В октябре 1960 года Кетчам приехал в изолированный арсенал, чтобы встретиться с полковником Дугласом Линдси (Douglas Lindsey), руководителем медицинской службы. Линдси, ветеран войны в Корее и легендарный военный хирург, был невысокого роста, со спортивной фигурой и тонкими губами. Он славился своей претенциозностью – у него был розовый кабриолет, на котором он всегда ездил без крыши, независимо от погоды, и офицерская тросточка с серебряным наконечником, сделанная из малоберцовой кости. Будучи опытным парашютистом, иногда после обеда он выпрыгивал из окна второго этажа.
«Капитан Кетчам, я полагаю, - сказал Линдси. – Вы, должно быть, тот психиатр, которого мы все давно ждем». То, что арсенал не похож на другие военные объекты, Кетчам заметил сразу. «Он провел меня мимо парковки к деревянным баракам, где во времена Второй Мировой войны жили солдаты отрядов химических войск, - написал Кетчам в своих мемуарах. - Все выглядело не слишком впечатляющим – небольшой барачный поселок с деревянными зданиями, соединенными друг с другом одним длинным узким коридором».
Когда они приблизились к баракам, к ним подошел еще один доктор, и Линдси представил их друг другу. «Вы приехали в удачный момент, - заметил доктор. – Мы как раз проводим эксперименты с веществом ЕА2277». Никто не объяснил Кетчаму, что это было за вещество, а сам Кетчам не спрашивал об этом, понимая, что это тайна. Они вошли в одну из палат и остановились у кушетки, на которой солдат в состоянии бреда с маниакальным упорством пытался надеть наволочку на подушку. «Он сейчас несколько не в себе, - заметил доктор. – Думаю, не стоит сейчас вас ему представлять. Он все равно не поймет, кто вы».
Кетчама представили терапевту Вэну Мюррею Симу (Van Murray Sim), который занимался разработкой Волонтерской программы медицинских исследований. Сим был сильным и высоким мужчиной, бывшим футболистом, который в какой-то момент весил почти 140 килограмм. Он родился в центральном штате Вашингтон в небольшом городке под названием Кашмир, и он обладал истинным чутьем первопроходца. Он считал, что он сам должен проверять на себе наркотики, прежде чем испытывать их на солдатах. Армия даже наградила его самой почетной из всех своих наград отчасти за «согласие стать первым подопытным в экспериментах с новыми химическими веществами с риском для собственного здоровья и жизни». В такие моменты доктора Эджвуда собиралися вокруг Сима, склонившись над его гигантским телом. «Я пытаюсь победить это вещество», - однажды заявил он. Сим считал работу арсенала в некотором смысле проектом Манхеттен в миниатюре, утверждая, что распыление нервнопаралитического газа – это гораздо более жестокая атака, чем сброс атомной бомбы. «Если люди будут вдыхать мизерные дозы нервнопаралитического газа в течение нескольких секунд, они умрут в течение нескольких минут, если только им не оказать немедленную помощь прямо на месте, - предупреждал он. - У них не будет времени».
Хотя Кетчам не увидел практически ничего, он знал, что он обязательно сюда вернется. Эти люди, думал он, были очень на него похожи: армейские нонконформисты, которые интересовались новой наукой о сознании и которые были относительно свободны от военных формальностей. «Я не сомневался, что работа в этой странной атмосфере была именно тем, что могло помочь мне реализовать мое стремление к новому», - написал Кетчам. К февралю 1961 года он уже успел жениться во второй раз, у него уже родился первый ребенок, и он переехал в Эджвуд со своей семьей, будучи уверенным в том, что возможность проводить новые амбициозные исследования уже была у него в кармане.
Эджвуд был цитаделью секретов. На табличке при входе в Медицинские исследовательские лаборатории было написано: «Все, что вы здесь видите и слышите, при выходе оставляйте здесь же!» Кетчаму выделили офис в пристройке для докторов. «Я помню, как приходил туда ночью, и меня охватывало жуткое ощущение в духе «Сумрачной зоны», когда я проходил по пустынным коридорам», - писал он. В арсенале можно было общаться с другими учеными и при этом не знать, чем они занимаются. Более того, не вся работа в Эджвуде была связана с разработкой оружия: технологи Эджвуда впервые разработали защитные жилеты из кевлара, а эксперименты с ипритом стали основой для разработки химиотерапии пациентов, страдающих раком. Физиолог Джон Клементс (John Clements) изучил то, как поверхностно-активные вещества воздействуют на легкие, что позже позволило спасти жизни сотням тысяч детей.
Программа разработки психогенного оружия была лишь малой частью общей программы исследований, и во многих отношениях она была самой странной частью. Однажды Кетчам вошел в свой офис и обнаружил там жестяной контейнер размером с бочку, стоящий в углу. Никто не объяснил ему, что этот контейнер делал в его офисе или кто его туда поставил. Спустя пару дней Кетчам дождался вечера и отрыл его. Внутри он нашел десяток маленьких стеклянных пузырьков, в каждом из которых было строго определенное количество ЛСД: по его подсчетам этого количества вполне хватило бы, чтобы свести с ума несколько сотен миллионов человек и заработать примерно миллиард долларов, продав его на улице. В конце недели этот контейнер исчез таким же таинственным образом, как и появился. Никто не сказал ему об этом ни слова. Он так никогда и не узнал, для чего это было сделано.
После того как Кетчам прошел проверку на благонадежность, ему сообщили, что ЕА2277 - это 3-хинуклидинилбензилат или BZ – лекарство, которое было разработано для лечения язвенной болезни, но после проведения испытаний эксперты пришли к выводу о его непригодности. Ничтожно малое количество этого вещества может спровоцировать у человека серьезное психическое расстройство. BZ является антихолинергетиком, сходным с атропином или скополамином, которые используются в медицине сегодня. В больших дозах это лекарство способно спровоцировать бред – похожее на сон психическое расстройство, которое обычно забывается после того, как концентрация наркотика в крови падает. Сим, ставший одним из первых докторов, испытавших BZ на себе, позже рассказал, что после него он «балдел» три дня. «Я все время падал, - признался он. – Сотрудники лаборатории приставили ко мне человека, который ходил за мной с матрасом».
Однажды ночью Кетчам наблюдал за солдатами, получившими дозу BZ, как вдруг в палату вошел Сим. «Что вы здесь делаете?» - спросил Сим. На нем было только нижнее белье.
Кетчам пытался оценить состояние своего начальника: помимо экспериментов над самим собой Сим еще регулярно принимал демерол. «Иногда я прихожу сюда поздно вечером, чтобы проверить состояние ребят, - сказал ему Кетчам. – Примерно в полночь с ними начинают твориться интересные вещи. Что вы делаете?»
На запястье Сима было прикреплено круглое стеклышко. «Я проверяю, проникает ли ЛСД через кожу, - ответил он. – Я растворил немного ЛСД в этиленгликоле и поместил его под стекло. Пока никакого особого эффекта я не ощущаю».
Сим в течение многих лет руководил секретными экспериментами в Эджвуде. В какой-то момент он по заказу ЦРУ проводил исследование вещества под названием «Бумер», который мог вызвать бредовое состояние, не проходящее до двух недель. В управлении хотели знать, может ли этого вещество попадать в организм через кожу. Мог ли советский агент присыпать этим веществом столовое серебро во время дипломатического ужина и свести с ума американского чиновника? Мог ли специальный агент отравить врага, пожав ему руку? Сим организовал проведение опытов в арсенале и Холмсбургской тюрьме в Пенсильвании, с которой у Эджвуда был заключен контракт на проведение экспериментов над заключенными.
Проведение опытов с психогенными веществами по заказу разведки, как полагал Сим, требовало уникально свободного протокола: цель заключалась в том, чтобы научиться контролировать сознание, поэтому отношение подопытных солдат к этим препаратам имело значение. Он часто давал ЛСД людям, не предупреждая их об этом. Вскоре после переезда в Эджвуд Кетчам начал играть в теннис с одним из офицеров арсенала, который однажды после матча рассказал, как Сим приправил его утренний кофе ЛСД. «Он был в бешенстве», - сказал мне Кетчам. ЛСД подмешивали в коктейли на вечеринках и даже в питьевую воду. Некоторые переносили наркотик нормально, некоторые впадали в исступление. Один из подопытных в 1957 году испытал «эйфорию, сменившуюся тяжелой депрессией, тревогой и паническими атаками – ему казалось, что он умирает». В другом эксперименте приняли участие двое специалистов разведки, которым завязали глаза и поместили в изолятор. «Только один из подопытных смог пройти довольно длительную процедуру опроса, - говорилось в докладе. – Второй не смог этого сделать из-за охватившей его паники».
Позже Кетчам написал о «безрассудных экспериментах» Сима и «полном отсутствии у него научной (и этической) рассудительности». Очевидно, армия сделала такой же вывод. В 1959 году ответственность за эксперименты над добровольцами была снята с Сима – получившего тогда новую должность ведущего научного работника – и передана Линдси, более способному лидеру, тоже порой страдающему приступами безрассудства. Чтобы продемонстрировать действие VX, он опустил палец в мензурку со смертельным веществом, а затем вытер его о выбритый участок кожи на спине кролика: пока кролик бился в конвульсиях, умирая, он небрежно прошел в другой конец комнаты и сполоснул палец в бокале с мартини, чтобы смыть VX. «Мне казалось, они сумасшедшие, - признался один из докторов, работавший под его началом. – Когда я собирался поехать в Нью-Йорк, полковник Линдси сказал мне: «Как насчет того чтобы взять с собой пузырек нервнопаралитического газа в Нью-Йорк и устроить так демонстрацию его действия?» Я смотрел на него и думал, что, если я попаду в аварию на шоссе, я могу убить тысячи людей – тысячи людей. Я ответил ему: «Нет, это слишком просто».
Тем не менее, Линдси был более осмотрительным, чем Сим. Он проверил ЛСД и посчитал его непрактичным. В 1960 году, выступая перед военными докторами, он сказал: «Можно так накачать человека ЛСД, что он назовет вражеского солдата существом в зелено-пурпурную полоску прямоугольной формы и ростом под три метра, однако оно не лишит его дееспособности, потому что он все равно будет осознавать, что напротив него враг, и он сможет выстрелить в него или заколоть штыком». Когда руководство армии потребовало продемонстрировать эффекты ЛСД на добровольцах, Линдси отказался это сделать, фактически не выполнив приказ старших по званию.
Различия между Линдси и Симом являлись отражением более глубоких противоречий, которые холодная война диктовала докторам в Эджвуде: это были люди, старавшиеся соблюдать профессиональную этику и в то же время продолжать военные исследования. Казалось, Сим верил, что испытания всех химических веществ на самом себе позволяет ему обходить традиционные стандарты. «Мне нужно жить с самим собой», - сказал он однажды. Линдси пытался защитить тех людей, с которыми он работал. Многие армейские доктора – призывники, так же как и добровольцы – работавшие под началом их обоих, пытались примирить военный долг с медицинскими обязательствами. «Будучи докторами, мы привыкли лечить больных людей, а не делать их больными, - сказал мне один из них. – Мне не нравилось то, что мне приходилось делать с отдельными добровольцами. Но я понимал, что я делаю это ради защиты своей страны».
Для Кетчама вопросы моральности исследований химического оружия касались в основном деталей проведения этих исследований. Он надеялся привнести в работу Эджвуда твердость гражданской науки, даже в тех случаях, когда задаваемые вопросы были чисто военными. Армия хотела знать, до какой степени химические вещества могли лишить солдат дееспособности и каким образом можно было позже ее восстановить. Кетчам усвоил эту задачу и решил сделать опыты над людьми настолько систематическими и точными, насколько это было возможно. Он стал архитектором разрушения сознания. Его работа приносила ему удовольствие.
Линдси поддержал Кетчама в том, чтобы упорядочить эксперименты с психогенными веществами, а также в том, чтобы не подвергать людей воздействию этих веществ без их ведома, как это делал Сим. Прежде записи хода и результатов экспериментов делались небрежно, некоторые доктора вообще игнорировали отчетность – это приводило к тому, что иногда было совершенно невозможно узнать, какие именно опыты проводились с добровольцами. Кетчам настаивал на том, чтобы систематизировать все данные и нанять медсестер.
Он также принялся изучать BZ. Это вещество очаровывало его. Солдаты, которые подвергались воздействию этого вещества, демонстрировали странные симптомы: быстрая и невнятная речь и перебирание в руках постельных принадлежностей или других объектов, настоящих или воображаемых. «Подопытные иногда демонстрируют нечто, что с натяжкой можно назвать остроумием – не в смысле игры слов, а своего рода сарказм или неожиданную откровенность», - написал он в своем докладе, адресованном Симу. Действие наркотика продолжалось несколько дней. В момент наиболее выраженного воздействия добровольцы были совершенно неспособны контролировать себя. У них были различного рода видения: баскетболисты-лилипуты, играющие на столе, животные, люди или предметы, которые материализовывались и исчезали. «Мне очень хотелось курить, и когда я об этом думал, у меня в руках вдруг появилась зажженная сигарета, - рассказывал после эксперимента доброволец, которого подвергли воздействию BZ. – Я мог на самом деле курить эту сигарету».
Солдаты, испытавшие на себе действие BZ, помнили только часть своих ощущений. Когда действие наркотика заканчивалось, а солдаты испытывали трудности в том, чтобы отделить реальное от воображаемого, многие из них переживали тревогу, агрессию и ужас. Кетчам добился создания мягких палат, чтобы предотвратить травмы, но временами подопытных добровольцев невозможно было сдерживать. Один из них бежал, спасаясь от воображаемых убийц. Другой, получивший наркотик, сходный с BZ, видел «жуков, червей, змей, обезьяну и множество крыс», кроме того ему казалось, что вся его кожа залита кровью. «Этот подопытный сломал деревянный стул и проломил дыру в стене, прежде оторвав обивочную панель площадью метр на два, - говорилось в его отчете. Кетчам вместе с тремя ассистентами навалились на него, чтобы его удержать. «Очевидно, он испытывал безотчетный ужас и был уверен, что мы хотим его убить», - говорилось в отчете.
Однажды поздно вечером Кетчам пришел к одному афроамериканскому волонтеру, находящемуся под действием BZ, в мягкую палату, чтобы его поддержать. Взволнованный солдат сообщил ему, что кондиционер в палате несет в себе смертельную опасность. Успокоив его, Кетчам сел рядом с его кроватью. Намереваясь проверить, может ли этот солдат поддерживать беседу, Кетчам спросил: «Почему государство вводит налоги, подоходные налоги и так далее?»
Солдат на минуту задумался. «Понимаете, мне будет трудно ответить на этот вопрос, потому что я не люблю рис», - сказал он.
«Хорошо», - ответил Кетчам.
Солдат смотрел перед собой, и вдруг он, казалось, обратился к некому воображаемому человеку. «Если вам нужна упаковка, я разрежу эту трубу, - сказал он, показывая руками, что он собирается сделать. – Затем мы зажмем ее в тиски, и отрежем вам столько дюймов, сколько вам нужно. Есть три разных способа сделать это».
«Хорошо, - сказал Кетчам, придумывая новый вопрос. – Если бы у вас было три желания, если бы вы могли пожелать все, чего вам хочется, какие желания вы загадали бы?»
Солдат на секунду задумался. «Номер один, - сказал он. – Я хочу, чтобы люди перестали вести себя как дети, и начали вести себя как взрослые». Потом он замолчал.
«Номер два?» - спросил Кетчам.
«Номер два, где бы я хотел оказаться? – сказал солдат. – Потому что мне кажется, что здесь моя жизнь не стоит ни гроша. Я думаю, мне стоит вернуться в Массачусетс, домой».
«Вам кажется, что здесь вы в опасности?» - спросил Кетчам.
«Мне кажется, да, сэр», - ответил солдат.
«А что это за опасность?» - продолжил спрашивать Кетчам.
«Опасность для меня… меня не нужно обманывать, не нужно бить, меня можно просто запугать, - сказал солдат, и, указывая на пустое место перед собой, добавил, - можно заставить человека свалиться с этой лестницы, если во-время его испугать. Я просто не чувствую себя в безопасности здесь».
