К концу 1960-х годов кульминация холодной войны была уже позади, и на смену ей пришла мрачная геополитическая ситуация. Полмиллиона американцев служили во Вьетнаме, и, несмотря на то, что там армия свободно пускала в ход дефолианты и слезоточивый газ, ее руководство приняло решение о том, что BZ там использоваться не будет. В целом граждане США негативно относились к идее применения психогенных веществ в военных целях. «Существуют некоторые нравственные принципы, которые гласят, что причинение вреда психическому здоровью, будь то временное сумасшествие или постоянное, это более «гуманная» военная угроза, чем привычная нам трагическая сторона войны», - написал Джеймс Либерман (James Lieberman), психиатр из Гарварда, в очередном выпуске The Bulletin of the Atomic Scientists. В 1965 году Сидни Коэн (Sidney Cohen), уважаемый специалист по изучению ЛСД, отметил, что «такая деградация человеческого сознания гораздо хуже физической смерти, поэтому химическое оружие вряд ли можно назвать более гуманным методом ведения войны».
Когда Кетчам вернулся в Эджвуд, он надеялся совершить так нечто значимое, однако его огорчало то, что доктора все чаще не выполняли приказов начальства. «Многие пытались отстраниться от процесса настолько, насколько это было возможно, чтобы их не заставляли делать определенные вещи», - сказал он мне. Опасения, что поколение Линдси держалось особняком, сейчас стали всплывать на поверхность. Новые доктора, как правило, были старше своих предшественников, более заинтересованы в невоенных проектах и более осмотрительны в политическом смысле. Они хотели замедлить ход исследований, поэтому они начали оспаривать методологию Кетчама.
Врач по имени Марк Нидл (Mark Needle) признался мне, что эксперименты Кетчама, как ему казалось, были похожи на работу полицейских Кистоуна. «Никто не имел соответствующей квалификации для такой работы, - рассказывал он. – А то, что им разрешили проводить эти опыты, не отчитываясь ни перед кем, внушало страх. В этом не было никакой гуманности. В этом не было никакой моральности. Если что-то случалось с добровольцами, мы могли сказать: «У вас была возможность отказаться». Но мы также говорили им: «Послушай, это армия, и мы на войне». Мы понимали, что то, что мы делаем с этими юными солдатами, было ужасным, потому что никто не мог предугадать возможные последствия».
Когда Кетчам захотел организовать полевые испытания новой версии BZ, четыре доктора письменно заявили о своем несогласии. Однако ему удалось одержать над ними верх. Новая разновидность вещества, получившая название ЕА3834, вызывала микроскопическую гематурию – это когда в моче появляется незначительное количество крови – и другие проблемы с почками. Одного солдата пришлось отправить в госпиталь Уолтера Рида. «Это опасное вещество», - настаивал психиатр по имени Джордж Лейб (George Leib). Лейб, работавший над ежегодным бюджетом арсенала, пришел к выводу, что испытания, носящие довольно причудливую и сомнительную форму, финансировались с одной единственной целью - чтобы сохранить программу. Его кабинет находился напротив медицинского пункта по оказанию помощи при отравлениях, и он был уверен, что отчеты о ходе экспериментов часто содержали ложную информацию для того, чтобы скрыть проблемные случаи. «Все, с кем я разговаривал, испытывали дурные предчувствия, - признался он в беседе со мной. – Я видел добровольца, который без каких-либо проблем пережил 48-часой эксперимент, а вскоре после этого, будучи в увольнении, он ехал за рулем автомобиля и врезался в грузовик, в результате чего и погиб. Я чувствовал свою ответственность за его смерть. Я чувствовал, что я не смог сделать всего, что было в моих силах. Но я, несомненно, сделал все, что мне позволено делать».
Испытания ЕА3834 оказались под вопросом. Испытания и дискуссии продолжались, и ничего еще не было решено окончательно. Противники опытов подчеркивали необходимость медицинского наблюдения за добровольцами, более того, врачи, которые не видели в экспериментах никакой практической пользы, отказывались идти даже на ничтожные риски. «Кетчам сказал, что можно продолжать опыты, - заметил Лейб. - Я считал, что в этом нет смысла». Во время одного из споров Кетчам обвинил Лейба, который время от времени консультировался с сотрудниками ЦРУ, в том, что тот был шпионом, а также в том, что тот забрал его секретную записную книжку из сейфа в его кабинете. (Сам Кетчам не помнит этого спора.) «Мои дом и машину обыскали, даже сняли обивку с сидений, - рассказал мне Лейб. – В конце концов, записная книжка Кетчама нашлась в его туалете».
В начале 1969 года Кетчам доложил своему руководству, что у программы «не слишком оптимистичное будущее». В то время как у ворот арсенала собрались активисты, протестующие против войны, в его стенах неподчинение постепенно сменялось откровенным бунтом. Доктора сообщали секретные подробности экспериментов прессе, некоторые публично критиковали эту программу. Один из врачей рассказал мне, что, по его убеждению, во многих случаях арсенал не провел достаточного количества испытаний химических веществ на животных и что, не желая нарушать клятву Гиппократа, он попросил Кетчама о переводе в другую часть, даже если это означало бы отъезд во Вьетнам.
Но изменился не только Эджвуд. «Я курил травку и занимался сексом каждую ночь, - рассказал мне Кетчам. – Спустя некоторое время я понял, что я уже не тот парень, каким я был в 1966 году». Он предложил проводить дальнейшее наблюдение за состоянием добровольцев, но, по его словам, никакого ответа на это он не получил. Он даже попытался выйти в своих исследованиях за рамки военных нужд, убеждая технического директора в том, что клинические опыты могут стать чем-то гораздо более масштабным, чем простой винтик в «машине войны». Он надеялся, что армия захочет исследовать марихуану и ее возможную терапевтическую ценность. «Для любой медицинской лаборатории ограничивать себя только военными нуждами было бы совершенно неприемлемо», - добавил он.
Вместо того, чтобы налагать дисциплинарные взыскания на строптивых докторов, Кетчам вступал с ними в дискуссии. Он часто спорил с Элом Дэниэлсом (Al Daniels), молодым доктором, который позже мне признался: «Я сказал им, что не буду проводить такие исследования. Можете посадить меня за это в тюрьму». Кетчам говорил Дэниэлсу, что безответственная наука может появиться в любом контексте, добавляя: «Не думаю, что справедливо и правильно полагать, что в случае с исследованием химического или биологического оружия это происходит чаще, чем в случае с поиском методов лечения рака». Однако Дэниэлса невозможно было переубедить. Кетчам вспоминал: «Он говорил: «Идите к черту!» А я отвечал: «Нет, давайте лучше об этом поговорим».
Кетчам – прирожденный гениальный спорщик, но кроме этого он был еще и полковником армии США, поэтому ему не нужно было вести споры или упрашивать. Однако в этих спорах трудно было не заметить, что он гораздо упорнее спорил с самим собой, чем со своими подчиненными. Не поставив в известность свое начальство, он пригласил в Эджвуд журналистов, а когда руководство попыталось отменить это приглашение, он отправил пламенную служебную записку: «Ради всего святого, не думайте, что ведущий репортер АР, освещающий науку, глупее нас, - написал он. – Это медицинская исследовательская лаборатория! Это не Бухенвальд, не тюрьма, не концлагерь, где совершаются коварные дела ради низких целей!»
В апреле Мэтью Меселсон (Matthew Meselson), биолог из Гарварда заявил в своем выступлении перед Конгрессом, что химическое оружие сделает войну еще более жестокой, потому что оно позволяет армии сначала обезвредить противника, а потом его уничтожить. В ответ на это Кетчам написал ему: «Я не понимаю, как могут химические вещества сравниться с жуткой агонией, которую несут с собой снаряды, пламя и штыки». Подобно главному герою одной из его творческих проектов в Дартмуте, он описывал заурядное учреждение, которое уничтожает все его шансы на подлинное достижение. «Я часто размышляю над глупостью, алчностью и духовным бесплодием безликой бюрократии, которая поймала меня в свои сети, - писал Кетчам. – Я успокаиваю себя тем, что где-то в этой безликой галактике вращающихся по орбите тел обязательно должно быть одно или два живых, чутких и, возможно, даже творческих сознания». Меселсон очень быстро прекратил переписку.
В ноябре администрация Никсона объявила о том, что США не будет использовать имеющиеся в их распоряжении 49 тонн BZ в наступательных целях из-за «непредсказуемости воздействия, длительного периода времени до начала реакции и неэффективности существующих боеприпасов». Вскоре после этого Кетчам предпринял необычный шаг. Он попросил понизить его в должности, мотивируя это тем, что он хочет вернуться к исследованиям. «В целом, у меня оставалось все меньше стимулов работать», - написал он в своих мемуарах. Но бесперспективность программы по созданию химического оружия также была очевидна. «Я чувствовал себя как Бенедикт Арнольд (Benedict Arnold)», - сказал он. Кетчама перевали из его просторного офиса в тесное помещение, в котором прежде уборщики хранили свой инвентарь. Там он совершенствовал практические навыки психиатра и изучал компьютерное программирование. Позже в 1971 году в Форте Сэма Хьюстона открылся центр реабилитации больных наркоманией, и Кетчам принял приглашение работать там. Как он позже говорил, «психогенная империя разваливалась на части».
