korochka. Я был в Грозном со своими голландскими друзьями. А ты, наверное, знаешь, как в Грозном трудно достать выпивку. В общем, на третий день мы затосковали, у нас была масса новых впечатлений, которые хотелось обсудить за кружечкой пива. Мы спросили у местных – а где тут у вас пивка можно выпить? Нам дали инструкции, и мы поехали на очень странную khata: на входе - вооруженные okhranniki, внутри - куча каких-то комнатушек, полно проституток. Короче, мы присаживаемся, а вокруг народ, понятное дело, пляшет лезгинку, мы осторожно осматриваемся. А кроме меня, никто по-русски не говорит, в лучшем случае vodka, privet, dosvidanya. И я говорю своим спутникам: сидим спокойно, пьем пиво, громко не разговариваем, а главное – не смотрите никому в глаза. Если вы кому-нибудь посмотрите в глаза, он тут же начнет нас угощать. И тогда нам п…ц. И вслед за этим один из нашей компании осматривается вокруг… и ловит взгляд чеченца, который танцует лезгинку. И он сразу такой: «Ооо, nashi gosti!» Я думаю: ну все, приехали. И этот чувак говорит по-английски: «I am the sheriff» (Я - шериф). Я понимаю, что сейчас начнется что-то очень неправильное, и думаю – ну его к черту, но деваться уже некуда. Притворился, что по-русски не понимаю и говорю «Окей, шериф». Чеченское гостеприимство может зайти очень далеко, и было понятно, что этот парень – очень важная шишка. Вокруг него суетилась куча народу, девушки оказывали ему всяческие знаки внимания, а когда он танцевал, его пистолет бережно охранял специальный человек и так далее. И вот он нам говорит: «Поехали ко мне!» Он называет место, и у меня - мурашки по коже, я думаю: «Куда угодно, только не туда». Там же полно кадыровцев! В общем, мы посидели еще немного, решили, что нам пора. Подзываем официантку, просим счет. Она возвращается с очень испуганным видом и говорит, что не может дать нам счет, потому что его оплачивают те ребята. В это время наш важный чеченский чувак напивается так, что его важность куда-то исчезает, и я понимаю, что вот он, момент! И говорю своим: «Парни, пошли, быстро!» Мы встаем – и тут же вскакивает все кафе, все начинают орать, спорить, кто куда едет и с кем, кто платит за выпивку, кто проституткам, кто-то уже выбегает наружу, слышны выстрелы. Мы уже почти под шумок успели выбраться, и тут наш чувак просыпается и говорит: «Они никуда не идут, садитесь в машину!» Нас заталкивают в машину, и мы едем. Парень пьян просто в лоскуты. Мы проезжаем резиденцию Кадырова, и один из моих голландских друзей-идиотов говорит: «О, ето резиденсия Кадирофф?» Он пытается говорить по-русски, дескать, он знает это место. И тут наш новый чеченский приятель отвечает: «Конечно, давайте в гости заедем». Blyat! И вот мы подъезжаем к резиденции Кадырова, а ты понимаешь, какая там охрана. И этот чувак показывает им свою korochka – и нас пропускают! Это была самая крутая korochka, которую я когда-либо видел. К счастью, Рамзана дома не было, так что нам удалось убраться.
- Шикарная история! Судя по всему, твоя карьера складывалась в весьма приключенческом духе.
- Совсем нет. Моя первая настоящая работа была в крупнейшем информационном агентстве Нидерландов, ANP. Вернее - в единственном информационном агентстве в Нидерландах. И я стал их корреспондентом в Москве. И вот когда ты приходишь на прием в голландском посольстве, и у тебя на груди висит бейдж с надписью «Олаф Кунс, ANP», все к тебе подходят, жмут руку, заглядывают в глаза и льют тебе сахарный сироп в уши: «Ой, здравствуйте, как поживаете? Может, напишете про нас что-нибудь?» Но стоит снять этот бейдж или написать на нем что-нибудь другое, как тебя тут же все игнорируют. Меня это так раздражало, что я до сих пор никогда не ношу пресс-карту на виду.
Что касается журналистики, то работа в этом агентстве стала для меня настоящим откровением. Сначала я думал: ни фига себе, я только пару месяцев проработал журналистом-фрилансером – и меня взяли на работу иностранным корреспондентом в крупнейшее агентство моей страны! Но постепенно выяснилось, что мне придется выдавать на-гора полное дерьмо. Мне нужно было писать короткие сообщения для новостной ленты, и редакторам совершенно не нужны были никакие подробности, подоплека, исследования и так далее. Им нужны были только «бредовые истории из России». Я полгода этим занимался. Заголовки были примерно такие: «Россиянка примерзла к пограничному столбу», «У собаки Путина появился ошейник с GPS», «Новый российский президент умеет стоять на голове», «Летающий член атаковал российского оппозиционного активиста». Все в таком духе примерно. Я предлагал самые разные темы: дескать, я же тут, на земле, я могу писать про что угодно! Все мои предложения одно за другим уходили прямо в корзину, но стоило мне подкинуть очередную дичь, как именно про нее и приходилось писать.
Проблема в том, что это крупнейшее агентство, их новостной лентой пользуются абсолютно все национальные издания. Через пару минут после того, как я сдаю заметку, она появляется сначала на сайте агентства, потом на сайтах всех крупных газет и телекомпаний, на каждом мыслимом блоге и так далее. Это поточное производство ерунды. И именно по таким историям у голландской публики складывается представление о России.
Меня это очень сильно напрягало. Ну, потому что серьезно, это же - полное дерьмо, а не журналистика. Ведь если задуматься, как на самом деле работает индустрия новостей, можно прийти к очень неутешительным выводам. Целая страна потребляет информационный продукт, который делает один парень в Москве без всякой возможности написать о чем-то важном или провести серьезные расследования, потому что его агентство хочет продавать своим клиентам легкоусвояемые приколы. Разумеется, если на оппозиционного активиста нападает летающий член, это же, действительно, чертовски смешно! Если недавно избранный президент заявляет, что умеет стоять на голове – а я узнал об этом из его интервью журналу про йогу – это тоже смешно, из этого можно сделать броский заголовок. И это настолько отвратительно, и так искажает истинное положение вещей – не только в России, но и в мире вообще, - что меня эта работа начинала все больше и больше угнетать.
Ведь обрати внимание – из двухсот с лишним стран на планете только в 80-ти есть офисы и AP, и Reuters. Их нет в таких странах, как, например, Канада и Саудовская Аравия. Про них некому писать. А ведь это офигенно большие страны. Некому писать и про Бельгию. Есть корреспондент, который освещает дела Евросоюза, но не Бельгию отдельно. А в моем случае некому было нормально освещать Россию, потому что редакторам нужна была только легкая чепуха. «Русский парень побил рекорд поедания блинов». Это был 2009 год, когда какой-то чувак съел 73 блина. Серьезно, я про это писал. Я сейчас иногда перечитываю эти заметки и благодарю Бога за то, что под ними не стоит моя фамилия. Это было ужасно, ужасно.
- Ну не вечно же ты там мучился?
- В конце концов я плюнул и устроился в национальную газету. Я узнал, что они ищут московского корреспондента, написал им письмо, объяснил, что я живу в России, сравнительно неплохо говорю по-русски, я молод и амбициозен – и меня взяли. Мне тогда было 23 года. И я до сих пор работаю в этой газете. А к 2008 году финансовая ситуация в большинстве СМИ складывалась, мягко говоря, не лучшим образом. Особенно хорошо это видно в сравнении. У меня скромная зарплата, на жизнь хватает, но без излишеств. Зато у моего предшественника были: собственный офис, пятикомнатная квартира, машина с водителем, два переводчика.
- А по-русски-то он говорил?
- Нет, конечно. В общем, на одного корреспондента трудилось шесть человек, плюс он получал зарплату в шесть тысяч евро в месяц. С тех пор, конечно, многое изменилось. Но меня это нисколько не расстраивает – ведь именно благодаря такому положению вещей, сейчас можно устроиться зарубежным корреспондентом в 22 года. Раньше такое было немыслимо. В прошлом веке успешная журналистская карьера была расписана на много лет вперед: сначала, если тебе повезло, тебя берут в газету на стажировку, и два года подряд ты носишь кофе всей редакции. Потом тебе доверяют редактировать отдел колонок. Потом ты переходишь в отдел местных новостей, потом (лет через 12), если тебе еще раз повезет, тебя могут отправить в зарубежную командировку. И вот, когда тебе уже 45, тебя могут отправить корреспондентом куда-нибудь в Прагу или Копенгаген. И, наконец, когда ты разменял седьмой десяток, венцом твоей карьеры станет должность шефа московского бюро.
Но финансовый кризис все изменил и в СМИ. Сейчас агентствам приходится экономить, нанимая молодых людей. И это круто! Ведь именно благодаря этому, у меня появилась возможность приехать в Москву и сделать карьеру в журналистике. И работать тоже стали по-другому. Я приведу такой пример. Вот, скажем, я - московский корреспондент с зарплатой в шесть тысяч евро и кучей помощников. Мне звонит мой редактор в Нидерландах и говорит, что неплохо было бы написать что-нибудь про Тольятти, про автопромышленность и так далее. Тогда мой ассистент отправляет в Тольятти факс – а то, может быть, и телекс – и два месяца спустя от них придет ответ, и я поеду в Тольятти. Завод мне оплатит все: дорогу, гостиницу, возможно, даже проституток. Потом мне покажут завод, я возьму скучное интервью у директора, и на этом все закончится.
А сейчас у меня нет никаких водителей, ассистентов и переводчиков. И у меня нет ни малейшего желания отправлять факсы на «АвтоВАЗ» и ждать ответа неделями. Я просто возьму и поеду в Тольятти, постучусь в дверь и скажу: «Привет, ребята! Я - журналист». Я так во многих местах делаю. Чаще всего там начинают мяться – дескать, надо было позвонить заранее, за два месяца отправить заявку по факсу. На что я отвечаю: но я-то уже здесь, может, побеседуете со мной? Нет так нет. Иногда меня пускают, и мне удается написать шикарную статью, потому что выпадает редкая возможность увидеть не показуху, которую готовили специально к приезду репортеров, а настоящую жизнь. Если не пускают – нет проблем! У меня полно времени. Я встану у проходной, познакомлюсь с рабочими, выходящими после смены, выпью с ними пива, поговорю о работе. Я много раз так делал. И такой подход дает гораздо более широкие возможности для журналиста. Ведь чем выше ты поднимаешься, тем меньше ценной информации тебе удается выяснить.
- Да, но тут вопрос в том, насколько такие истории про российскую действительность, без сенсаций и желтизны, интересны голландскому читателю, который с Россией знаком только по газетным статьям.
- Не стоит недооценивать интерес к России. Людям интересно. Они - не идиоты. Им хочется узнать, что же тут происходит на самом деле – и именно из-за того, что газеты пичкают их идиотскими историями про рекордное поедание блинов вместо правдивой информации. Так что интерес есть, тем более, что Нидерланды – во многих смыслах международно ориентированная страна. Тут еще следует учесть, что я пишу для газеты, которую читают люди среднего возраста, ближе к пожилому. Они, скорее всего, в молодости отслужили в армии, где им рассказывали, что делать, если на Нидерланды нападет СССР. Все чувствовали ugroza. Сейчас, конечно, мир изменился, Россия – это совсем другая страна, и им хочется знать, что в ней происходит. Если ты выучил все типы советских танков и пушек, то тебе захочется узнать, что же это за люди, которые смотрят на тебя через прицел.
- А какие истории тебе лично больше всего нравится писать?
- Мне нравится описывать контекст, в котором происходит какое-то событие: не только что произошло, но и почему, что к этому привело. Это - именно то, чего я не мог делать в новостном агентстве. А для газеты я пишу о текущих событиях, но мне не нужно освещать их на ходу. Скажем, когда началась вся эта история с Pussy Riot, мне не нужно было сломя голову писать об этом, чтобы заметка утром уже была в газете. У меня было время подождать, посмотреть, как история будет развиваться, поговорить с людьми и так далее.
- Ты говорил, что тебе нравится Москва, но ты же, наверняка, не сидишь на месте. Где ты еще побывал, что запомнилось?
- Я - большой фанат Кавказа – и северного, и южного, но северный мне нравится, пожалуй, больше всего. Для журналиста это место – как золотая жила. Там столько удивительных историй, потрясающих людей, невероятное гостеприимство – просто слов нет. Но, находясь там, ты понимаешь, насколько Кавказ отличается не только от Москвы, но и вообще от всей России. Кстати, интересно, что когда здесь в Москве проходили митинги под лозунгом «Хватит кормить Кавказ!», в других местах скандировали «Хватит кормить Москву!» Я за несколько недель до недавних выборов в Думу был в Екатеринбурге – это тоже отличное место. Он, конечно, как Москва в миниатюре, но там можно жить честно. Там есть spravedlivost. Если ты хочешь заняться малым бизнесом, в Екатеринбурге это сделать гораздо проще, чем в Москве. В супермаркете можно купить свежую руколу за 60 рублей пакет. Почему? Потому что они везут ее напрямую из Италии, минуя Москву со всеми ее таможнями и бюрократией. И они этим совершенно довольны. При этом, регионы на удивление медленно развиваются. Все постоянно ноют на тему того, что китайцы скоро захватят Дальний Восток. Ничего они не захватят. У них своих дел полно, да и не так уж их там много.
Еще я заметил одну вещь. Россия – очень горизонтальная страна. Расстояние от самой дальней восточной точки до самой дальней западной гораздо больше, чем от южной до северной. Меня это сначала это поразило: сколько по ней не перемещайся, Россия везде выглядит одинаково. Из Москвы в Пермь, из Перми в Екатеринбург, Омск, Томск, Красноярск, Хабаровск – везде одинаковые дома, одинаковые сосны, одинаковые люди с одинаковыми проблемами. У себя в Нидерландах я могу проехать на велосипеде 50 километров – и там люди уже говорят на другом языке. Мой дедушка не смог бы пообщаться со своим сверстником, жившим на расстоянии 200 километров от него, настолько отличались их диалекты. Они не смогли бы найти obschii yazik, потому что у них его просто не было. А тут ты летишь восемь часов на долбаном самолете – и прилетаешь в то же место. Во Владивостоке народ жалуется, что все таксисты – kavkaztsi. Какого черта? Я же это только что в Москве слышал.
А вот самое интересное в России начинается, если свернуть с параллели и отправиться на юг или на север. Разница между Мурманском и Махачкалой - гораздо заметнее, чем между Москвой и Магаданом. Я сразу для себя решил, что если я буду писать про Россию, то поеду на север или на юг. Я был в Мурманске и Новом Уренгое – безумное место, такой Газпром-сити, где абсолютно все, от гостиниц до банкоматов принадлежит «Газпрому» - и там очень интересно, у этих мест свой неповторимый дух. Но меня все-таки тянет на юг. И с тех пор, как произошли эти недавние взрывы в московском метро, я постоянно езжу на Кавказ – скоро три года, кажется. И в журналистском смысле это - абсолютно уникальный опыт. Мне угрожали, за мной следили, мне приставляли ствол к виску, меня грабили, избивали – все неприятности, которые только могли со мной произойти, произошли. Но в то же время я увидел столько удивительных вещей! Например, в Дагестане я обнаружил деревню, где все ходят по канату.
- Погоди, то есть как? Они там все в цирке тренируются, что ли?
- В том-то и дело, что нет! Туда надо ехать от Махачкалы шесть часов на машине и проезжать через все эти blokposti, где от тебя все требуют эти бесконечные registratsiya, ездят тебе по мозгам, как только могут. И вот, наконец, спустя восемь часов мы с моим фотографом приезжаем на место – а это деревня на 80 жителей. И все ходят по канату – от детей, которые ходить едва научились, до столетних старух.
- Но почему?!
- Никто не знает! «Predki nam tak zaveshali». Папа так делал, дедушка так делал, прадедушка так делал – и я так делаю. То есть у них есть какие-то версии – дескать, был пожар, и спастись можно было только по веревкам, или на одной горе было много мужчин, на другой много женщин, и чтобы одним попасть к другим, им приходилось идти по натянутой между горами веревке. Эта деревня – удивительное место. Раньше там жили человек 300 – все канатоходцы – но сейчас многие уже разъехались. Другая деревня - так далеко от Москвы, что, когда я спросил, что они думают про Путина, жители спросили – а с Ельциным-то что случилось? И меня вся эта история так поразила, что я решил, что в этом и будет моя журналистская миссия – я буду разыскивать такие вот удивительные явления и рассказывать про них. Про эту деревню я написал книжку – правда, она вышла только на голландском – и она называется «Хождение по канату на Кавказе» (Koorddansen in de Kaukasus). Для меня эта деревня – это вообще очень мощная метафора. Ведь любой, кто живет на Кавказе – как на северном, так и на южном, хотя на севере все-таки в большей степени - в определенном смысле ходит по канату. Нужно быть очень внимательным, ступать очень осторожно, чтобы не свалиться. Когда мы ехали обратно в Махачкалу, нас на каждом блокпосту останавливали и начинали допрашивать водителя: "Что за иностранец у тебя в машине? Что он там делает?" И водителю – а он родом из этой деревни – приходилось все время вести переговоры, решать вопросы, иногда давать денег. Я его спросил: "Как тебе это удается - убеждать всех этих страшных мужиков с автоматами?" А он с улыбкой ответил: «Я же - канатоходец, я все могу». Удивительные люди.
- А что случилось, когда тебя избили?
- О, это тоже прекрасная история. В общем, поехал я в Абхазию на какое-то очередное задание, собирать материал для книги и так далее. А дело в том, что в Сухуми после девяти отключается электричество. Я пил отличное абхазское вино с одним владельцем кафе, с которым я познакомился. Отличный парень, очень гостеприимный. И вот мы с ним попрощались, я иду по naberezhnaya в свою гостиницу и освещаю себе путь телефоном, а вокруг - тьма тьмущая. И вдруг в свете экрана телефона я вижу множество ботинок. А потом много ног. И я такой – ну, приехали. Кто-то заламывает мне руку за спину и говорит: «Драться не надо, просто отдавай нам все, что у тебя в карманах». Ну я его послал, меня, разумеется, избили и все отобрали. Тогда я пошел в милицию, туда приехал милицейский nachalnik Сухуми с кучей крепких ребят. Этот начальник меня спрашивает: «У тебя есть абхазский номер?» Я ему называю номер, тогда он заставляет всех подчиненных достать телефоны, кладет их на стол передо мной и начинает по очереди набирать. Все по очереди звонят. Тогда он начинает орать на самом заковыристом mat, который я когда-либо слышал: смесь самых отборных русских и абхазских ругательств с ochen plokhoi russki yazik. Мне удалось только разобрать, что он приказал всем патрулям задержать всех мужчин в возрасте от 15 до 35 лет, находившихся на улице после наступления темноты. Я пытаюсь объяснить, что это, пожалуй, уж слишком, но он говорит: «Не беспокойся, иди промой раны». А у меня, действительно, все лицо было в мясо – «а завтра заходи ко мне». На следующее утро я пришел к нему в кабинет, там мне по очереди показали множество молодых людей. Я, разумеется, никого не узнал, потому что видел только их ноги, когда они меня били. Ни у кого не оказалось ни моего телефона, ни валюты, так что их всех отпустили. Nachalnik был в отчаянии – в кои-то веки в их дальний угол заехал иностранный журналист, и такой конфуз. Он дал мне тысячу рублей, напоил кофе и выделил двух охранников. И вот они за мной ходили везде – здоровенные такие громилы. Я их спрашиваю – дескать, а чем вы по жизни-то занимаетесь? «А мы уходим в поле и там курим траву». И я такой: отлично, пойдем!
- У меня слов нет. Как тебе только удается в такие ситуации попадать? Хотя для журналиста это, конечно, полезное качество – на недостаток тем ты явно не жалуешься.
- Ну, тут есть и свои недостатки. Во-первых, ты один. Никто не придет тебе на помощь. У меня нет команды юристов, которая будет вытаскивать меня из суда, если что случится. У меня есть только два редактора, которым, по сути, совершенно все равно, чем я занимаюсь, лишь бы статьи сдавал вовремя. И тебя могут послать, например, на войну, а это довольно мрачно. Ты рискуешь собственной жизнью – за что? За статью в газете? За это ты должен уворачиваться от пуль, подвергаться допросам, угрозам. Весело, конечно, накуриваться с абхазскими полицейскими, но не стоит забывать, что я в этот момент даже воду пить не мог – мне так расквасили лицо, что вода просто выливалась у меня изо рта, когда я пытался пить. Вечно не хватает денег. Первые пару лет я вообще не мог себе ничего позволить. Я же не из New York Times, а работаю для очень маленькой голландской газеты. Никто не хочет с тобой разговаривать. И, прежде чем ты наконец сделаешь себе имя, тебе придется долго и нудно обивать пороги редакций в надежде, что тебе закажут статью. Короче, недостатков в нашем ремесле достаточно. Но все равно, это лучшая работа на свете.
