Возможно, Стивен Кинг совершенно прав, когда говорит о привлекательности и очаровании фильмов ужасов – вот только сопоставимо ли это с психическим здоровьем?
Свое провокационное эссе «Почему нас так влекут фильмы ужасов?» («Why We Crave Horror Movies»), написанное в 1981 году, Кинг начинает с диагноза – по его мнению, все мы психически ненормальные. Для начала он «выводит» миллионы таких, как мы, «из застенков учреждений для душевнобольных», объясняя это тем, что стараемся не попасть в психушку, придумывая, как бы прикинуться нормальными. По мнению этого современного мастера леденящих кровь ужасов, мы, хотя и выдаем себя за психически нормальных, страстно взываем к своим соответствующим качествам, стремимся к ненормальному и наслаждаемся, прикасаясь к соответствующим душевным струнам, заглядываем в потайные уголки своего естества и жаждем, чтобы нас напугали, повергли в ужас и поразили чем-то отвратительным. Если я читал внимательно и все правильно понял, те, кого влекут ужасы, сознательно (и даже восторженно, с энтузиазмом) «отваживаются пережить кошмар».
Хотелось бы знать, а как быть с теми, кто своими глазами видел кровавые расправы или на самом деле перенес смертельную болезнь (да-да, именно смертельную) – что, и они тоже любят заводить себя этими кинематографическими ужасами и кошмарами? Неужели люди, которые сами когда-то были свидетелями зверств, жестокости и не постановочных, а настоящих убийств, получают удовольствие, когда им щекочут нервы и испытывают их на прочность, показывая всю эту экранную чернуху с ее упырями и садистами? А может, эти фильмы предназначены для молодежи, которую еще только предстоит выбить из колеи и лишить присутствия духи и покоя? А может, фильмы ужасов становятся визуально еще ужаснее, для того чтобы увлечь, пленить и прибрать к рукам тех, кто пока еще сохранил душевный покой и не повредился умом? Тех, кто увлечен всякими фэнтези или научной фантастикой с ее перевоплощениями, фильмами новой волны с их модными «джамп-катами» или же компьютерными играми с их «самодельными» кровавыми разборками и чернухой? А может, фильмы ужасов дают приличные кассовые сборы (хотя цены на билеты кусаются), потому что многим подросткам просто не хватает словарного запаса, терпения, умения сосредоточиться или вообще умения читать, чтобы прочесть книгу и получить удовольствие от сюжета, который развивается от страницы к странице?
В эссе «Почему нас так влекут фильмы ужасов?» (которое по-прежнему включено в списки обязательной литературы и в основную программу по курсу литературной композиции – в том числе и в мой курс, который я веду в нескольких муниципальных колледжах и на курсах саморазвития) Кинг объясняет, что сам жанр дает возможность любителям ужасов испытать свои соответствующие качества и способность выдерживать все кошмары и забавляться, получать удовольствие от того, что можно было бы назвать «парками развлечений для души».
К его чести, разъяснив нам, какого рода удовольствия и развлечения предусматриваются этим жанром, Кинг предложил такую вот точку зрения: «Безусловно, это особый вид удовольствия. Развлечение заключается в созерцании того, как другим угрожают, как их пугают, а иногда и убивают. Один критик высказал предположение, что, если Рro football стала для таких созерцателей версией драки, то фильм ужасов стал современной версией публичного линчевания». По всей вероятности, он прав, как это ни печально.
Не помню, кажется, Альфред Хичкок сказал или написал, что ужас это хобби – своего рода физическое «очарование и наслаждение», которые испытываешь от сознания того, что можно слегка - лишь кончиками пальцев – погрузиться в океан страха.
Значит, можно сказать, что, читая повести из серии «Мурашки» («Goosebumps») (Роберта Стайна – прим. переводчика) и рассматривая иллюстрации к ним, мы как бы «крошечными шажками» входим в океан страха?
А когда мы млеем от ужаса и наслаждения, читая «Гарри Поттера», мы что, бросаемся в этот океан страха на полном скаку?
И если мы цепенеем от удовольствия, созерцая ужасы «Сумерек», мы как бы тайком преодолеваем бурные течения, которые обычно бушуют в океанах страха?
И плод воображения Мэри Шелли – неуклюжий Франкештейн завел нас в этот океан?
А хрестоматийные творения Эдгара Алана По, которые пронзают нежные души школьников в начале каждого учебного года – они что, превращаются в разрывное течение, или из них вырастают смывающие все на своем пути волны этого океана страха?
В последнее время на телеэкранах появилось множество различных реалити-шоу, всяких телеинструктажей, которые учат нас знакомиться и правильно вести себя на свиданиях, а также всяких «последних героев» участники которых могут посоревноваться в силе, ловкости и умении выживать в трудных ситуациях (в них из команды выбывают самые неуживчивые и наглые). Теперь эти передачи переносят зрителей, или точнее, созерцателей, еще и в тюрьмы, где, само собой разумеется, можно на себе ощутить, буквально попробовать руками приливы и отливы прямых угроз и накатывающие волны страха. Многие узники уже погрузили «кончики пальцев» в этот океан страха. А некоторые из них, не останавливаясь ни перед чем, и вовсе нырнули в этот океан (очертя голову и с поразительным упрямством). Они постигли мастерство вызывать этот страх у других и поднаторели в искусстве заставлять других ежиться и дрожать в океанах страха. Тюремным охранникам (или, простите, работникам исправительных учреждений) в предчувствии опасности приходится пресекать, подавлять и удерживать в тюрьме тех, кто угрожает и нагоняет страх. Загонять в тюрьму и внутрь себя самих.
По своему опыту, как преподаватель литературы и литературной композиции на английском языке (временно ангажированный муниципальной сетью колледжей), я знаю, что некоторым заключенным – тем, что более вдумчивые и рассудительные (а такие есть), было интересно читать о том, что такое хорошо, а что такое плохо, о возмездии и каре, о зле.
Для некоторых заключенных я составил список книг из числа тех, что были подобраны для моего курса лекций, который я сам разработал и читал на протяжении четырех лет.
Чувства тревоги, неопределенности, неизвестности, опасности – и страха – во многом составляют часть сюжета книг «Плачь, любимая страна» («Cry, the Beloved Country») и «Зеленая миля». Однако в этих произведениях есть захватывающие и волнующие описания; они вызывают в воображении сцены, которые заключенным легко представить и трудно забыть. Алан Пейтон (Alan Paton) и Стивен Кинг придумали и мастерски изобразили образы людей, которым приходится выживать в трудных обстоятельствах, а также трагические события, участниками которых заключенные могли бы оказаться сами, и из-за которых они мучительно переживали.
Многие заключенные (на протяжении большей части своей бурной жизни) пользовались ограниченным количеством слов, и слова эти разнообразием не отличались – они служили лишь для того, чтобы обманывать, давать отпор, принуждать и запугивать. То, как Пейтон и Кинг описывают происходящее – комнату, жилище, соседей, стычки, моменты отчаяния, позволило создать сюжеты и картины, которые потом многократно повторялись и воссоздавались. В этих описаниях опасные ситуации были вполне узнаваемы. В тексте книг (которые были в нашем распоряжении благодаря букинистическим магазинам и распродажам в государственных библиотеках) «плохие» и «хорошие» парни описаны четко, не размыто, без полутонов и резких переходов (этих модных «джамп-катов»). Описание причин, по которым кто-то стал плохим, а кто-то хорошим, или один опустился, а другой вырос, описаны без негативного подтекста, по-доброму.
А существует ли такая же достойная внимания документальная литература? Конечно. «Другой Уэс Мур: Одно имя, две судьбы» («The Other Wes Moore: One Name, Two Fates»), а еще «Братья и надзиратели» («Brothers and Keepers») Джона Уайдмана. Обе эти книги найдут отклик у заключенных. Но, учитывая их правдивость и описание реальных событий, такие произведения (для написания которых требуются деньги) следовало бы внимательно читать и тщательно изучать во многих тюремных школах. Документальные произведения могут сами по себе быть более страшными, чем нелепые явно надуманные сюжеты художественных произведений, поскольку честные воспоминания и размышления никак не назовешь результатом чьего-то эксцентричного, воспаленного или нездорового воображения.
Возможно, в художественной литературе больше «гибкости» или уступчивости, поскольку несправедливость и ужасы, несмотря на их образность, яркость, наглядность и эффектность, а также некоторую ассоциативность (для тех, кто сидит в тюрьме), показаны недостаточно убедительно и не вызывают порицания. Их нереальность и непохожесть на правду служит поворотной точкой или механизмом, уводящим нас от правды жизни. Не исключено, что художественные произведения – неплохой материал для изучения литературной композиции и написания сочинений, или даже для изучения курса психологии или основ гражданского права. Но с позиций исправительных или психиатрических учреждений, с точки зрения органов надзора и управления, художественная литература здесь попадает в разряд «неблагонадежных и подозреваемых». И, вполне небезосновательно, руководство исправительных учреждений считает, что детективы и фильмы ужасов сами по себе относятся к запрещенным.
Даже если не принимать во внимание точку зрения руководства исправительных учреждений, сколько фильмов ужасов (откровенно ужасающих, снятых с целью «переужастить» все, что было ужасного до этого) можно, положа руку на сердце, назвать социально полезными и поучительными? Сколько из них являются жизнеутверждающими? В скольких из них показаны события, которые на самом деле имеют отношение к жизни и могут нас чему-то научить?
