Саентология - Мое детство в церкви (часть 1)
Саентология и я - во что на самом деле верят саентологи (часть 2)
Я никогда не пишу об этом в моей автобиографии, но это правда: у меня первоклассная саентологическая родословная. Мои дедушка и бабушка по отцовской линии всерьез занялись дианетикой в 1950-е годы. Я читала записи с собраний, которые они проводили в своем богатом пригороде, обсуждали «новую ментальную науку» и проводили сеансы одитинга друг с другом. Разумеется, они были ранними последователями, однако, судя по записям, их собрания больше напоминали встречи клуба любителей книг, чем форпосты расцветающего культа. Мой дедушка открыл для себя дианетику, прочитав статью в Astounding Science Fiction – журнале, главный редактор которого был в дружеских отношениях с Роном Хаббардом (L. Ron Hubbard) и в течение некоторого времени преданным сторонником его идей.
Познакомившись с принципами дианетики еще в детстве, мой отец пришел в церковь саентологии уже вполне сформировавшимся человеком, спустя много времени после того, как его родители потеряли к ней интерес. Изрядно пострадавший от излишеств 1960-х годов, но все же сохранивший веру в человеческий потенциал, которую он вынес из той эпохи, мой отец нашел в церкви направляющую философию жизни. Когда он познакомился с моей матерью на одном из саентологических мероприятий, ей было всего 17 лет, и в церкви она пыталась найти убежище от ужасной жизни дома. У каждого из них были свои демоны, которых необходимо было победить, и церковь, предложившая им научную методику освобождения сознания, им очень импонировала, - точно так же, как им импонировала идея, что принципы дианетики могут сделать мир лучше.
Поженившись в юном возрасте, мои родители развелись в 1979 году, спустя два года после моего рождения. Моя мать очень быстро продвигалась с одного уровня на другой, достигнув, в конце концов, уровня ОТ-7 и став одитором высшего уровня после прохождения курса подготовки на базе Флэг-Лэнд в Клируотер, штат Флорида. На фотографиях, сделанных в мире Диснея в 1980 году или около того, видно, что я гуляла с одной из внучек Рона Хаббарда, розовощекой, рыжеволосой девочкой, которая в тот день не снимала свою шляпку.
Читайте также: Российский суд признал книги саентологов экстремискими
Родившаяся и выросшая на Среднем Западе, моя мать собрала вещи и переехала на другой конец страны, чтобы работать в развивающейся миссии в Сиэтле. Хотя помощь другим людям приносила моей матери удовольствие, с годами у нее появлялось все больше сомнений по поводу самой организации. Это отчасти объяснялось тем, что изменения в системе франшиз церкви сделали атмосферу в миссии гнетущей. Моя мать, в отличие от отца, никогда по-настоящему не верила во все это, никогда не выступала за чистоту доктрины. Пока она проходила курс обучения на базе Флэг-Лэнд, она вместе со своими друзьями в шутку высмеивала максиму Хаббарда о том, что 95% людей по своей природе хорошие, и называла себя членом «клуба по природе плохих». Моя мать всегда испытывала внутреннее недоверие к тем людям, которые настолько серьезно относились к саентологии, что были просто неспособны понять шутку, при этом ее недоверие зачастую сходило ей с рук, потому что она была очень успешным одитором, человеком, который мог добиться хороших результатов даже в самых безнадежных случаях.
Но она никогда не могла похвастаться неуязвимостью, особенно в тот довольно специфический период жизни церкви. В 1982 году, как пишет Джанет Рейтман (Janet Reitman) в своей замечательной книге «Саентология изнутри» (Inside Scientology), молодой Дэвид Мицкевич (David Miscavige), нынешний лидер церкви, объявил, что все независимые миссии, подобные той, в которой работала моя мать, переходят под контроль нового образования – Центра религиозной технологии. Этот шаг подорвал влияние миссий и их потенциал в зарабатывании денег: они все еще могли предлагать курсы и одитинг, однако теперь они должны были направлять часть своих клиентов в местный орг. Во главе миссии, где работала моя мать, встал новый человек, который оказывал на своих подчиненных огромное давление и заставлял их поддерживать и увеличивать «статистику» - то есть, число людей, приходящих в церковь, которые записывались на курсы, на сеансы одитинга или переживали «победы» (то есть определяли и уничтожали инграммы, о которых я писала во второй части) во время сеансов. Даже самый низкооплачиваемый персонал испытывал на себе это давление, потому что на нем тоже лежала доля ответственности за то, чтобы «Дианетика» оставалась в списке книжных бестселлеров: когда выходили в свет новые издания «Дианетики», сотрудники миссий были обязаны покупать множество копий. Если статистика падала или не росла с той скоростью, какую установил центр, кто-то должен был нести за это ответственность, и кто-то всегда нес эту ответственность – моя мать называла это «синдромом голов на пиках».
Также по теме: Сектанты в Казани держали детей в подземном бункере
Чтобы понять, к чему все это привело, необходимо для начала разобраться в саентологических понятиях «этики» как в традиционном смысле поведения и моральных принципов, так и в смысле системы наблюдения друг за другом. Саентологи верят, что если вы совершаете ошибку в чем-то – неважно, начинаете ли вы действовать против морального кодекса группы, воруя или обманывая, или просто опоздали на работу - это является результатом «оверта», то есть неспособности быть честным. Если вы совершаете оверт против людей или организации и признаете их – обычно вы должны записать их и передать Церкви – вы берете на себя ответственность за вашу ошибку, после чего проблемы исчезают (вы начинаете приходить на работу вовремя и перестаете воровать). Но если вы не признаете факт оверта, вы начнете искать недостатки в человеке или вещи, которым вы причинили вред, чтобы оправдать свое плохое поведение, и вы будете продолжать вести себя плохо. Подобные убеждения порождают ошибочные стимулы: если что-то идет не так, вы начинаете искать причину во всех людях, окружающих ту или иную вещь, но не в самой вещи. В случае с миссией моей матери источником «проблемы» неудовлетворительной статистики были названы не слишком высокие требования руководства и не укрепившееся в обществе подозрительное отношение к саентологии, а люди, которые, предположительно, не соблюдали этику.
Именно здесь происходит извращение сути: идея о том, что вина всегда лежит на отдельном человеке, помогала оправдывать режим слежки, в которую включились как руководство Церкви, так и ее рядовые члены, поощряемые за то, что они следили друг за другом и докладывали о фактах сомнительного поведения. Если вы не хотели, чтобы вашу голову подняли на пики, вы изо всех сил старались найти другого козла отпущения. В саентологических миссиях и оргах есть огромное количество «этических досье» на каждого ее члена, в которых подробно записаны все их оверты и доносы других саентологов, которые, как они полагали, стали свидетелями поведения, не соответствующего этике организации (то есть, фактически эти досье представляли собой ваш собственный дневник плюс донесения на вас всех членов организации, которых вы знали). Атмосфера паранойи и взаимного недоверия, которую насаждала эта система, сделала миссию крайне неприятным местом для работы, и к моменту смерти Хаббарда в 1986 году моя мать уже серьезно задумывалась о том, чтобы уйти из нее. У меня навсегда сохранились смутные воспоминания о том, как однажды поздним вечером мы с матерью ехали домой на машине, и я очень радовалась тому, что я сидела на переднем сиденье, а моя мать рассказывала мне об абсолютно взрослых вещах, объясняла сложную организационную политику и психологическую динамику в миссии, добавляя, что это все, возможно, значит, что ей пора оттуда уходить.
Читайте также: Россия - православная весна
Как пишет в своей книге Райтман, захват системы франшиз церкви Мицкевичем в середине 1980-х годов привел к уходу из нее тысяч людей – нашу миссию тоже покинули несколько человек. В каком-то смысле это было очень удобно, потому что тех, кто уходил, можно было легко превратить в козлов отпущения, не затрагивая никого из оставшихся членов. Любого, кто уходил из церкви, обычно объявляли «супрессивным человеком» (врагом церкви и представителем тех 5% человечества, которые по своей природе плохие), и все члены церкви должны были немедленно прекратить с ним какие-либо контакты – в противном случае они сталкивались с серьезными неприятностями. (Для справки: «серьезные» нарушения этики карались внутри церкви довольно жестокими способами. К примеру, провинившихся могли заставить пройти крайне дорогостоящие курсы, а порой они должны были выполнять тяжелую физическую работу или даже терпеть физическое наказание. В своей книге Райтман подробно описывает практику подобных наказаний.) Тем не менее, моя мать отказывалась полностью подчиниться этим ограничениям. Она не верила, что ее личный рост или эффективность как одитора могли быть скомпрометированы ее общением с бывшими членами церкви, которых называли «белками», поэтому она в тайне поддерживала отношения с теми, кого провозглашали врагами церкви.
Я не слишком хорошо помню, чтобы моя мать говорила о том, что она теперь называет соломинкой, которая сломала спину верблюду – о доносе, в котором рассказывалось о том, как я играла на деткой площадке с сыном человека, недавно покинувшего церковь. Моя мать была крайне недовольна не тем, что лично она стала объектом обвинений в нарушении этики, а тем, что кто-то посмел нападать на ее ребенка, это привело ее в бешенство, и поэтому она решила уйти. Я помню тот момент, когда мы собирались уйти, и мать писала письмо руководству церкви, в котором объявляла о своем желании уйти и объясняла причины ее решения. В течение некоторого времени мы ждали, объявят ли ее «супрессивным человеком» или нет, чего лично я ждала с нетерпением, как какого-то приза, но в то же время боялась, потому что знала, что это может серьезно усложнить жизнь моему отцу.
Также по теме: Российские секты
Церковь не любит, когда из нее уходят, особенно когда уходят люди, достигшие больших высот, поэтому травля началась еще задолго до того, как мы официально покинули церковь. Однажды нас пригласила на барбекю одна мамина подруга по имени Джоди, бывший член саентологической церкви, чей сын как раз и был тем мальчиком, за игру с которым на меня написали донос. Хотя моя мама уже планировала уйти из церкви, в тот момент наш уход еще не был официальным, поэтому она не хотела афишировать свое общение с белками. Тем не менее, кто-то узнал о запланированном барбекю, и незадолго до нашего выхода из дома, Джоди позвонила матери и сообщила, что два члена церкви припарковали свою машину напротив ее дома, что в случае если она появится там, они немедленно напишут об этом еще один донос. Это только раззадорило мою мать, и мы тайком проникли в дом ее подруги, перебравшись через забор на заднем дворе. Мой приятель Джейсон и я были в восторге от того, что в нашей жизни появились шпионы, и мы немедленно начали нашу собственную разведывательную операцию, осторожно наблюдая за ними из окна в гостиной и организовывая дежурства в разных частях дома, пользуясь при этом переносной рацией Джейсона и передавая по ней жизненно важные сообщения, вроде «они достали еду – думаю, это Burger King».
Когда мы официально покинули церковь, началась настоящая травля, которая прекратилась только спустя восемь лет. Профессиональные частные сыщики приходили к нашим соседям и задавали им вопросы о нас, они копались в нашем мусоре и оставляли на автоответчике сообщения с угрозами и обвинениями. Хотя я знала, что это огорчает мою мать, я также ощущала своего рода гордость, потому что мы, оказывается, были настолько важными (и опасными) людьми, что на хвосте у нас сидели частные сыщики. Только спустя много лет я поняла, насколько тяжелым и напряженным для моей матери был этот период, когда она пыталась вновь наладить свою жизнь. Самой страшной угрозой была угроза судебного преследования. Сегодня саентологию открыто обсуждают и критикуют в прессе и на сотне сайтов и блогов, но 25 лет назад только самые отчаянные люди и информационные источники осмеливались высказаться против нее, опасаясь агрессивной тактики «честной игры» со стороны церкви.
Читайте также: Православный фронт защиты традиций
Приведу пример. Через несколько лет после нашего ухода моя мать начала сотрудничать с организацией под названием Cult Awareness Network (CAN), которая предоставляла всю необходимую информацию людям, считавшим, что их близкие попали в руки религиозных сект. С учетом ее саентологического прошлого и ее опыта жизни внутри и за пределами церкви, моя мать идеально подходила на роль депрограммера, способного предложить альтернативное мнение человеку, который сознательно отгородился от мнения окружающих. Но некоторые из этих людей не смогли по достоинству оценить ее опыт, и когда пятидесятник по имени Джейсон Скотт (Jason Scott) подал на CAN в суд за нарушение его гражданских прав, церковь саентологии, которая не имела никакого отношения к этому случаю, но которая видела в CAN серьезного врага, поддержала его и даже выписала чек, чтобы он мог покрыть судебные расходы. Церковь выкупила имущество CAN у суда по делам о банкротстве, и по сей день она продолжает владеть и управлять организацией CAN – организацией по борьбе с сектами.
Когда моя мать ушла из Церкви саентологии, ей было немногим за 30, у нее было двое детей и крайне скудный опыт работы. Хотя она стала опытным консультантом, она никогда не проходила никаких курсов за пределами церкви. Тем не менее, многие ее клиенты даже после ее ухода хотели, чтобы она продолжала их консультировать. Однако кто-то сообщил об этом церкви, и в течение многих месяцев в нашем доме раздавались звонки с угрозами подать на мою мать в суд за то, что она пользовалась методиками церкви и занималась терапией, не имея лицензии. У нее были все причины полагать, что эти угрозы не были пустыми, поэтому ей нужно было найти для себя какое-то новое занятие. В конце концов, она вернулась в колледж и закончила курс, который начала 15 годами ранее, а затем создала свой бизнес и добилась большого профессионального успеха - благодаря своим способностям и мужеству.
Я знаю, что моя мать волновалась, что наш уход из церкви мог повлиять на мои отношения с отцом и только усугубить и без того сложные отношения между ними. В какой-то момент, особенно после жениться отца на ярой последовательнице церкви, он полностью отказался даже разговаривать с моей матерью: если он звонил по телефону, и она брала трубку, он молчал до тех пор, пока она не высказывала ему все, что она о нем думает, и не звала к телефону меня. В моих отношениях с отцом тоже было довольно много напряженных моментов, но, как многие другие отцы и дети, мы в основном старались обходить острые углы и находить другие способы общения. Я думала, что мы можем продолжать следовать подобной стратегии вечно, но этому не суждено было свершиться.
